Цветок с тремя листьями (СИ)
Хидэтада прыснул, снова прикрывая рот ладонью, и его плечи затряслись от смеха. Киёмаса расхохотался вместе с ним. Но тут же вздохнул, нахмурился и сел рядом:
— Как… он? Расскажи.
— Его светлость?
— Да, — Киёмаса отвернулся.
— Он… очень расстроен происходящим.
— Еще бы… — Киёмаса стукнул кулаком по полу. — Я не должен был возвращаться сюда. Чертов идиот Мицунари… Какие, к бешеным ёкаям, переговоры? Да, долбопляс Кониси просрал все, что только возможно, но я не зря оставил северные земли! Мы еще десять раз могли вернуться на прежние позиции.
— Я… читал доклады. Разве армия не испытала большой нехватки ресурсов? Оружие, продовольствие?
— Нехватка ресурсов, говоришь? Бред! — Киёмаса еще раз врезал кулаком по полу. — Мы взяли Чинджу. Небольшая передышка, и мы двинулись бы дальше — путь на юг был открыт. И мы взяли бы все, что нужно, прямо по пути. И это как раз подданные трусливого императора остались бы без «ресурсов».
— Но… ведь в том докладе было именно об этом…
— Я слышал этот бред, Хидэтада, не надо мне его повторять!
— Да, я знаю. И до сих пор не понимаю, зачем господин Исида это затеял.
— Ах вот оно что… вот ты зачем пришел? Хочешь понять? Может быть, думаешь, что где-то зреет заговор против его светлости?.. А ты его раскроешь? — Киёмаса расхохотался, но смех вышел резким и каким-то лающим. И он внезапно замолчал, сгорбившись и уставившись в пол. Перед его глазами вновь всплыло перекошенное яростью лицо Мицунари.
«…Отдых? Ну разумеется, убивать на улицах мирных людей куда интереснее, чем преследовать вооруженных воинов! Тридцать тысяч! Вы вырезали тридцать тысяч! Неудивительно, что ты так устал, Киёмаса!»
Киёмаса поднял голову, придвинулся к Хидэтаде почти вплотную и наклонился к самому его лицу:
— Кониси прикрывает свою задницу и трясется за каждого своего никчемного солдата. А Мицунари… Он болван, лезущий не в свое дело и ни черта не понимающий в войне. Но он не предатель. Запомни это хорошенько.
Хидэтада кивнул и тут же отрицательно помотал головой:
— Вы… ошибаетесь, я не ищу предателей. Я… правда, хочу понять. Понять, почему его светлость… потерпел поражение…
Лицо Киёмасы перекосило. Он схватил Хидэтаду за плечи и тряхнул:
— Не смей, никогда не смей так говорить! Не господин Хидэёси потерпел поражение! Мы! Те, кому он доверил свою мечту, мы подвели его! Покрыли его имя позором! Он верил нам, понимаешь?! Ты понимаешь это? Он должен был приказать мне умереть еще тогда, на том совете… Но… Знаешь, почему я еще жив? Знаешь?
Хидэтада опять помотал головой. Он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не прервать этот поток. Он чувствовал, что слова Киёмасы исходят из глубины его души.
— Не знаешь… а я тебе скажу. Потому что ничего пока не кончено. Я верю, что еще есть надежда. Поэтому, только поэтому я все еще нужен его светлости. Проклятие… чего сидишь и смотришь? Я же просил налить еще!
— Я налил, господин Като, да только вы уже выпили.
— Да?.. А я не заметил. А-а, парень, ты врешь. Ты сам все выпил, так? Пока я смотрел в другую сторону. Но тут еще достаточно… А вот еда закончилась…
Киёмаса отвернулся к проему, раздумывая позвать слуг, и Хидэтада в это время наполнил чашки.
Киёмаса снова обернулся и озадачено на них уставился.
— О! Я же говорил! Ты большой хитрец, юный Токугава, — наконец рассмеялся он.
С улицы раздался негромкий стук деревянных подошв.
— Смотри-ка… Женщина, ты просто на удивление вовремя! — Киёмаса вскочил, подошел к проему и откинул одеяло.
Служанка поклонилась настолько низко, насколько ей позволял поднос в руках, и прошла в комнату. Опустилась на колени и стала расставлять на столике закуски и столовые приборы. Следом за ней вошла девочка лет двенадцати-тринадцати на вид. В руках она сжимала бадью с сакэ, довольно тяжелую и объемную. Она поставила ее рядом с той, что уже имелась на столике, и тут же, мелко семеня, юркнула за порог, опустилась на колени и спрятала лицо.
— Дочь? — Киёмаса махнул рукой в сторону девочки.
— Да, господин… — служанка опустила голову, как могла низко.
— Старшая?
— Да, господин, — женщина сделала попытку подняться.
— Куда собралась? Я разве разрешал тебе уходить?
Плечи служанки мелко затряслись. От порога послышался тихий всхлипывающий звук.
Киёмаса резко повернулся и подошел к девочке.
— Голову подними.
Девочка медленно подняла вверх испуганное личико. В ее глазах стояли слезы.
— Красивая, — Киёмаса криво усмехнулся. И, продолжая усмехаться, подошел к полкам у противоположной стены. Наклонился, покопался в одном из ящиков и вытащил оттуда связку монет. Затем вернулся к трясущейся от страха служанке. Сунул ей связку в руки и снова уселся рядом с Хидэтадой.
Женщина с ужасом уставилась на монеты. Потом подняла голову и ошарашенно посмотрела на Киёмасу.
— Купишь девке яркий наряд. И заколки. И сладостей остальным. Поняла?
— Д-да… господин, благодарю вас, господин, — женщина принялась быстро и часто кланяться.
— Я не понял, почему вы обе еще здесь?
Служанка вскочила и выбежала из комнаты, схватив попутно девочку за руку. Киёмаса посмотрел им вслед и покачал головой:
— Видал?
Хидэтада, уже не сдерживая улыбку, беззвучно рассмеялся.
— Чего хохочешь? Думаешь, им тут за меня доплачивают?
— …А он голову задрал и орет: «Я буду преследовать тебя, пока в моих жилах есть хоть капля крови!» Ну, я отсек ему ноги и кинул меч. И ты знаешь — он не соврал! — Киёмаса расхохотался и выронил пустую чашу. — Эй! Ты меня слушаешь? Или спишь?
— Да?.. — Хидэтада дернул головой и слегка покачнулся, — нет… я… задумался просто.
Киёмаса придвинулся и хлопнул юношу по плечу:
— А ты не думай, ты наливай. И молчишь все время. Не верю, что ты не знаешь ни одной смешной истории.
Хидэтада поморгал и нашарил на полу перевернутую чашку. Поднял ее, задумчиво повертел, зачерпнул ковшиком сакэ, медленно понес, чтобы не расплескать, но все равно умудрился пролить часть содержимого себе на рукав.
— Во-о!.. Я же говорил, что они только мешают. Давай сюда! — Киёмаса выхватил из его рук чашку и тут же осушил. — История!
— Да… я думаю.
— Если ты будешь долго думать, мне окончательно станет скучно. Давай, пока ты думаешь, я расскажу, как Мицунари подцепил блох?
— Блох?! — Хидэтада прыснул сакэ и старательно вытер лицо рукавом. Глаза его округлились.
— Ну да. Блохи, мерзкие твари, хуже китайцев! — Киёмаса снова рассмеялся и демонстративно почесался в нескольких местах.
Хидэтада хихикнул:
— Это в Корее, да?
— Я не знаю, кто там прыгал на Мицунари в Корее… — Киёмаса сделал паузу, чтобы подчеркнуть двусмысленность своих слов, но Хидэтада никак не отреагировал, поэтому он продолжил: — Он все в штабе отсиживался, там ему, небось, фуро [12] в спальню приносили, где уж нам… Нет, это давно было. Мы тогда под Такамацу стояли. Слышал эту историю?
— Да! Знаменитая водная осада, гениальная задумка его светлости и…
— Да, да, — перебил его Киёмаса. — Так вот, грязища, дожди, воды полно, а вымыться толком негде. Все чесались, одежду стирали, как придется. И только Мицунари ходил все время чистенький и причесанный, словно по двору замка прогуливался. И к нам не подходил, разговаривал на расстоянии. Ох, мы на него злились тогда. Седзю, помню, подбил нас в него грязью кидать, но случайно своему отцу попался. Как нас отчитали! — Киёмаса хмыкнул. — Но я не об этом. Так вот, приходит как-то Мицунари с докладом к его светлости, мы на земле сидим, а он стоит, как натянутая тетива, и медленно так вещает. Прямо словно проповедь читает, лицо каменное и взгляд, как будто он пришел истину до нас до всех донести. Его светлость послушал, махнул рукой: иди, дескать. Ну, Мицунари и вышел, высоко подняв голову. Вышагивал, как в строю на параде. Тут мы не выдержали уже. Нас тоже отпустили, и мы потихоньку за ним пошли — решили, что сейчас уж точно в грязи изваляем, чтобы не задавался так. Смотрим, а он за кусты зашел и как давай там чесаться. Тут уж мы сами в грязь и попадали!