Блондинки не сдаются (СИ)

— Врешь как сивый мерин, — недоверчиво протянула она, разглядывая меня с дотошным видом. — Мастер вранья, шантажа и давления — вот ты кто. Со мной эти игры не пройдут. Я хоть и девочка, но не дура!
— В текущей редакции важный его пункт звучит так, — не обращая внимания на ее уколы, я продолжил:
— Статья 131 УК РФ: изнасилование с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей, наказывается лишением свободы на срок от трех до шести лет. Ты пришла сюда, предупредив подругу, родители меня знают, стены в квартире бумажные, я не пил и не нахожусь под действием наркотических средств. А главное — я тебе не нравлюсь. Как думаешь, буду ли я рисковать в подобной ситуации? Зачем и для чего? Предлагаю оставить эмоции и включить здравый смысл. Раз я сказал, что фотография не получилась, значит она не получилась. Доверься мне, — я не стал убеждаться, подействовали или нет мои доводы, и спокойно направился за фотоаппаратом.
Вернувшись, обнаружил ее сидящей на краешке кровати.
— Молодец, — похвалил я, устанавливая штатив. — Последняя попытка сваять шедевр, и мы укладываемся спать, раздельно, — подчеркнул я. — Здесь три комнаты, выбирай любую, двери запираются на замки. Договорились?
— Ладно, — у нее не было сил спорить, лицо был пасмурным. — Только один снимок. Как мне сесть?
— Минуту, лампы притащу.
Я принес оборудование из фотостудии, бросил на тумбочку ее платье и положил рядом сумку.
— Уступаю на ночь комнату тебе. В шкафу найдешь полотенце и халат. Если устала, выключай свет и ложись спать. Душ примешь утром. Мне на работу к 9. До университета могу подкинуть.
— Спасибо, — Маша смутилась и обняла себя руками. — Я боюсь тебя. Сама не знаю, почему.
— Это нормально, я не обиделся, — покривил я душой. — Ты должна сесть в центре кровати и обернуться ко мне.
Она последовала моей инструкции и села, вытянув ноги к подушке.
— Лучше спрятать конечности, — предложил я, рассматривая ее в объектив. — Как-то ты их странно уложила.
— Я не модель, — выдавила она виновато.
— А я не сутенер и не шантажист, — поддел я Машу, — а пострадавшая сторона. Не сделал ничего плохого, купил картину за бешеные деньги, позвал на свидание и за все это получил поток обвинений, повреждений имущества, синяк и угрозу быть закопанным в лесу.
— Ты меркантильный, — рассмеялась Маша. — Не нравишься, потому что не романтик. И все делаешь так, словно стоишь на рынке и покупаешь нужные эмоции. Чувства не продаются, — каждое ее слово врезалось в сердце кинжалом.
Я перестал настраивать фотоаппарат и сжал губы, пытаясь не взорваться.
— Понятно, — сказал я. — Не шевелись, снимаю.
Молча собрав шнуры в моток, вынес аппаратуру и закрыл дверь, не взглянув на нее. Сон пропал.
Рассыпал камни, отсортировав их по размерам и замер, блуждая взглядом по монитору компьютера. Не романтик, значит. Я крутил в руках камень, а в голове стучали ее слова. Надо трудиться, чтобы отвлечься, подумал я, раскладывая минералы по пакетам на столе.
— Не спиться почему-то, — вошла Маша через час, начав прохаживаться рядом. — Я все-таки помылась, — она запнулась и увидев, что я продолжаю работать, не обращая на нее внимания, добавила:
— Прости… за все, что я наговорила и наломала. Как-то так получилось неудачно и нелепо. В общем, не хотела тебя обидеть. Спасибо за помощь, которую ты предложил.
— Иди спать, — я нажимал на пульт, меняя в кадре минералы и быстро просматривая получившиеся снимки на компьютере.
— Если хочешь, я помогу тебе, — решила проявить она инициативу.
— Спать, — отрезал я. — Сам справлюсь.
— Вредина, — обиженно процедила Маша и убежала, хлопнув дверью.
Совсем еще ребенок. Руки почему-то тряслись, а сердце бухало как колокол в дни церковных праздников: гулко, звонко и сильно. Что за ерунда такая, черт возьми! Я не понимал, каким словом обозвать эмоции, которые испытывал. Это была смесь желания, ущемленного мужского достоинства и грусти. Бросив фотографировать, залил ее фотографию и уставился в глаза, казавшиеся бездонным космосом, в который меня затягивало. Сопливая девчонка, а учит жизни. Романтику ей подавай после раздолбанного телевизора и машины.
Изгиб спины и осиная талия были совершенными. Тонкие черты лица делали Машу похожей на русскую княгиню: гордый разлет бровей, глаза, бурлящие безрассудством, смелостью и детством, и чувственные губы с великолепной пышной грудью. Не знаю, сколько я сидел, погруженный в свои мысли и непонятные желания. Махнув на работу рукой, упал, не раздеваясь, на диван и провалился в сон. Будильник забыл поставить.
Утром меня разбудили какие-то звуки за стеной. Я попытался разлепить глаза. прогоняя остатки сна. Сделать это было непросто. Зевнул и взглянул на циферблат часов. Вот черт! 12 дня! Проспал! Я резво вскочил и помчался в ванную, на ходу снимая рубашку.
Когда открыл дверь, Маша стояла без одежды под душем и ловила губами капли воды. Увидев мое изумленное лицо, она вскрикнула.
Я попятился назад, чертыхаясь, и демонстративно хлопнул дверью.
— Закрываться нужно, дурочка! — крикнул я. — Поторапливайся!
— Я не выйду, пока ты не уйдешь! Негодяй! — ругалась она внутри, забыв про свое раскаяние и извинения. — Ты специально!
Я понял, что терпение иссякло, и забыв про здравый смысл и осторожность, рванул обратно. Ну погоди, редиска!
Я торопливо выскочила из ванной, проклиная себя за безалаберность. Он так крепко спал, что я расслабилась и совсем забыла, с кем нахожусь.
— Не выйду, пока ты не уйдешь! Негодяй! — громко прокричала я, чтобы он услышал, а сама быстро схватила халат, но одеться не успела.
Он влетел с таким выражением лица, что колени мои подогнулись от страха. Схватив пластиковый ковшик, лежавший на ободке раковины, принялась отбиваться им, размахивая словно шпагой, и закричала изо всех сил.
— Не подходи, извращенец! — отступив к стене, я лихорадочно натягивала халат на плечи.
Андрей перехватил ковш и с силой вырвал его из рук, отбросив в сторону. Потом отнял у меня одежду и прижал стене как цыпленка.
— Я пытался быть вежливым, понимающим и гостеприимным! Ты истеричка, которой надо лечить голову! Недотрога! Дура! — он никак не мог успокоиться, придумывая мне диагнозы один обиднее другого. — Закомплексованная моралистка! Стой теперь в чем мать родила, пока я буду мыться.
Потом с остервенением стал стаскивать с себя одежду, бросая ее на кафельный пол. Ужас парализовал меня. Я закрыла глаза и отвернулась.
— Куда, — Андрей бесцеремонно схватил меня на подбородок и развел руки. — Смотри на меня!
— Не буду, — упрямилась я, стараясь не заплакать, и уткнулась в стену головой.
— Напрасно, вдруг понравится, — не унимался он, снимая брюки.
— Я подам на тебя в суд! — пригрозила я. — Напишу заявление в полицию! Тебя посадят!
— Испугала, — Андрей хлопнул по руке, чтобы я наконец-то открыла глаза. — Тебе не поверят, потому что у меня есть расписка. Это будет выглядеть сознательным поклепом ради неуплаты долга.
— Негодяй ты, — прошептала я, не в силах отвести взгляд от его тела. Стыд, смущение, страх и любопытство перемешались в вихрь, который мешал мне думать.
Он, ничуть не стесняясь ситуации, медленно выдавил на щетку зубную пасту и стал чистить зубы, потом, растягивая каждое свое движение, не спеша побрился.
— Ну как? — повернулся Андрей ко мне. — Готова?
— К чему? — прохрипела я, обнимая себя руками и трясясь как заяц.
— Оставить меня одного, чтобы я мог спокойно и без истерик помыться? Или у тебя созрели другие предложения? — он ухмыльнулся.
Не слушая его, я выскочила из ванной и пулей ринулась в комнату, где валялось платье и сумка. Быстро напялила одежду и выбежала из квартиры. Больше я сюда ни ногой! Никогда и ни за что!
Вернувшись домой, переоделась и взглянув на часы, поняла, что нет смысла идти на занятия. Поэтому пообедав, решила направиться в художественную мастерскую. Я наведывалась туда через день — или рисовала, или училась в группе.