Вестник

прощения у любимого человека. Но не сейчас – нужно вначале самой разобраться.
– Ну, Ангелок, ну, чудо в перьях, удружил. Чего молчишь–то? Давай рассказывай, что это такое было.
– Ухватки для стеснённого боя.
– Какого боя?
– В ограниченном пространстве с двумя и более противниками.
– Так, я ещё и боксёр, что ли?
– Это не бокс, это очень древнее воинское искусство. Твой предок был воином и защитником веры, он был первой кровью твоего рода.
– А кто он был, расскажешь?
– Обязательно, без знания прошлого нет будущего. Лишь обретя в сердце любовь и гордость за пращуров, ты станешь частью рода, способной любить и защищать близких тебе людей… Шёл шесть тысяч шестьсот тридцать второй год…
– Какой год?!! Ты ничего не путаешь?
– Шесть тысяч шестьсот тридцать второй год от сотворения мира в звёздном храме, или одна тысяча сто двадцать четвёртый год по новому летоисчислению. Драккар «Звезда», скрипя вёслами, пробирался вдоль берега Припяти. Из всей команды осталось десять человек, кто мог держать оружие. Поход за богатой добычей в словенские земли обернулся гибелью для большей части команды. О том, чтобы возвращаться вдесятером с порванным парусом, да ещё против течения, нечего было и думать. Мрачные мысли не давали покоя Кривому Эрику: потирая уродливый шрам через всё лицо, он с грустью смотрел на остатки ватаги и вспоминал славные битвы и богатую добычу в Северном море у островов Бриттов. Положение было безвыходное, если только не захватить молоденьких рабынь, а продав их в восточные гаремы, нанять новую команду. Потом срочно убраться отсюда через южные земли – хватит с него этих болот и лесов с их дикими племенами. Приняв решение, он объявил его команде и получил их горячую поддержку, затем достал из сумы пергамент с рисунками рек и проток словенских земель, захваченный у ромейских купцов. Изучив его, подошёл к кормчему, молча ткнул пальцем в небольшую речушку и, недобро взглянув на подростка, державшегося рядом, вернулся на место. Доплыв до нужной протоки, судно уткнулось в заросли ивняка, и измученная команда, повалившись на палубу, затихла. Лишь только заалел восход, лодка вплыла в протоку и, сняв мачту и парус, стала пробираться по узкой, но глубокой речке. Когда подплыли к селению, полоскавшие бельё девки с визгом бросились прочь от реки, лишь только заметили корабль с вооружёнными людьми. Пристав, все выбрались на берег и, отсекая людей от леса, веером двинулись к деревне. Тишина не понравилась Эрику, и он нервно вглядывался в затянутые бычьим пузырём окна. Краем уха он услышал скрип натягивающихся луков, и, когда щёлкнула тетива, он был готов, приняв на щит пущенные стрелы. Костяные наконечники охотничьего оружия неглубоко впились в ясеневый щит, и Эрик, смахнув их мечом и издав рык, ринулся вперёд. Следом крича проклятия – кому–то, стрела оцарапала плечо, – кинулись остальные. Из–за домов выскочили девки и толпой через поляну бросились к лесу, несколько татей поспешили следом и пропали. Эрик, ударив мечом мужика с топором, хотел войти в дом, когда из него выбежала девушка в богато расшитом сарафане. Ойкнув, она кинулась прочь по лужайке, примыкающей с торца. В два прыжка настигнув её, он уловил неправильность движения девушки; взглянув на ноги беглянки, которые быстро переступали по идеальной линии, и расставленные в сторону руки, он понял, что попал в ловушку. Резко оттолкнувшись, он попытался прыгнуть в сторону. Земля ушла из–под ног, и тупая боль вырвала из него сдавленный крик. Не в силах пошевелиться, он видел, как к краю ямы подошла девушка и плюнула на нанизанное на острые колья тело. От домов к реке двинулась группа бородатых мужиков, впереди шёл старик, опоясанный мечом. К нему подбежал парень с луком и на ходу зачастил:
– Боярин, всех татей положили, никто не ушёл, все туточки упокоились.
– Сава, не трещи, как девка на сеновале, а доложи, как подобает, сколько и чего.
– Так я и говорю: десяток – кого стрелами, кого девки на ямы заманили, а двоих топорами посекли.
– А у нас?
– Ерёму порезали, совсем плох, да Стешка оступилась, вместе с татем в яму угодила на колья – нету девки.
Мужики стянули шапки, щека Боголюба дёрнулась, но, совладав с собой, он продолжил.
– Что–то мало: ладья, чай, не речная, десятком на ней не управишься.
– Так сколько вылезло – все тут, мальчишки счёт вели: никто не ушёл.
Со стороны лодки послышались крики и ругань, и вся процессия поспешила туда. Возле кормы три мужика пытались схватить рыжего мальчишку, но после каждой попытки с матюгами отдёргивали руки. Ощетинившись палкой для крепления кормового весла, подросток никого не подпускал к телу кормчего, лежавшего на палубе с торчавшей из груди сулицей.
– Чего шумите, народ? – Боголюб продвинулся поближе.
– Так вон, зверёныш, дерётся. Сава, пульни–ка стрелой в разбойника.
– Подожди, дайте я взгляну, кто тут вас обижает.
Растолкав мужиков, старик с интересом посмотрел на парня. Чуть согнутые колени, взгляд не бегает, но внимательно контролирует каждое движение соперников. Конец палки на уровне глаз, лишь чуть заметно перемещается в сторону любого движения, левая рука чуть согнута – хоть сейчас на неё щит вешай.
– Ты, волчонок, не ершись; коль разумеешь, ответь, а если на латыни глаголешь, и таких сыщем.
– Разумею и латынь знаю, но поганый ромейский язык слух режет.
Вперёд выскочил плюгавенький мужичок Микита и затараторил:
– Так вот, боярин, рассуди по правде: я татя на копьё взял, так что на нём моя добыча, пусть зверёныш посторонится.
Лицо юноши налилось кровью, и он недобро улыбнулся.
Старик поднял руку и встал между ними:
– Коли сродственник он тебе, окажи почтение, оплачь – не тронет тебя никто: чай, люди, а не звери.
Недоверчиво покосившись, парень отбросил палку и опустился на колени над мёртвым телом, руки которого были прикованы цепью к кормовой уключине. Мужик дёрнулся было к нему, но Боголюб, поймав его за рукав, остановил.
– Пусть отрок отца оплачет – невелика с невольника твоя прибыль будет, а ты иди на берег и с моей доли, взамен этих, – он кивнул на парня и тело кормчего, – возьми, на что глаз положится, с прибытком, скажи, я велел.
Важной походкой Микита пошёл на берег, уводя свою компанию, остальные отошли в сторону, оставив старика наедине с подростком. Поправив левой рукой меч (правый рукав болтался пустой), Боголюб подошёл к телу и резким движением выдернул сулицу – парень дёрнулся, но, увидев, что старик отставил копьё в сторону, вновь склонился над отцом.
– Ты, отрок, язык ведаешь, да не родной он тебе. С каких мест будешь, какой крови?
– Скотленд я,