Посреди серой мглы (ЛП)

— Елена, о чём они говорят? — спросила госпожа Римас.
Мама не ответила.
— Елена!
— Они… — начала мама и замолчала.
— Что? — нетерпеливо спросила госпожа Римас.
— Они нас продают, — прошептала мама.
23
Я смотрела, как эти люди ходят между группами, осматривая товар. Они говорили им встать, покрутиться, показать руки.
— Мама, зачем нас продают? — спросил Йонас. — Куда мы пойдём?
— Елена, — позвала госпожа Арвидас. — Пожалуйста, скажите, что Андрюс — дурачок. В противном случае его у меня заберут. Андрюс, опусти голову.
— Нас продают группами, — сказала мама.
Я осмотрела нашу. В основном, женщины и дети, двое пожилых людей. Но был с нами и Андрюс. Несмотря на травмы, выглядел он сильным и крепким.
— А мы хотим, чтобы нас купили? — спросил Йонас.
Никто не ответил.
Подошёл охранник с тем мужчиной и остановились перед нашей группой. Все опустили глаза, кроме меня. Я не могла сдержаться — не сводила глаз с охранника, ведь тот казался хорошо отдохнувшим, чистым, сытым. Я видела, как мама покашливает в руку, осторожно пытаясь стереть с губ помаду. Взлохмаченный мужчина показал на неё и что-то сказал охраннику. Тот покачал головой и обвёл группу круговым движением. Мужчина снова показал на маму и сделал неприличный жест. Охранник засмеялся и что-то пробурчал. Мужчина осмотрел группу, затем показал на Андрюса.
Охранник подошёл к Андрюсу и прикрикнул на него. Андрюс даже не пошевелился. Мой желудок подскочил к горлу.
— Он бестолковый, оставьте его в покое, — сказала госпожа Арвидас. — Елена, скажите им.
Мама сказала одно слово по-русски. Охранник схватил Андрюса за волосы и поднял ему голову. Андрюс тупо смотрел прямо перед собой.
Она плакала и раскачивалась из стороны в сторону. Господин Сталас стонал и ворчал. Мужчина брезгливо отмахнулся и пошёл дальше.
Другие группы купили. Их погрузили на подводы и повезли через долину, где те пропали из виду в углублении возле подножья холмов. Мы допили последние капли воды и баланды, споря, нужно ли было, чтобы нас купили.
Кто-то заикнулся о побеге. Об этом немного поговорили, пока возле поезда не раздался выстрел, а за ним и крики. Девочка с куклой заплакала.
— Елена, — попросила госпожа Римас. — Спросите кого-то из охраны, куда везут людей.
Мама попыталась заговорить с охранником, но тот не обратил на неё внимания. В тот момент мне было всё равно, что происходит. Трава пахла зелёным луком, солнце воодушевляло. Я встала и потянулась.
Дети немного разбрелись, но охране, кажется, было всё равно. Энкавэдэшники ходили над вагонами, останавливаясь только для того, чтобы обозвать нас грязными свиньями и покричать, что мы без уважения относимся к поезду. Двигатель засвистел, готовясь отъезжать.
— Они сейчас за другими возвращаться будут, — сказал Андрюс.
— Думаешь? — спросил Йонас.
— Они не остановятся, — произнёс Андрюс, — пока не избавятся от всех нас.
24
Так прошло несколько часов, и солнце начало садиться. Осталось только две группы. Ворчливая топала ногами и орала, что из-за мамы наша группа кажется слабой и что сейчас нас всех, наверное, расстреляют.
— И пусть расстреливают, — заметил Лысый. — Я вам говорю, так даже лучше будет.
— Но они собирались сделать из нас рабов, — заметила госпожа Арвидас.
— От работы ещё никто не умирал, — обратилась Ворчливая к госпоже Арвидас. — Они, скорее всего, хотят, чтобы мы делали для них какую-то физическую работу, вот и всё. Поэтому первыми и забрали других — у нас ведь большинство выглядят слабыми. Я выросла в селе и руки испачкать не боюсь.
— Значит, мы выбираем вас, чтобы вы накопали всем нам корешков! — сказал Андрюс. — А теперь оставьте наших матерей в покое!
Мы с Йонасом лежали на траве и пытались размять затёкшие мышцы. К нам присоединился Андрюс, положил руки под голову и устремил взгляд в небо.
— У тебя уже лоб красный, — сказала я ему.
— Вот чего-чего, а обгореть я не боюсь, — ответил Андрюс. — Я не отворачиваюсь от охранников. Может, загорим, нас купят и погонят в советское рабство, как хочет та баба.
Йонас перевернулся на спину и лёг, как Андрюс.
— Только нам нужно держаться вместе. Папа сказал, что это важно.
— У меня нет выбора, кроме как оставаться с мамой. Удивительно, как у неё получилось аж сюда доехать вместе со мной, — сказал Андрюс, оглядываясь на свою мать. Госпожа Арвидас, покачиваясь, отгоняла от себя мух шёлковым платком. — Крепкой её не назовёшь.
— У тебя есть братья или сестры? — спросил Йонас.
— Нет, — ответил Андрюс. — Маме быть беременной не понравилось. А папа сказал, что раз уж родила сына, то больше им детей и не нужно.
— А мой папа говорил, что когда-нибудь у нас ещё будет братик или сестрёнка. Мне бы, наверное, хотелось всё-таки братика, — рассказывал Йонас. — А ты как считаешь, что сейчас происходит дома? Думают там о нас, задаются вопросом, что с нами случилось?
— Если и так, то спросить боятся, — ответил Андрюс.
— Но почему? И зачем нас забрали? — не понимал Йонас.
— Потому что мы в списке, — сказала я.
— А почему мы в списке? — спрашивал дальше Йонас.
— Из-за того, что папа работает в университете, — ответила я.
— Но ведь госпожа Раскунас тоже работает в университете, а её не забрали! — заметил Йонас.
Братик был прав. Госпожа Раскунас выглядывала из-за шторы, когда нас везли в ночь. Я видела, как она смотрела. Почему её семью не забрали? Почему они прятались за шторами, а не пытались защитить нас, не позволить нас вывезти? Папа бы так никогда не поступил.
— А вот чего Лысый в том списке — мне не понятно, — сказала я.
— Он ужасный.
— И жить ему не хочется, да? — произнёс Андрюс, глядя в небо.
— Знаете что? — сказал Андрюс. — Когда я вот так смотрю в небо, мне кажется, будто я лежу на траве дома, в Литве.
Что-то подобное могла бы сказать и мама — просто взять и добавить красок в чёрно-белую картинку.
— Смотрите, — продолжал Йонас, — это облако похоже на пушку.
— Вот бы она разнесла Советский Союз, — сказала я, проводя пальцами по траве. — Они этого заслуживают.
Андрюс повернул ко мне голову. Мне стало неловко от его долгого взгляда.
— Что такое?
— У тебя никогда рот не закрывается, — сказал он.
— Так и папа говорил. Лина, ты лучше поосторожнее, — заметил Йонас.
Дверь моей комнаты отворилась. 
— Лина, я жду тебя в гостиной, — сказал папа.
— Зачем? — спросила я.
— В гостиной — НЕМЕДЛЕННО! 
У папы раздувались ноздри. Он вышел из комнаты.
— Мама, что случилось? 
— Лина, ты слышала, что сказал папа. Ступай в гостиную.
Мы пошли коридором.
— Ложись спать, Йонас, — велела мама, даже не глянув в сторону его комнаты. 
Я оглянулась. Братик выглядывал из-за двери своей комнаты с широко распахнутыми глазами. 
Папа был очень зол, и злился он на меня. Что же я натворила? 
Я зашла в гостиную. 
— На что ты растрачиваешь свой талант?! — Он ткнул мне в лицо какую-то бумажку.
— Папа, это же шутка… — попыталась объяснить я. 
— Для ТЕБЯ это шутка, а для Кремля, думаешь, это тоже шутка?! Боже мой, какое сходство! — Он кинул бумажку мне на колени. 
Я взглянула на рисунок. Да, сходство на лицо. Даже в костюме клоуна легко узнавался Сталин. Я нарисовала его в нашей гостиной; за столом сидели папа и его друзья, и они со смехом забрасывали клоуна-Сталина бумажными самолётиками. Папа и доктор Зельцер получились как две капли воды похожи на себя. А у журналиста мне не очень удался подбородок.
— Ещё такие есть? — потребовал ответа папа и забрал у меня рисунок.