Князь

же его окружили торговки, и он занялся пополнением запасов.
Константин, расстелив на столе тряпку, занялся чисткой оружия. Раскидав свой ТТ, он тщательно протирал детали искоса поглядывая на Тёму. Парень во все глаза смотрел на уверенные движения попутчика и, казалось, даже дышать перестал, следя за каждым его движением. Про себя Костя хмыкнул: «Какой же мальчишка останется равнодушным к оружию. Ну, спрашивай, будь смелей».
– Константин Владимирович, а это ваш пистолет?
С наигранным удивлением он посмотрел на Тёму:
– Конечно, мой. Не стрелял с такого?
– Не, только с ружья и мелкашки в тире.
– Хочешь подержать?
Тёма мотнул головой и, плавно соскользнув с полки, уселся напротив, с надеждой протянув руку. Костя даже отшатнулся от неожиданности, он сам был не промах в искусстве двигаться, но чтобы так… В памяти он сделал «зарубку» получше «прокачать» студента. Вытащив обойму и проверив, что в стволе нет патрона, он протянул ТТ парню. Бережно, двумя руками, тот взял оружие и, направив в окно, имитировал выстрел. Вздохнув, протянул пистолет обратно:
– Тяжёлый, с такого по зверю не попадёшь – рука держать отсохнет, – от переполнивших Тёму впечатлений сильнее обычного прорезался акцент.
– Я, Артемий, не пойму, из какого ты народа. Не монгол, не китаец, и зовут чудно. После имени приставка родовитая стоит. «Бей» и «хан» – знаю, а «олл» – не слышал.
Тёма рассмеялся:
– Не, «Теми» – это не имя – род мой. «Олл» – означает, что я мужчина, воин. У девочек приставка «кыз». А имя моё – Монгуш, оно значит «меткий стрелок». И в вольном переводе мои данные звучат, как «мужчина, воин, меткий стрелок из рода Теминов». А в бумагах, чтоб слух не резало, записан как Стрелков Артемий Иванович. Имя стало фамилией, а род – именем.
– Вот оно как! Ну, тогда, «меткий стрелок», тебе на роду написано палить из всего, что стреляет. А как ты так ловко слез с полки? Роста сам не высокого, а раз – и уже внизу.
– Так на зверя охотиться – шуметь нельзя, двигаться плавно нужно, с природой сливаться, чтобы добычу не потревожить. В лесу жизнь не суетливая, всякая живность своё место заняла и живёт по своим законам. Всё, что в те законы не вписывается, пугает зверя. А распугаешь добычу, пустой из тайги придёшь – это позор роду. Вот само и получается, чтоб тихо было.
– Хорошая привычка, нужны стране такие умельцы, мало их.
– Не, я выучусь и домой. Мало там врачей, детей много умирает малыми, да и в тайге зверь народ калечит.
– Так и там Родину охранять надо, рубежи стеречь. Что там, за Саянами, происходит – знаешь?
Тёма пожал плечами:
– Наверно, плохо там, японцы лютуют.
– Вот видишь, а Япония – враг наш.
– Это я знаю, в институте нам рассказывают. Лекции по политической обстановке у нас частые.
Двери в купе открылись и, держа в обеих руках свёртки, вошёл Иван. Быстро оценив «политическую обработку» Тёмы, он рассмеялся:
– Никак, малой пристал револьвер подержать?
– Да, оружие сближает мужчин. А сам с такого управиться сможешь?
– А чего не смочь, наука не хитрая.
– И где в тайге таким «наукам» обучают?
– Так по роду службы я не только «ёлки» охраняю, а и с людьми общаюсь. Вокруг прииски золотоносные, а там серьёзный народ службу несёт. Тайга, она только с виду большая, а на самом деле поодиночке там не выжить. Они мне помогают браконьеров ловить, я их предупреждаю о чужих, что по лесам ходят. Вот и учимся друг у друга, как без этого.
– А что ты пистолет револьвером назвал, со старой службы привычка осталась?
Иван, прищурившись, процедил:
– И со старой тоже.
– Стало быть, из «благородий» ты?
– И благородием величали, прилюдно, и Ванькой в бою солдаты кликали.
– Это хорошо, когда подчинённые уважают.
– Они не подчинённые были, а воины. А у воина уважение только поступками заслужить можно.
– Дисциплина тоже должна присутствовать.
– Если верят командиру, то и устав блюдут. А без доверия разброд и шатание одно.
– И то верно. Да что мы старое ворошим, о нынешней ситуации думать надо. Да и о «насущном» время пришло поразмышлять, я нормально ел, почитай, сутки назад. А тут такие запахи… Посмотрим, чем нас местные жители потчуют. Кстати, а что за станция?
– Киселёвцы
– Какие слухи?
– А чего сплетни собирать, и так слышно, как на западе бухает. Самолёты летают, иной раз и по поездам палят.
Костя вполголоса выматерился и развернул пропитанный жиром пакет:
– Так, сегодня у нас курятина «прифронтовая»…
Осекшись, на полуслове, он искоса взглянул на Ивана. Потом, махнув рукой, ловко разлил остатки водки и с сожалением посмотрел на пустую бутылку:
– Всё хорошее когда-то заканчивается.
Иван, улыбнувшись, извлёк из мешка мутноватую четверть с плавающими в ней стручками перца:
– Но надежда умирает последней.
– Ох, ма… – Костя поёжился, – об этом «бальзаме» у меня только хорошие воспоминания.
Переглянувшись, мужчины рассмеялись. Тёма, уплетая курицу, тоже улыбнулся.
– А ты,студент, что ж для аппетиту не приложишься? Налить?
Иван прикрыл бутылку рукой и недобро посмотрел на Костю:
– Не надо ему, слабый их народ к алкоголю, нет в них внутренней силы это зелье переваривать.
– Это что же за народ такой?
– Урянхайцы.
– Не слышал, – подняв кружку и, отсалютовав Ивану, выпил одним глотком содержимое. – Это китайские народности?
– Нет, тюркские, к монголам ближе, воины бесстрашные. Их национальный герой – Субедей-Багатур, правой рукой Чингисхана был, – крякнув после водки, Иван закусил салом. – По крови они защитники рода и охотники искусные.
– Вот как. О Чингисхане – слышал, а о Субедей-Багатуре – нет. А чем он известен?
– Тем, что за пятьдесят лет под его командованием не было у него поражений.
– Это хорошо, что воины сильные…
Вагон дёрнулся, и за окном поплыли станционные строения, сменившись стеной леса. В коридоре послышались возбуждённые голоса и по мере приближения из них особо выделялся высокий старческий тембр с хорошо поставленным голосом. Возле купе они затихли, и после негромкого стука двери отворились. Вначале появился огромный ярко-жёлтый саквояж с медными уголками, а потом и его хозяин: высокий, крепкий старичок лет шестидесяти. Кремовый, дорогой костюм оттенял белоснежную шёлковую сорочку с галстуком-шнурком. Лакированные туфли, в тон костюма, излучали уверенность, что прослужат их владельцу ещё не один год. Из кармашка жилетки свисала цепочка часов явно благородного производителя. На набалдашнике трости покоилась светлая фетровая шляпа. Поставив поклажу, мужчина пригладил густые, пробитые проседью у висков, волосы:
– Здравствуйте. Васильков Аркадий Львович, учитель словесности из Ленинграда, – во время этого монолога его бородка, аккуратно