Удары жизни (ЛП)

В итоге я сдаюсь, когда не могу найти вторую серьгу, и перехожу к дезодоранту, открывая его, чтобы вдохнуть запах. Ух-ты, пахнет хорошо. Словно внутри бутылки спрятана сексуальность, пикантность и бесспорная мужественность.
Положив дезодорант на место, я выключаю свет и на цыпочках пробираюсь по коридору, останавливаясь, когда Деклан попадает в мое поле зрения. Он растянулся на диване на спине с покрывалом, скрученным между ног.
Бормоча, он поднимает свою руку и прикрывает ею глаза, его ноги меняют положение и тянут покрывало вниз, пока не раскрывают черные боксеры Calvin Klein, обтягивающие контур его впечатляющего утреннего стояка.
Прошлой ночью я была слишком потрясена, когда застукала его за мастурбацией и воочию оценила его размер, но черт. Он начинает возиться, и я тихо тащу свою задницу на кухню, оставшись не пойманной, разглядывающей его во сне, как какой-то сталкер.
Я открываю двери холодильника из нержавеющей стали и занимаюсь поиском чего-нибудь, из чего приготовить на завтрак. Это все, что я могу сделать, чтобы притвориться, что я не заметила того, что только что видела, и что не представляю, как он выглядит под этим черным хлопком, и что все еще не улавливаю его краем глаза.
Я игнорирую шорох, когда он садится на диван, и последовавшее за ним бормотание, когда он хватает покрывало и прикрывает им свои ноги. Вместо этого, я кусаю губу и на мгновение закрываю глаза, позволяя теплу на моих щеках встретиться с прохладным потоком воздуха, льющемся из холодильника, который стоит больше, чем моя машина. Когда я успокаиваюсь, произношу «Доброе утро» и хватаю яйца, помидоры, мясную нарезку и сыр — в общем, все содержимое холодильника.
— Зачем тебе такой большой дорогой холодильник, если ты не собираешься хранить в нем другие продукты?
Я закрываю широкие двойные дверцы и заглядываю в морозильную камеру внизу. За исключением одинокого замороженного бифштекса «солсбери» (прим.: имеет форму большой плоской круглой котлеты), там ничего нет, кроме инея и бутылки Джек Дэниэлс. Я закатываю глаза на типичный набор холостяка и кладу свои находки на столешницу рядом с плитой, которая выглядит так, будто ни разу не была использована.
— Ну, ты мог бы найти что-то более дешевое, чтобы украсить свою кухню. Например, искусственный виноград или пустая бутылка вина, или что-то другое.
Пока я ищу кастрюлю, он бормочет.
— Да, я намеревался сходить в магазин.
Я достаю кастрюлю из шкафа рядом с печью и устанавливаю ее на плиту, зажигая слабый огонь.
— Миска? — спрашиваю я через плечо и вижу, как он указывает на шкаф передо мной.
— Спасибо, — произношу, хватая ее и разбивая об нее яйца.
— Что ты делаешь?
— Омлет. Эй, у тебя есть масло? Не могу вспомнить, видела ли я его.
Я открываю пару шкафчиков, пока не нахожу вилку, после чего начинаю взбивать свою стряпню.
— Да, думаю есть. Может, за молоком?
— Не мог бы ты захватить? — прошу я, так как занята тем, что открываю в случайном порядке шкафы в поисках соли и перца.
— Я, э-э…
Когда он бессвязно запинается и не встает, я отворачиваюсь от шкафа. Скрещивая руки, я опираюсь бедром о столешницу, видя, как он сжимает покрывало на своих коленях.
— К твоему сведению, я уже видела то, что ты там пытаешься скрыть, и пока оно под впечатлением, я скажу, что там нет ничего такого, чего я раньше никогда не видела.
Легкая усмешка медленно озаряет его лицо, когда он кивает на мою одежду.
— Я тоже самое говорю себе о тебе, Котенок, но мой член, кажется, не желает этого слышать.
Мое лицо начинает гореть, когда я смотрю вниз на мои спальные шорты и майку. Они казались достаточно безобидными, но теперь я понимаю, как мало они скрывают.
Он оборачивает покрывало вокруг своей талии и встает, затем идет к холодильнику за маслом. Потом он медленно приближается ко мне, пока не подходит слишком близко, что я чувствую тепло его кожи.
— Здесь, — произносит он, поднимая неоткрытую упаковку.
Он говорит так, что это почти выглядит как вызов. Но на что точно он толкает меня? Сделать шаг? Поцеловать его?
Но этому не бывать. Я пытаюсь встать на правильный путь. Я хочу быть лучше девочки, которой я была. Может быть, я родилась никем, но это не значит, что я не могу изменить свою жизнь. Я хочу поступить в колледж; я должна сделать что-то для себя. И это татуированное воплощение греха, стоящее передо мной, есть именно то отвлечение, которое я не могу себе позволить, каким бы искушением он не был.
Сосредотачивая взгляд на сливочном масле, я с осторожностью, чтобы не коснуться его пальцев, забираю его.
— Спасибо, — слова такие тихие, что я не уверена, что он их услышал.
Остальное я готовлю в тишине.
Деклан на какой-то момент исчезает в коридоре и возвращается, одетый в красные баскетбольные шорты и черно-белую футболку с V-образным вырезом. Я одновременно благодарна и опечалена тем, что он лишил меня вида на его потрясающее тело.
Ломтики хлеба выскакивают из тостера, я кладу их на его блюдо до того, как он подходит к обеденному столу. Деклан берет два стакана и бутылку молока из холодильника, после чего присоединяется ко мне. Когда он смотрит на еду на наших тарелках, он начинает хмуриться.
— У меня больше, чем у тебя.
Я киваю и вилкой режу кусок омлета.
— Ты больше, чем я, так…
— Так… — он перебивает меня, меняя наши тарелки. — Я, явно, упитан. А ты – нет.
 Я бью его по руке и забираю свою тарелку назад.
— Мне не нужен двадцатикилограммовый омлет, понятно? Я намерена доесть то, что у меня на тарелке, и, если все еще буду голодна, то сделаю себе еще. Договорились?
Он неохотно берет свою вилку, его брови все еще сердито сведены над совершенными зелеными глазами, когда он произносит:
— Договорились.
Его лицо расслабляется после первого укуса.
— Святое дерьмо, это действительно вкусно.
Я глотаю и запиваю.
— Спасибо.
Я готовлю с тех пор, как выросла настолько, чтобы видеть над плитой, и мне хотелось бы верить, что после стольких лет я знаю, что делаю. На кухне, по крайней мере. И в жизни, в целом…не так много.
Глаза Деклана опускаются на ушиб на моем лице, пока он ест, но он ничего об этом не говорит. Вероятно, ему не хочется вспоминать о неловкой ситуации, произошедшей между нами прошлой затянувшейся ночью, и я не могу его винить за это. Он переключается на другую тему и говорит:
— Знаешь, тебе не обязательно было готовить. Я мог бы сводить нас куда-нибудь.
— Твои кулинарные навыки настолько плохи, что ты не можешь сделать омлет?
— О, да, — отвечает он с полным ртом еды. — Я бы сжег здесь все.
Нечеткий контур этих проклятых ямочек заставляют мои губы растянуться в улыбке и отрезать себе еще кусок.
— И да, мне следовало приготовить завтрак. Это меньшее, что я могу сделать с тех пор, как ты позволил мне здесь остаться.
Он открывает свой рот, вероятно, с желанием возразить, но я поднимаю руку и останавливаю его словами:
— И пока я здесь, я собираюсь вносить свою долю в такие вещи, как аренда, коммунальные услуги, продукты, любые другие.
— Я ценю твое рвение, но как ты могла заметить прошлой ночью, я не испытываю нужду в деньгах. Так что свои баксы можешь оставить при себе. Сохрани их для собственного местечка или для чего-то другого.
— Но…
— Никаких возражений.
Мой рот закрывается, и я потихоньку начинаю закипать от злости. Я не его проблема или подопечная, ненавижу, что он превращает меня в свою ношу.
— Я попросила у тебя работу, а не чтобы ты стал моим рыцарем в сияющих доспехах. Ты не можешь спасти меня, Деклан.
Он кладет вилку вниз, его челюсть напряжена.
— Извини, но я не козел. Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты приходишь каждый день на работу, зная, что ты спишь в этой долбанной крошечной коробке, которую ты называешь машиной. Извини, но я не буду этого делать. — Он качает головой, он заведен, так как его колени качаются вверх и вниз. — Я пытаюсь делать правильные вещи, понятно? Только скажи мне, что нужно, и я, черт побери, сделаю это.