Королева воздуха и тьмы
Он медленно поднял голову. Его словно окатили из ведра кровью: шея и грудь были красные, лицо покрыто кровавыми пятнами.
– Эмма, – его голос был едва слышен. – Эмма, я столько рун ираци начертил и все без толку…
Но Ливви уже была мертва, когда упала на помост. Мертва, когда он добежал до нее, схватил… Никакие руны, никакие ираци уже не могли ей помочь.
– Джулс! – сквозь заслон стражи к ним пробилась Хелен и рухнула рядом на колени, не обращая внимания на кровь.
Эмма молча смотрела, как Хелен осторожно достает из тела Ливви обломок Меча Смерти и кладет на пол. Ее руки были в крови, губы побелели от отчаяния: она обняла и Джулиана, и Ливви, склонила голову, что-то ласково шепча.
Народу в Зале становилось все меньше. Вошел Магнус, очень медленный и бледный; за ним длинной вереницей шли Безмолвные Братья. Он поднялся на помост. Алек вскочил, кинулся к нему в объятия, и оба застыли. Четверо Братьев опустились на колени и подняли тело Роберта Лайтвуда: его руки были сложены на груди, глаза ему кто-то закрыл. Тихий шелест: «Ave atque vale, Роберт Лайтвуд», – пронесся вслед, когда тело поплыло из Зала на плечах монахов.
Консул шагнула к ним, за ее спиной выстроилась стража. Братья призраками в пергаментных одеждах парили позади.
– Тебе придется отпустить ее, Джулс, – сказала Хелен так мягко, как только могла. – Ее заберут в Безмолвный город.
Джулиан поднял на Эмму глаза, холодные, как зимнее небо, но она поняла его.
– Он хочет, чтобы последним Ливви нес он, – тихо сказала она. – Позвольте ему это.
Хелен погладила брата по волосам, поцеловала в лоб.
– Джиа, прошу тебя.
Консул кивнула.
Джулиан медленно поднялся на ноги, прижимая Ливви к груди. Будто скованный льдом, он двинулся к ступеням, спускавшимся в Зал. Хелен шла рядом, Братья замыкали процессию, но стоило Эмме подняться, как чья-то рука остановила ее.
– Только семья, Эмма, – четко проговорила Джиа.
Я и есть семья, пустите меня с ними, пустите меня к Ливви! – молча кричала Эмма, но ее губы оставались сомкнутыми. Нельзя усугублять всеобщий ужас своей скорбью. К тому же правил Безмолвного города никто не отменял. Закон суров, но это закон.
Маленькая процессия направилась к дверям. Когорта удалилась, но в Зале еще оставались стражники и другие Охотники. «Привет и прощай, Ливия Блэкторн», – тихо неслось вслед.
Консул отвернулась – Кортана вспыхнула у нее в руке – и стала спускаться к Алине, провожавшей Ливви потухшим взглядом. Эмму затрясло – дрожь, начавшаяся где-то глубоко внутри, охватила все тело. Никогда еще она не была настолько одинока – Джулиан уходил от нее прочь, от других Блэкторнов ее как будто отделяли миллионы миль… Они были словно далекие звезды в глубинах вселенной. Эмма отчаянно, яростно хотела, чтобы родители сейчас оказались рядом – так сильно, что это было почти унизительно. Она хотела, чтобы Джем был тут, и Кортана. Хотела забыть, как Ливви истекает кровью, умирает, падает, будто сломанная игрушка, и окно Зала Соглашений взрывается тучей осколков, и сломанная корона забирает Аннабель… Это вообще кто-нибудь кроме нее видел?
– Эмма.
Руки обвились вокруг нее, знакомые, теплые руки подняли с пола. Кристина все это время ждала. Ждала, когда закончится весь этот хаос, упрямо оставалась в Зале, пока стража гнала всех прочь. Она сделала это, чтобы быть рядом с Эммой.
– Пойдем со мной, здесь больше нечего делать. Я о тебе позабочусь. Я знаю, куда мы можем пойти. Эмма, corazoncita [2], идем.
Эмма позволила Кристине поднять себя. Магнус и Алек уже спешили к ним. Лицо Алека будто заледенело, глаза были красными. Вцепившись мертвой хваткой в руку Кристины, Эмма озиралась – теперь Зал казался ей совершенно другим, не тем, куда они прибыли всего несколько часов назад. «Наверное, солнце было тогда высоко…» – подумала она, словно сквозь вату слыша голоса. Магнус и Алек уговаривали Кристину отвести Эмму в дом, предоставленный Блэкторнам. Да, наверное, все дело в солнце… Теперь стемнело и тени по углам лежали густые, как лужи краски.
А может, просто все изменилось. Может быть, дело в том, что ничего уже не будет как прежде.
– Дрю? – Хелен негромко постучала в дверь. – Дрю, можно с тобой поговорить?
По крайней мере, комната была точно ее. Дом на канале, рядом с резиденцией Консула на Принсуотер-стрит, для Блэкторнов подготовили еще до встречи в Зале Соглашений как только стало понятно, что они проведут в Идрисе несколько ночей. Диана заранее показала его Хелен, и та оценила чувствовавшееся повсюду прикосновение ее любящих рук: на кухне стояли цветы, на дверях комнат красовались карточки с именами: та, что с двумя узкими кроватями, предназначалась для близнецов, а комнату Тавви Диана сама набила книгами и игрушками, принеся их из своего дома над оружейной лавкой.
– А вот эту, может, для Дрю? – Хелен остановилась на пороге маленькой спальни с обоями в цветочек. – Такая хорошенькая.
– Ну, Дрю же совсем другая, – с сомнением возразила Диана. – Вот если бы обои были в летучих мышках… или в скелетиках на худой конец.
Хелен нахмурилась.
– Только не волнуйся, – Алина взяла ее за руку. – Ты снова с ними познакомишься. Все будет в полном порядке.
И она поцеловала Хелен в щеку.
Все действительно могло бы быть в полном порядке – думала Хелен, глядя на дверь с табличкой: «Друзилла». Могло бы. В груди снова вспыхнула боль. Наверняка вот так чувствует себя рыба, пойманная на крючок: корчишься, пытаясь соскочить с острия боли, пронзившего твою плоть, но ничего не получается.
О, она помнила эту боль. Когда умер отец, на плаву ее удержала только необходимость заботиться о семье, присматривать за детьми. Она и сейчас пыталась пройти той же дорогой, но дети… хотя их и называть так уже неудобно. Только Тавви еще ребенок, но он сейчас в доме Инквизитора – хвала небесам, он пропустил весь кошмар в Зале Соглашений… В общем, дети с ней чувствовали себя явно не в своей тарелке. Как будто она стала им чужой.
И от этого боль становилась только сильнее. Хоть бы Алина была здесь… Но Алина на несколько часов ушла к родителям.
– Дрю, – Хелен постучала сильнее. – Пожалуйста, впусти меня.
Дверь распахнулась, и Хелен едва успела отдернуть руку, чтобы не попасть с размаху Дрю в плечо. Сестра стояла, свирепо глядя на нее, в скверно сидящем черном платье, слишком тесном ей в талии и в груди. Глаза были такие красные, что казалось, она размазала по векам багряные тени.
– Понимаю, ты наверняка хотела побыть одна, – начала Хелен, – но я должна была убедиться, что ты…
– …в порядке? – ядовито спросила Дрю.
Смысл ее слов был вполне понятен: как я сейчас могу быть в порядке?
– …жива.
Дрю на мгновение отвела взгляд, крепко сжатые губы задрожали. Хелен так хотелось схватить ее, прижать к себе, укачивать, как много лет назад, когда Дрю была еще упрямым младенцем.
– Как Тай?
– Спит, – ответила Хелен. – Безмолвные Братья дали ему успокоительное зелье, с ним сидит Марк. Хочешь к нему?
– Я…
Дрю замолчала. Если бы только Хелен могла сказать что-нибудь еще утешительное про Тая. Она с ужасом думала, что будет, когда мальчик проснется. В Зале Соглашений он потерял сознание, и Марк отнес его к Братьям. В зловещем молчании монахи осмотрели его и пришли к заключению, что физически ребенок совершенно здоров, но они намерены дать ему настой из трав, от которого он надолго заснет. Иногда разум сам знает, когда отключиться и как подготовиться к исцелению. Хотя каким образом ночь сна – да хоть целый год! – сможет подготовить Тая к известию о том, что у него больше нет близнеца, Хелен не понимала.
– Мне нужен Джулс, – наконец сказала Дрю. – Он здесь?
– Нет, – ответила ей сестра. – Он все еще с Ливви. В… в Безмолвном городе.
Она была бы рада сказать, что Джулиан вот-вот вернется (Алина говорила, что церемония прощания перед кремацией в Городе совсем короткая), но не хотела обещать Дрю ничего, что могло оказаться неправдой.