На краю миров (ЛП)

— Ненавижу, когда ты так делаешь!
Том лизнул его по лицу своим розовым собачьим языком и спрыгнул с его груди. Кантор сел, подтянул колени и зажал между ними голову, продолжая хватать ртом воздух.
Когда он наконец смог говорить без затруднений, то посмотрел на Тома и усмехнулся.
— Я почти сделал это.
— Нет, не сделал.
— Ты полностью пропустил меня при первом прохождении.
— Я играл с тобой. Дав тебе ложную надежду.
Кантор встал и отряхнул одежду.
— Да, конечно. Я так и думал.
Он вернулся назад к брошенной рыбе, Том следовал за ним по пятам.
— Ты действительно думаешь, что Ахма готова отпустить меня одного?
— Я знаю, что она думает о том, что ты уже готов действовать самостоятельно.
— Понимаешь, Том, это то, чего я не могу понять. Откуда ты знаешь, о чем она думает? Я понятия не имею, кем она меня считает, благословенным учеником, или проклятым плутом, и так каждый день, — фыркнул он. — Каждый момент.
Собака рассматривала юношу в течении минуты, прежде чем ответить.
— Ахма во всем винит ревматизм, но я думаю, что дело в том как плоскости двигаются. Когда слишком много из них следуют в одно и то же направление, она чувствует беспорядок.
Кантор кивнул, наблюдая за облаками которые плыли с западной стороны горизонта.
— Она узнает о случившемся, прежде чем это произойдет. Как так? Она не хочет обучать меня навыку.
Том ответит резким смехом.
— Она — ходок между мирами уже на протяжении довольного долгого времени. Думаю, ты сначала должен состариться, чтобы приобрести этот навык.
— Жаль, что немногие ходоки между мирами состариваются. Одем и Ахма самые старшие, не так ли?
— Некоторые из совета гильдии утверждают, что они старше, чем Одем и Ахма, но это никак нельзя доказать.
Они поднялись на крутой холм и остановились его на вершине, чтобы перевести дыхание. Кантор посмотрел на Тома, и заметил, что тот высунул язык изо рта и тяжело дышит.
— Из-за чего это ты так ухмыляешься, парень?
— Твой длинный, мокрый, свисающий, очень розовый язык. Бедняжка Том. Должно быть, он очень сильно унижает твое достоинство каждый раз, когда тебе становится жарко.
— Я храню свое достоинство не на своем лице, а в своем сердце. Почему ты позволяешь всем урокам, которые преподали тебе Ахма и я, на протяжении стольких лет, улетучиться из твоей головы, как одуванчик на ветру?
Кантор пожал плечами, что напомнило ему о большой рыбе на длинной палке, перекинутой через плечо.
— Давай отдадим это Ахме.
Он начал спускаться с холма, Том потрусил рядом с ним, высоко подняв голову и виляя хвостом. К соседнему дереву быстро пробежала белка и вскарабкалась на безопасную высоту. Ее возмутила их болтовня, когда они проходили рядом. Том поднял морду, пристально посмотрел на зверька и залаял. Белка прекратила браниться и попрыгала по веткам выше, где остановилась и снова принялась за свое.
— Прежде чем ты окончательно потеряешь дар речи, — сказал Кантор, — поведай мне, почему ты считаешь, что Ахма готова отпустить меня?
— Потому что здесь Одем. Они склоняют головы друг к другу и хихикают над какими-то схемами. Гав… суетятся! Когда они в последний раз расстались, Одем сказал ей гав — пуф! — что вернется для твоего посвящения.
— Думаешь, час уже настал? — Кантор не смог сдержать энтузиазма в своем голосе.
Том издал звук, чем-то напоминающий «да», но для Кантора было достаточно и этого.
2. Посвящение
Осел Одема, Нази, дремал под деревом блэкмор. Том оставил Кантора, чтобы разбудить своего старого друга, смертоносного дракона. Он понесся с холма, выражая огромный энтузиазм, похожий на собачий. Будучи драконом, Том обладал подобающим ему благопристойным поведением. Кантор рукой подал ослику знак приветсвия, в то время как тот поднял голову, издал истошный крик и зевнул.
Дверь в хижину была открыта. Два трехцветных котенка, один черно-белый, а другой полосатый нежились на солнышке на ветхом крыльце. Кантор остановился у колодца и достал ведро. Затем умыл лицо, ополоснул руки в воде и смыл грязь с рыбы.
Он оглянулся через плечо, думая о том, прав ли Том. Могли ли Ахма и Одем планировать его посвящение? Кантор даже не знал, что включает в себя это самое посвящение. Пока там не нужно ничего записывать, он спокоен.
Устные вопросы его не волновали. Ахма всегда говорила, что он одарен языком и пальцами «сапожника». Иногда это считалось за комплимент, а иногда… нет. Он хорошо изъяснялся, мог убедить всех и во всем, кроме Ахмы и Одема, чтобы они позволили ему следовать своим путем.
Задачи физической подготовки так же не вызывали беспокойства. Затейливым движением ловких пальцев он мог заставить хорошо работать практически любой гаджет. Что же касается проворства в играх и спортивных навыках, то тут он мог переплюнуть любого зверя, которого когда-либо встречал.
В общем, выходило у него все просто замечательно. До тех пор, пока он не брал в руки ручку. Тонкие маленькие письменные принадлежности заставляли его нервничать. Если он входил в комнату, то точно знал, в каких ящиках и шкафах прячутся ручки и карандаши. Маленький кусочек угля не беспокоил его, пока им не писали. Или кисть оставалась лишь кистью, пока ею не начинали рисовать на выцветшей стене.
Ахма говорила, что он чокнутый. Он же смеялся про себя. Иногда она благожелательно относилась к этой его особенности, а иногда нет.
Сидя на каменной стене колодца, он изучал хижину. В их деревне были и дома покрупнее, но Ахма всегда говорила, что большие дома требуют большого ухода. Он видел рисунки городов и их впечатляющие здания. Его жизнь с Ахмой не включала в себя визиты в крупные города, но он довольствовался и спокойными прогулками с ней и Одемом в другие миры и поселения разнообразных размеров.
Гильдия держала совет в Гилеаде, крупнейшем городе на Дайрине. Как бы он хотел познакомиться с этим мегаполисом. И скоро он увидит его сам.
Будет он представлен членам гильдии до или после посвящения? Если он пройдет посвящение, направят ли его сразу к Эффраму для поиска дракона-компаньона?
Ахма и Одем поджимали губы каждый раз, как речь заходила о гильдии. С каждым годом они все меньше заговаривали о людях, руководящих ходоками. Во всяком случае, открыто они не высказывались. Когда эта тема вскользь поднималась, Кантон чувствовал возрастающее напряжение в комнате, но оно быстро проходило.
Он вытер ладони о брюки, подхватил рыбу и направился к открытой двери. В этой скромной обители скрывалось его будущее. Приключения. Азарт. Он был готов. Ему осталось только пройти это посвящение. Игнорируя угрызения совести, он спокойно замер перед дверью, чтобы подслушать.
Ахма и Одем сидели за столом. Возле локтя Одема стояла большая пустая чаша. Он осушил кружку с напитком и поставил обратно.
Пространство, между двумя пожилыми ходоками, заполнили парящие предметы из комнаты. Кантор разглядел объемные очертания девяти плоскостей в виде ложек, пары скрученных салфеток, солонки, клубка веревки и щепок для розжига. На самом деле, плоскости выглядели скорее как плавающая стопка блинчиков, криво сваленных друг на друга.
Каждая планетная система была сгруппирована отдельно. Временами стопки почти ударялись друг о друга. Почти. Когда Кантор был помладше, он верил всему, что ему говорил Одем. Но быстро научился различать, когда старик приукрашивал факты ради веселья.
Истории о двух группах плоскостей, перетасованных, словно две колоды карт, были всего лишь мифами, основанными воображением, а не истиной. Древний миф об одной плоскости, выскользнувшей из общей колонны, путешествующей сквозь вселенную и соединяющейся с другой, так же был под сомнением. Единственная причина, по которой люди верили этим рассказам был Примен. Все знали, что Примен мог творить невозможные вещи. Если Он был замешан, тогда даже горы могли бы подхватить свои юбки и танцевать на морском берегу.