Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)

   - Что? - Анна Викторовна озадаченно посмотрела на дядюшку.
   Мария Тимофеевна досады с держать не смогла, произнесла резче, чем того приличия предполагали:
   - К Аверьяновой он поехал, Елизавете Ильиничне. В очередной раз завещание переписывать.
   - В очередной - это в какой? - полюбопытствовал Яков Платонович.
   Пётр Иванович поднял глаза к небу, губами зашевелил и пальцы стал загибать, что-то подсчитывая:
   - Если я ничего не упустил, то уже в пятый.
   - Седьмой, - резко поправила родственника Мария Тимофеевна, - ещё два раза переписывали завещание, когда Вы в Париже жили.
   Господин Штольман выразительно приподнял бровь. Его родители к последней воле относились ответственно, оно и понятно, семейство-то немалое, нужно всё расписать и самым тщательным образом подготовить, дабы никого не обидеть, отец тоже завещание переписывал, но всего один раз. А ещё любящие родители, предчувствуя свой конец, написали каждому из своих отпрысков прощальные письма, своего рода последний завет и привет, причём каждому свой, сообразно характеру и роду деятельности чада. Послания, адресованные ему, Яков открыл и прочитал только в Лондоне у Вильгельма, до тех пор не мог, тщательно спрятав их в стопке книг и утаив на самом дне сердца.
   - Что же в этот раз приключилось, что Елизавета Ильинична решила духовную переделать? - спросила Аннушка, горя желанием узнать обо всех новостях родного городка. Пожалуй, она даже соскучилась немного по размеренности Затонска и прозрачности жизни его жителей.
   Пётр Иванович развёл руками:
   - Так я же говорю: Тузю почтенная вдова вспомнила. Или Кузю, котика своего... очередного.
   Яков невольно усмехнулся:
   - И сколько же их?
   Пётр Иванович опять руками развёл:
   - Сие есть тайна, неведомая даже хозяйке. Каждый раз, как новый любимец обнаруживается, почтенная госпожа Аверьянова посылает за Виктором Ивановичем и велит его включить в завещание очередного пушистого наследника.
   - А что же, иных родственников у Елизаветы Ильиничны нет? - Яков Платонович не знал обсуждаемой дамы и очень надеялся, что судьба будет милостива и убережёт его от знакомства с этой оригиналкой, но привычка следователя во всём и всегда добираться до сути не оставляла.
   Мария Тимофеевна всплеснула руками:
   - Да как не быть, есть, конечно! Сын с супругой и их пятилетней дочкой, но они в Затонск только на праздники приезжают, малышка от шерсти задыхаться начинает. Затем ещё племянник, сын покойного брата, тот постоянно в доме живёт. Был студентом столичного университета да, говорят, принял участие в каком-то бунте, его и отчислили.
   Пётр Иванович кашлянул. Он прекрасно знал, что молодой Аверьянов просто спустил в карты оставленные ему отцом деньги, работать не захотел и предпочёл поселиться у тётки, алкая богатого наследства. Версия с политическим мотивом ссылки звучала не в пример благороднее, поэтому как оно было на самом деле племянник никому в Затонске не рассказывал.
   - Затем ещё в доме проживает сестрица Елизаветы Ильиничны с воспитанницей, - продолжала перечислять Мария Тимофеевна, опять вызвав короткий, под кашель замаскированный, смешок у Петра Ивановича, коий был очень хорошо осведомлён, что дама, которую в Затонске все считали старой девой, мужа никогда не имевшей, долгое время была содержанкой одного богатого банкира в Париже. Потом старик умер, и его родственники указали любовнице и её малютке дочери на дверь. Дама перебралась в Петербург, какое-то время послужила там в доме терпимости, а затем, когда дочка подросла, приехала в Затонск, сказав, что взяла себе воспитанницу дабы не коротать старость в одиночестве.
   - Ещё Елизавета Ильинична дала кров своей старой тётке, у коей дом в Саратовской губернии при пожаре сгорел, - Мария Тимофеевна мысленно посчитала обывателей дома госпожи Аверьяновой, - да вот, пожалуй, и всё. Слуг я не считаю, Елизавета Ильинична и сама не знает, сколько их у неё.
   "Бедлам", - подумал Яков Платонович, невольно вспомнив дом родителей, в коем всё и всегда располагалось на своих, единожды установленных, местах. Конечно, пятеро мальчишек и одна, ни в чём братьям не уступающая, девчонка регулярно являлись камнями, запускаемыми в тихий пруд, то громко о чём-то споря то проводя какие-то опыты с экспериментами, а то и подравшись, кулаками доказывая правоту собственных предположений. Но их возня, взбаламучивая на краткий миг покой в доме, не могла расшатать устои порядка и спокойствия, основой коего являлась сама Марта Васильевна.
   Штольман вздохнул, вспомнив мягкий негромкий голос матери, её светлые глаза, взирающие на супруга и чад с безграничной нежностью и любовью. Марта Васильевна ни единого мига не сомневалась, что у неё самый лучший муж и самые замечательные дети, даже когда сыновья являлись домой перемазанными как прах и больше похожими на разбойников, чем на благовоспитанных молодых людей. Эту свою незыблемую веру матушка передала детям, каждый из них твёрдо знал: какие бы тучи не сгущались на горизонте, какие бы шторма не бушевали вокруг, они со всем справятся. А если у самих сил не хватит, на помощь придут родные либо же иные хорошие люди, коих на свете гораздо больше, чем людей дурных. И даже в самые мрачные часы невзгод и испытаний в глубине души, в самом потаённом уголке сердца, куда лишь Аннушка смогла пробраться, жила у Якова Платоновича эта вера в лучшее. И сейчас живёт, подпитываемая любовью супруги и теплом, на кое так щедры братья и сестрица с их семействами.
   - Яша? - Аннушка своим любящим сердцем безошибочно уловила светлую грусть мужа, с волнением заглянула ему в глаза. - Что-то не так?
   Ещё не так уж и давно, каких-то три года назад, Яков Платонович ни за что не стал бы поверять свои размышления о семье, кои хранил трепетно, словно Кощей либо дракон злато. Сейчас же он лишь чуть смущённо улыбнулся, затеребив по привычке левый манжет и ответил:
   - Родителей вспомнил.
   - Они у тебя хорошие, - Анна Викторовна улыбнулась, вспомнив призрачных родственников и добавила, - и очень тебя любят.