По ту сторону пламени (СИ)

— Ясно. Слушай, — Кан вдруг шепчет, — если спросят: ты раньше Нину не встречала. Это важно. Она обязана была доложить о тебе. Никто не должен знать, что она нарушила приказ. Поэтому: ты увидела, что ей плохо, и помогла. Все. Руку порезала случайно и позже — об удавку. Тронула калитку, когда мы проходили. Поняла? Пришли, — ставит меня на землю у зеленой шуршащей громады здания: плющ заплел стены по самую крышу, не сосчитать этажей. — Сможешь дальше сама?
Легкость в голове уже рассеялась. Плечо и щека ноют, горят порезы под чешуйчатыми зубьями цепочки. Делаю несколько шагов на пробу. Под ногами — разбитый асфальт, сорняки и трава в глубоких трещинах. Кан сует ладонь в листья. Щелчок. Со скрипом отворяется дверь.
Сзади из ночи выступают двое. Вздрогнув всем телом, я разворачиваюсь к ним, сердце срывается в галоп — мои тени вернулись!
И тоже вскинулись.
— Спокойно! — Кан встает между нами. — Все под контролем.
— Протокол, — невыразительно отвечает одна из теней. Выдыхаю. Нет, всего лишь люди.
Люди страшнее всего, — что, если я смертельно ошиблась?
— Она неопасна. Просто следуйте за нами.
— Почему сюда? Огненных магов необходимо доставлять к Адамону Влодеку.
— Адамон разбирается с последствиями драки на тренировке. Он может быть где угодно. Я не пойду искать. Рабинский сойдет.
Закрываю глаза и набираю полную грудь осеннего ветра.
Кан подталкивает в спину:
— Осторожней, там ступеньки.
  
Глава 2
 
Мы спускаемся в кромешной тьме. Я иду первой, нащупывая ступеньку за ступенькой, сзади — Кан и двое других. Сверху гудит электричество. Паника бьется за ребрами пойманной птицей. Стиснув зубы, потихоньку ослабляю цепи. Без особой цели: у меня не хватит сил справиться с тремя мужчинами. Через несколько пролетов, искромсав внутреннюю сторону предплечий, путы повисают на запястьях. Становится светлее. Мутное сияние обозначает толстые жилы кабелей на стенах и — знаки. Хаотичные росчерки баллончиком, еще час назад я бы решила: просто граффити. Символы едва уловимо меняются, если не смотреть в упор. Я быстро перестаю.
Лестница обрывается решеткой. За ней над массивной железной дверью горит забранный металлом фонарь. Кан касается ржавой пластины. Лязгают, открываясь, замки. Парень говорит:
— Дальше сама.
Оглянувшись, я вижу, что все трое одеты в знакомую черную форму, со щитами на груди. Вооружены: подмышечные кобуры, к кольцам на поясах крепятся набедренные сумки и массивные ножны. Нинин брат ободряюще улыбается, но сведенные на переносице брови выдают напряжение:
— Иди, все будет нормально, — стоящий рядом с ним поднимает пистолет. Я тяну за ручку.
И слепну. Потолок полыхает сотнями, тысячами лампочек. Громко шумит вытяжка. Лампы, покачиваясь на проводах, цокают друг о друга.
Скрипит, закрываясь, дверь.
Вечность спустя из золотого света проявляются деревянный пол и колонны. Вдали — блеск металла. Туда. Я ныряю в лес полированных трубок, стали и латуни, прохожу по плитам из темного от времени железа. Вентили, провода, рычаги и счетчики с дрожащими стрелками, бульканье воды в прозрачных шлангах. У скопления приборов — стул и стопка бумаг.
— Добрый день! — кричат сбоку. — Сюда, на мой голос!
Я мешкаю, избавляясь от цепи. Витки на шее сидят плотно, зацепившись грузом на конце, но и не мешают. Расчлененные рукава худо-бедно прикрывают отсутствие пут, остается только держать полные звеньев и липкой влаги ладони неловко сведенными у горла. Невидимый человек продолжает звать: сюда, сюда! Я блуждаю среди эха и механизмов, протискиваюсь боком между горячими корпусами, пока не натыкаюсь на черные прорезиненные занавески. Обхожу кругом: шторы отрезают кусок помещения. С одной стороны полог откинут:
— Проходи.
Он старше, чем звучит. Лет пятидесяти, худощавый, седой и смуглый, в очках с тонкой оправой. Интересный, а в молодости, наверное, был красив. Уверенный разворот плеч, рубашка с небрежно закатанными рукавами. На спинке стула — белый халат. Врач? Не похож. Вокруг шкафы, забитые папками. Книги, распечатки, тетради, рулоны — повсюду, даже на полу; стопки в человеческий рост громоздятся по углам. Мужчина отодвигает большую чертежную доску с узором из знаков.
— Добрый день! Сейчас же день? — я качаю головой. И кривлюсь от боли. — О, под землей легко потерять счет времени.
— Я… я не знаю, зачем я здесь.
— Ты включила тревогу. Нужно понять, почему защитные чары отреагировали. Пожалуйста, присаживайся, — смахивает стопку листов с ближайшего стула. — Не волнуйся: то, что ты смогла спуститься сюда — уже отличная новость. Заметила чары в стенах? Они бы не пустили, будь ты нестабильна. Сейчас я возьму у тебя кровь, затем проведу несколько тестов, и, если выживешь, будешь свободна.
— Очень смешно. Вы каждый раз это говорите? — мужчина смеется:
— Ну извини, трудно удержаться. Мне, конечно же, не следует шутить… ты и так напугана. Тебе сильно досталось. Давай обработаем раны, — отодвинув ящик стола, достает вату, бинт и пару бутылочек. Я медлю, но незнакомец выглядит безобидно. Выпускаю на колени скользкую от крови цепочку, отрываю лохмотья рукавов. В ярком свете припухлые разрезы, исчертившие руки до локтей, блестят ртутными разломами.
— Зря ты… только сильнее поранилась. Эх… подожди, сейчас помогу с шеей, — щелкают кусачки. Затаив дыхание, отдираю цепкие чешуйчатые звенья. Шнурок, который держал оберег долгие четыре месяца, исчез. Если бы я утром не собрала волосы в высокий хвост, их бы тоже лишилась.
— Вот, держи. Протри, забинтуй и давай начинать. У нас мало времени. Как тебя зовут?
Выдуманные имя и фамилию я шиплю сквозь зубы: средство на вате жжет и дергает кожу, бинты ложатся наждачной бумагой. Мужчина записывает возраст, рост, вес, адрес (выдуманный), место учебы (снова ложь), хочет узнать про семью — отвечаю, что не буду говорить. И спрашиваю наконец, кто он такой.
— Валентин. Или, если тебе больше нравится, профессор Рабинский. Я изучаю магию и магов, хотя сам не в состоянии сотворить даже крошечное волшебство. Иронично, не так ли? — он заканчивает писать и откладывает папку. Вытаскивает из-за стопки рукописей микроскоп с предметными стеклами. Забирает окровавленную вату.
— Что это за место? — Валентин мажет моей кровью пробирки, разбавляет жидкостями из разноцветных бутылок — некоторые пенятся, другие светлеют, одна вспыхивает и дымится. Профессор поднимает брови.
— Университет. Здесь волшебники учатся использовать свою силу, а ученые учатся использовать их. Изначально Университет был монашеским орденом, затем — светской организацией, вроде лож, которые собираются ради развлечения и политических игр. После войны Совет сделал упор на науку: новое место, новые открытия, новые цели. Впрочем, не для протокола, я бы сказал, что вопросы власти еще остро стоят на повестке дня…
Валентин замолкает, прислушиваясь. Шепчутся лампочки, равномерный гул просачивается в подошвы ботинок. Профессор наклоняется ко мне, понижая голос:
— Ты маг огня и тьмы, ты нужна им. Сильнее, чем они дадут понять и чем ты сейчас способна представить. Будь осторожна! Они не должны узнать, насколько ярко ты светишь. Тебя не отпустят, и научат многому, но никогда не показывай всю свою мощь. Никогда! Они заставят участвовать в исследованиях, а это… разрушает. Не сразу, но непременно. Делай что угодно, чтобы избегать кровавых ритуалов. Каждый, — запомни, — каждый может стать для тебя последним. Вот, возьми, — сует мне покрытую патиной монетку, — порежь палец, когда окажешься на знаке. Тсс. Ты поймешь, поймешь! Ее нельзя использовать больше двух-трех раз, и вряд ли скоро придется, но на всякий случай всегда носи с собой. И возвращайся сюда при первой возможности! Я все объясню.
Он откидывается на стуле и продолжает писать как ни в чем ни бывало. Я потихоньку прячу кругляшек в карман.
Валентин еще делает пометки, когда монитор ноутбука с писком включается. Появляется черно-белая картинка: в комнату с лампами входят пятеро.