Злодей моего романа. Кощей и Александра Прекрасная (СИ)

Русалка молча смотрела на него, а он вспоминал, каким образом мог выпить этот интереснейший напиток.
Вспомнил, конечно. Цепочка сразу выстроилась презабавная. Черномор — Виктория — Александра.
Нет, Виктория понятно, а Черномора они как уговорили? Хотя внучка из него веревки вьет.
Ситуация была такая абсурдная, что Кощей расхохотался в голос.
Интриги, скандалы, расследования! Таких заговоров против него еще не устраивали.
И вдруг поперхнулся.
— Это что же, я ей взаправду предложение сделал? — с ужасом спросил он.
Русалка кивнула, мол, что было, то было — Сашка о сем рассказывала.
Кощей молча уставился на темную воду. Быстро темнело. Девушка в военной форме рядом казалась призраком из прошлого. Из того прошлого, которое Кощей вспоминать очень не любил. Сколько раз его убивали тогда? Не счесть… Сколько сил он угрохал, замораживая вражеских солдат, взрывая мосты, насылая черную гниль на их провиант, сбивая самолеты, повреждая двигатели в технике? Скольких вытащил из воды и подлечил как мог? Скольких раненых на себе волок до людей? Если б мог спасти Марьямку — спас бы. Да не встретились они при жизни. Но связаны будто стали навеки. Уж кого-кого, а ее Кощей в обиду не даст.
В черной воде масляным пятном блестела луна, орали цикады, ласково шелестела трава.
— Скажи мне, Марьямь, зачем нужна любовь? — задумчиво спросил Бессмертный. — Почему от нее только пусто в груди, только холодно и больно?
— Холодно и больно, — эхом откликнулась Марьямь. — Как же холодно! Ты знаешь, я была любима. Это тоже больно. Больно от счастья, отвоеванного у времени, холодно от осознания, что это кончится сегодня, завтра… Больно, когда любимый умирает от твоей руки. Больно, когда понимаешь, что ты жива. Вопреки всем законам Всевышнего жива. Больно, когда ты, еврейка, всю жизнь молившаяся своему Богу, вдруг просыпаешься русалкой, а потом тебе говорят — это из-за любви. Какая любовь, Кость? Это все земля Русская. Здесь не любовь. Здесь страсть, жажда, боль, жалость, милосердие, прощение, ненависть… Нет в России любви, нет!
— Любовь долготерпит, милосердствует, всему надеется, всему верит, любовь не перестает… — процитировал по памяти Кощей. — Эй, ты чего? Русалки не плачут!
— Не надо, Кость, — всхлипнула девушка. — Слова священных книг жгут мне уста. И тебе должны. Ты же нечисть!
— Ничего не жгут, — сердито ответил Кощей. — Ты сама себе придумала. Ну-ка повторяй за мной: вначале сотворил Бог небо и землю…
— Земля была безвидна и пуста… — пробормотала Марьямь.
— Не думай, что Бог нас забыл, Марьямь, — тихо сказал Кощей. — Меня-то уж точно не забыл. Я наказан, страшно наказан за свои преступления, и жить мне с ними до скончания веков. Оттого и память у меня почти абсолютная, чтобы помнил обо всех злодеяниях. А ты за что наказана? Чистая душа…
— Я предала трижды, — грустно ответила Марьямь. — Предала еврейский народ, уйдя из дома на русскую войну, предала русский народ, полюбив немца, и предала любимого, убив его.
— За любовь не судят, девочка. Любовь свята. Почему ты говоришь о наказании? Ты теперь хранительница земель русских. Ты так же служишь своему Богу, только в другой ипостаси.
— Если любовь свята, то почему она причиняет боль?
— Все, что свято, причиняет боль, Марьямь. От чистого света болят глаза, рожает женщина в мучениях, огонь жжется, снег обжигает холодом, покаяние выворачивает наизнанку…
— Ты ведь злодей, Кость? — спросила Марьямь. — Убийца, черный колдун, некромант…
— Вор, грабитель, садист, — радостно подхватил Кощей. — Да, я такой. Просто совершенный человек.
— А какое самое страшное твое преступление? Есть такое? — поинтересовалась русалка. — Если не секрет конечно. Или все они для тебя ничто?
— Есть такое, — тихо сказал Кощей, потерев воспаленные глаза. — Я брата своего убил. Он был лучше меня, чище, добрее… Я позавидовал что ли… сам не знаю. Помутнение какое-то нашло… Все, Марьямь. Исповедь окончена. Пойду я пожру чего-нибудь. Устал.
Русалка задумчиво смотрела вслед уходящему мужчине.
— Все мы убийцы, Костя, — прошептала она. — Колдуны, воры и грабители. Но не все спасаем людей и нелюдей. Не все дарим жизнь. Не все отпускаем любимых и желаем им счастья. И уж точно не все каемся и признаем свои ошибки. Фиговый из тебя злодей, Константин Адамович.
Закрыв глаза, подняла лицо к небу:
— Господи, пусть он будет счастлив.
Удивленно потрогала губы, улыбнулась тихо и нырнула в реку.
  
Глава 13
 
Сашке казалось, что на нее все смотрят. Впрочем, вряд ли казалось. После происшествия на плацу, которое видели многие, а не обсуждал только глухонемой, коих на базе не было, народ гудел.
Кощей, каким бы засранцем ни был, никогда не был замечен в любовных интригах. Конечно, все предполагали, что у него были женщины, но свечку никто не держал. А тут даже свечка не нужна — среди бела дня, посреди двора!
Какая пикантность!
Одна радость, что Васька уехал куда-то, а то бы мозг чайной ложечкой выел.
Был, конечно, Игнат. Но куда ему до Васьки!
На его робкие претензии Сашка «сделала» лисью лапу, дескать, это не я, это все лисица безумствует — попробуй удержи. А еще… А еще она хотела сказать, что не ей Кощею отказывать, но тут же была безжалостно высмеяна. Отказывать? Игнат ей напомнил, сколько времени Сашка на хозяина заглядывается и обвинил ее в том, что она сама на него вешается, а Кощей отказать не может. Проницательный, гад. Разругались. Послала его… со своей личной жизнью разбираться. Игнат почему-то заржал и сказал, чтобы она побыстрей своего хахаля в постель затащила, а то у Кощея недотрах на лицо. И у Сашки.
— И у половины здешнего населения, — крикнула ему вслед Сашка. — Иначе бы занимались своей личной жизнью, а в чужую не лезли.
Глупо, конечно. Игнат обязательно брату расскажет. Влетит Сашке мама не горюй.
Хорошо, что Кощей на ужин не пришел. Вряд ли бы ему понравилась эта атмосфера. Все пялились, шептались, чуть ли не пальцем показывали.
Даже Вика возмутилась.
— Ты главное не красней и глаз не прячь, — сказала она Сашке. — Подумаешь, целовались. Вас же не в постели застукали.
Вика знала о чем говорила — у нее всякое бывало.
— И вообще, Сашка, веди себя как королева. Не кто-то, а сам Кощей тебя выделил. Крутяк же.
— Ага, — радостно поддакнула Сашка. — Еще скажи, что все мне завидуют. Особенно парни.
— Да нет, — вздохнула Вика. — Все думают, что ты или дура, или жертва. Скажи кому, что тебе это только в кайф — не поверят.
Руслана хихикнула.
Сашка скривила губы и выпрямила спину. Ничего, переживет. От сплетен не умирают.
На завтрак она собиралась с дрожью в руках.
Казалось, что после ужина страшно быть не должно — но было. Можно не ходить, но вечно прятаться не будешь. На всякий случай подвела глаза и накрасила ресницы — чтобы не заплакать. Косметика очень тонизирует. Уж лучше стерпеть насмешки, чем предстать перед всеми с потекшей тушью.
Столовая гудела как улей. При появлении девушек в их сторону не взглянул только ленивый. Приехавший ночью Василий гневно сверлил сестру глазами, недвусмысленно хлопая по лавке рядом с собой, но Сашка его гордо проигнорировала.
В какой-то момент зал резко замолчал. Тишина была такая, что жужжание залетной мухи казалось вызывающим.
Сашка обернулась.
Взгляд Кощея, конечно, был устремлен на нее. Несколько бесконечных секунд он, на радость сплетникам, пожирал ее глазами, а потом вдруг подмигнул. Сашка неслышно застонала и уронила лицо в ладони.
Напряжение в столовой, казалось, можно было черпать ложкой.
Хотя бы все уткнулись в свои тарелки и замолчали.
С трудом закончив завтрак, Саша встала и, не дожидаясь Вику, быстро вышла в коридор.
— Александра! — услышала голос Кощея и ускорила шаг.
Народ с восторгом наблюдал, как Бессмертный вскочил, отбросив стул, и почти побежал за девушкой. Кто-то снимал на телефон, сволочь. Ничего, подумал Кощей, я тебе руки-то пообломаю, папарацци хренов. Потом.