Милослава: (не)сложный выбор (СИ)

Все это было так нелепо, что я даже посмеялась над собой. И чтобы хоть как-то стряхнуть эту сонную хмарь, решила прокатиться на Снежке.
Сбор зерновых закончился, и отец сейчас дома, а дома он обычно спит до полудня. Все ходят тихо-тихо, чтобы его не встревожить. Вот и я тихо-тихо умылась, надела юбку с разрезами для верховой езды, схватила на кухне пару яблок — для меня и для Снежки — и вывела свою девочку за околицу. Когда поля стоят пустые, убранные, ездить на лошади — самое милое дело. Просторно, широко, можно и галопом промчаться, прыгая через канавы. Снежка — лошадь выученная, мне с ней легко и весело.
Я нисколько даже и не удивилась, увидев вдалеке небольшую фигурку всадника на коне. Колдуна я признала сразу — второго такого жеребца в наших краях нет. Засмеялась радостно — приехал! Пустила Снежку в галоп, пытаясь ускакать от Тамана. Знаю, чувствую — ему нравится догонять, ловить, покорять, это в его крови.
Иногда мне кажется, что женщины легко читают мужчин и, если захотят, то к любому подберут ключик. Оборотню нравится покорность — с ним я тиха. Таману по душе охота — пусть!
Догнал он меня довольно скоро, догнал и рывком сдернул с седла, усадив перед собой. Он делал так и раньше, да только я была еще совсем девчонкой, и ростом меньше, и не в пример легче.
Я испугалась, вскрикнула, стала вырываться — неужели прямо сейчас увезет? Я думала, сначала поговорим. Он заговорить не дал, сразу принялся целовать меня.
- Минем, — говорил он между поцелуями. — Минем шабаки.
«Минем» я догадалась — моя. Шабаки? Может, госпожа, может, любимая. Неважно. Потому что я не его.
Губы его были горячие, сухие, руки сильные, но я больше не испытывала каких-то чувств. Кроме клятого любопытства, конечно, но оно, как известно, до добра не доводит.
Даже обрадовалась — не такая уж я и порочная, как боялась. Оттолкнула степняка, прижала ладонь к его губам.
— Таман, я замуж выхожу. Отпусти меня, это неправильно.
- Ты будешь моя, — сверкнул он глазами.
Ой, мамочки! Все-таки я порочная. В животе от его слов ухнуло, голова закружилась.
— Отпусти меня немедленно! — вскинулась я. — Как ты смеешь!
А вот теперь хорошо, правильно. Кнесса я или крестьянка какая?
Усмехнулся, спустил с коня и сам спрыгнул. Зря, наверное. Он ведь ниже меня ростом. Сразу всё очарование момента рассеялось.
— Я украду тебя со свадьбы, — заявил степняк.
- Я не поеду с тобой. Я слово другому дала, — спокойно ответила я.
— Я никому слова не давал, — невозмутимо пожал плечами Таман. — Я долго ждал, Мила. Ждал, пока ты вырастешь. Ждал, пока ты поправишься после выгорания. Обещал твоему отцу, что не буду тебя тревожить — и не приезжал. Думал, выкину тебя из сердца. Не смог. Тебя одну я ждал, минем шабаки. Никто кроме тебя мне не нужен. Обещаю тебе — никаких других женщин в шатер не приведу. Ни жен, ни наложниц. Зачем мне другие, если есть ты?
Он неуловимым движением скользнул на колени передо мной, обхватил меня за ноги, прижался головой к моему животу. И почему-то стал для меня гораздо выше, чем когда стоял рядом. Таман что-то говорил на степном диалекте, быстро, зло. Я понимала лишь несколько слов — моя, ждал, шатер. Обычно степняки разговаривают на славском. Степной язык знают лишь старики. Что ж, вождь на то и вождь, чтобы уметь разговаривать с каждым из своего народа.
Наконец он замолчал и поднял лицо, смотря на меня. Наверное, ни один мужчина не глядел на меня с такой страстью, с таким желанием. Куда там оборотню до этих голодных глаз, до тяжелого дыхания, вздымающего блестящую от пота смуглую грудь? В его глазах я ощущала себя самой прекрасной женщиной на земле.
Таман некрасив. Его круглое лицо темно от загара и шершаво от ветра, нос приплюснут, глаза узкие, раскосые. Голова его обрита, как и положено хану, лишь немного черных волос на затылке, завязанных, словно лошадиный хвост. У него кустистые брови и морщины под глазами. Степняки иногда бывают красивы — высокие, гибкие, с одухотворенными лицами. Таман низкого роста, коренастый, очень мускулистый, с длинными руками и кривыми от вечной езды на лошади ногами.
Но сейчас он мне кажется невероятно красивым, даже острый запах пота и лошади мне нравится. Всё его тело дышит какой-то звериной страстью. Это вам не оборотень, который даже между поцелуями не теряет голову.
Стоит только дать намек, сказать полслова — и я стану его женщиной прямо сейчас. Но если я позволю — он не остановится. Он больше не отпустит меня. И я молчу, скрывая свои желания — а они есть. Его страсть захватила меня. Внутри головы словно студень, мыслей никаких — кроме одной. Вот бы почувствовать еще раз его губы на своих губах! Неужели мне все равно, лишь бы мужчина? Эта мысль охлаждает почище ушата ледяной воды. Мне до слез стыдно за себя.
Степняк чутко угадывает моё настроение, отпуская. Я опускаюсь на колени рядом с ним, смотрю в глаза как ребенку:
- Прости меня, — шепчу я. — Я дала слово. Я невеста другого.
— Скажи мне, что я тебе не мил, и я уйду и больше тебя не потревожу, — отвечает он, не сводя жадных глаз с моего лица.
Проклятое женское кокетство не позволяет мне обмануть. Я опускаю ресницы, ничего не отрицая, но и не обещая. Этого достаточно для нас обоих. Я словно дала ему разрешение. Он словно получил согласие.
Я не жажду жить в степном шатре, но богиня! как я не хочу потерять такую любовь! И как будто мне мало его мучений, я добиваю:
— Поцелуй меня один раз. А потом уходи навсегда.
На его лице торжество. Он выиграл этот раунд и получит награду. Осторожно, боясь меня напугать, он берет мое лицо в ладони, пробует губы на вкус, очень нежно, очень мягко.
Но это же Таман! Дикий степняк, привыкший брать, а не давать. И вот он уже целует так сильно, яростно, раздвигая мои губы языком, вторгаясь, почти насилуя. А я позволяю ему это. Я всё ему позволяю — и хватать меня за плечи, и тянуть за косы, и запускать горячие руки под блузку, стискивая грудь. Я порочная женщина, готовая отдаться первому встречному. Он очнулся сам, я так и не оттолкнула его.
Оторвался от меня, запрокинул голову и издал дикий, словно птичий, крик — крик победителя.
— Ты будешь моей, — говорит он утвердительно. — Ты уже моя. Минем шабаки.
5 Ярмарка
Я не помню, как я дошла до дома. Помню только, как умывалась у реки, смывала с себя его руки, его губы, его взгляд и очень радовалась, что Волчек сказал, что больше не приедет. Он же оборотень, он сразу почует запах другого. Смогу ли я солгать, что всё было против моей воли?
Дома никто не заметил, хотя мне казалось, что весь мой вид кричит — я, сговоренная невеста, целовалась с другим!
Первым делом отправила гонца к Агнешке — вернула все её книжки. Они на меня влияют неправильно, развращают, заставляют думать совсем не о том, о чем положено думать девушке. Отослала, потому что знала — настанет ночь, и я не удержусь, снова возьму их в руки. Не один раз зарекалась не читать их боле — и читала.
Наступала осень, желтели листья, на улице было ветрено и всё чаще пасмурно, хотя еще и тепло. Собрали почти весь урожай — только капуста еще гордо стояла в огородах, да яблони гнулись под своей зрелой ношей.
Можно было уже не спешить. Все равно амбары да подвалы переполнены, хоть и много забрали степняки. Впереди самое главное событие года — большая осенняя ярмарка. Готовились заранее: проверяли телеги, укрепляли подводы, отбирали самые лучшие, самые красивые плоды. Готовились и мы со Славкой — подбирали наряды, думали, что нужно купить, мечтали о новых бусах и лентах.
Как обычно, отец велел мне составить списки необходимых для хозяйства вещей и дал распоряжение заняться покупками самостоятельно. Я и в прошлые года многие решения принимала сама, но всегда оговаривала их с отцом, да и денег он мне выдавал ровно столько, сколько нужно было в данный момент. Сейчас же он отдал мне узорный кошель — знак того, что я распоряжаюсь золотом по своему усмотрению. Мне было и страшно, и волнительно, но я понимала, что в будущем году я приеду на ярмарку уже хозяйкой. Сейчас отец мог дать мне совет. Что будет дальше — я не ведала.