Дочь моего врага. Цвет горечавки (СИ)

— Правда или действие, Маргери? — звучит безжалостный голос Хтонии.
Что ответить? Что выбрать — сдать Кириаки или съесть мерзкое насекомое и все равно сдать Кириаки?
Кажется, я сейчас упаду в обморок!
Дольше с ответом тянуть нельзя…
И в этот самый момент дверь резко распахивается и в зале появляется Джерт. Он окидывает колючим взглядом нас, пентаграмму, блюдо с извивающимися сороконожками…
— Митера Хтония, что здесь происходит? — голос жреца обманчиво спокоен.
— Просто игра, — пожимает плечами та.
— Что за игра? — гневно спрашивает Джерт. — Почему вы используете пентаграмму без моего позволения?
— Но я… я хотела узнать… — глаза Хтонии бегают, как мыши. — Я думала…
— Немедленно прекратить все это!
Жрец разозлен и не скрывает этого. А я готова броситься ему на шею, целовать и обнимать его! Он спас меня в самый последний момент, позволил уйти от ответа.
— Через полчаса прибывает арриксакский жрец! Послушниц отвести на завтрак. С вами мы поговорим позже.
— Как скажете, жрец, — Хтония опускает глаза.
Да уж, кажется, что после блюда, которое нам сегодня с утра подсунула митера, вряд ли кто-то прельстится завтраком. Уж точно не я!
вечернюю церемонию в честь рождения Блестящепрядой собираюсь с особым тщанием. Я должна быть красивой, чтоб Джерт возжелал меня.
Красивой?
Давлю нервный смешок. Это слово не про меня, и никогда не будет про меня. Я должна выглядеть лучше, чем обычно. Это все, на что могу рассчитывать.
Я облачаюсь в тунику, которую не одела б в обычный день. По ярко-синей ткани рассыпаны крупные желтые цветы горечавки, окруженные ореолом слабо мерцающих блёсток. Косой отрез синей ткани без цветов скрывает мою грудь, оставляя оголенным одно плечо, полоску живота и спину с вытатуированным на ней цветком. Зато широкая юбка в форме полусолнца с длинным шлейфом украшена жёлтыми цветами в изобилии.
Прохладный шёлк приятно холодит мою разгорячённую кожу. Белье я под тунику не надела, и это заранее тревожит и возбуждает.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Рхея расстаралась, сделала мне красивую прическу, подкрутив тонкие жидкие прядки. Я сжимаю в пальцах ярко синий цветок горечавки, а затем подношу его к губам и закрываю глаза.
Пусть все будет хорошо. Пожалуйста!
Нежные лепестки с капельками вечерней росы ласкают мои губы легчайшим прикосновением.
Я медлю ещё немного, и втыкаю цветок в волосы над самым ухом. Внутри мелькает безумная надежда, что сегодня я красива и смогу составить конкуренцию остальным девушкам, которые в своих прекрасных нарядах, и с длинными роскошными волосами, заплетёнными в косы и убранными в изящные прически, похожи на неземных существ.
Но из безжалостного зеркала на меня смотрит дурнушка. Дурнушка, замотанная в яркую потрясающую ткань, которая лишь подчеркивает ее некрасивость.
Хорошо. Что бы там ни было, я — это я, и я имею право уважать себя и не чувствовать хуже других послушниц.
Но, едва зайдя в атриум, я чувствую.
Выделяюсь на фоне остальных, как куст лопуха, неизвестно по какой причине выросший на клумбе с прекрасными розами. Вон Агазанжелос в черном алтабасе с орнаментом из золотой нити и распущенными волосами, достающими ей до бедер. Вот Деспоина в розовом бареже, который окутывает ее, точно облако, похожая на какой-то изысканный десерт, который непременно хочется съесть. Серпентина в кроваво-красном дамасском шелке выглядит живым воплощением огня.
Интересно, почему мне досталась горечавка, а не лопух? Это было бы так символично!
Атриум выглядит как никогда празднично: убранный пышными гирляндами цветов и занавешенный газовыми тканями, а в воздухе парят десятки бумажных фонариков. Статуя обнаженной Хеб расписана светящимися замысловатыми узорами, которые кажутся вытатуированными на ее прекрасном теле. Прикладываясь к источнику ее лона, я с удивлением понимаю, что оттуда сегодня течёт не вода, а какой-то хмельной напиток с тонким вкусом и тысячью пузырьков. Я делаю всего глоток. Пузырьки, щекоча, разливаются по моему напряженному телу и взрываются в голове. Это забавные ощущения и я хихикаю.
У самых стен атриума, в полумраке, стоят столы с мезе — целым набором миниатюрных блюд, предназначенных для закуски, и, конечно, моими любимыми сладостями! Есть здесь холодный соус дзадзики с йогуртом, огурцом и чесноком, тарамсалата из икры, оливкового масла и лимона, хлеб с черносливом, орехами и курагой, лукумадес, пахлава, пирог василупиту… Да всего и не перечислишь, глаза разбегаются! Митера Хтония строго-настрого наказала: «Перед Верховным жрецом Арриксакса не набрасывайтесь, как с потравы, на еду! Держите себя естественно! Молчите и улыбайтесь!».
Как же! Первым делом я иду к столу и утаскиваю лукумадес — пончик с корицей, который просто тает во рту. Не блистать мне не выдающейся внешностью, ни танцевальными, ни певческими талантами, так хоть поем в удовольствие, а то после утреннего нервного потрясения у меня маковой росинки во рту не было. А аппетит-то разыгрался! Нацеливаюсь на второй, и тут замечаю Джерта, отчего сердце ухает вниз, и мигом забываю про второй пончик.
Сегодня Джерт в золотом и выглядит это настолько сногсшибательно, что я действительно оступаюсь на ровном месте (как у меня это частенько бывает, если вспомнить эпизод со срамным свитком) и едва миленько так не ныряю лицом в большую тарелку с тарамсалата.
Сохранить равновесие мне помогает некая сила извне, и, скосив глаза в стремлении разглядеть источник этой самой силы, вижу не кого иного, как лорда-мага Аеска Ланфорда.
Того самого гостя Джерта, которого я умудрилась заключить в объятия, и разговор жреца с которым успела подслушать.
Смущаюсь своей неловкости, в первую секунду порываюсь убежать, но затем любопытство перебарывает. В конце концов, это, по сути, второй мужчина после Джерта, которого я вижу вблизи и с которым имею возможность поговорить.
Интересно!
Я как будто вижу свое собственное отражение. Еще раз отмечаю, до чего ж некрасив маг-лорд, особенно по сравнению с Джертом. Правда, и уродом-то его не назовешь. Просто такая вот резкая, угловатая внешность. Жидкие волосы с непонятным рыжеватым отливом не выдерживают никакой конкуренции с великолепной платиновой шевелюрой Джерта, сегодня заплетённой в десятки косичек, перевитых золотыми нитями.
Да и вообще, Аеск Ланфорд разительно отличается в своём тёмно-сером плотном жаккардовом камзоле с черными узорами, от легких свободных воздушных туник послушниц и жреца. Но, пожалуй, в тунике я бы его представить не смогла. Аеску идет его строгий консервативный стиль. Возможно, в тунике он смотрелся бы даже смешно.
— Спасибо, — пискнула я, покраснев до корней волос.
Интересно, я когда-нибудь избавлюсь от этой дурацкой привычки? Смогу держать себя как Агазанжелос, или Эрлеа, а не как глубоко неуверенная в себе девушка?
— Не за что, — пожал плечами маг-лорд, разглядывая меня, и вдруг прикоснулся к цветку в моих волосах.
— Как называется?
— Горечавка, — пояснила я. — Мой Даровой цветок. Он же у меня вот тут.
И повернулась к лорд-магу спиной, чтоб убедился. Мной ему любоваться не получится, так пусть хоть на цветок полюбуется.
Красиво, — с заминкой проговорил он. — Потрясающий синий цвет. Такой глубокий, что, кажется, светится.
Он с любопытством смотрел на меня, а я во второй уже раз подумала о его глазах. У него они особенные, с зеленцой.
Да, Аеск Ланфорд совсем не красавец, но на него, и в его странные радужку глаз хочется смотреть.
— Необычные у вас глаза, — не замечаю, как говорю свою мысль вслух.
— И что же в них необычного? — с интересом переспрашивает мужчина.
От его доброжелательности я легко отвечаю:
— Жрец Джерт рассказывал нам про Сорпию, где распространён особенный камень — больная бирюза.
— Никогда о такой не слышал. Зато знаю, что в Сорпии почитают бога Эриуса, — заметил мой собеседник.