Неукротимое милосердие. Откровения женщин мистиков из разных культур и времен
Чтобы исцелиться от такого наваждения, мне потребовалось не только сбежать от мастера-шарлатана, но и вернуть представление о святости тела, а также нащупать собственный путь к более позитивному женскому подходу ко всему сущему. Следуя этому восстановительному плану, я с течением времени исцелила свое внутреннее пространство. Постепенно я ушла от состояния измененного сознания, предпочтя ослепляющим паранормальным явлениям благословение простых вещей. Меня привлекала возможность полностью присутствовать в настоящем моменте. Мне хотелось доходить до самой сути вещей, понимать себя такой, какая я есть. Я начала смотреть на мир с любопытством и добротой. При таком способе наполненности ума мое стремление находиться в настоящем вышло за пределы коврика для медитации и проникло в открытую сферу жизни. Были моменты, когда я охватывала все ее явления бесстрашным и сострадательным взглядом: мою собственную неубранную кухню, коррупцию политиков, смену подгузников и замену колеса, занятие любовью и бронирование авиабилетов. После десятилетий практики я стала лучше контролировать эти моменты.
Я не обвиняю девочку-подростка из своего прошлого в том, что она поддалась иллюзии, будто духовная жизнь означает перейти через тело и тем самым оставить его без защиты от насилия. Эта девочка была на верном пути – она жаждала правды, хотела любви, огромной как Вселенная, и была готова на все. Она была смелой и была мудрой. Однако она перепутала искусственный фейерверк с солнечным светом.
В конце концов я должна была уехать в пустыню и размышлять. Просидеть тихо всю ночь, а затем и весь день, пока мир вокруг стал бы не бесплодным, а густо заселенным живыми существами. (А разве каждый не должен порой сделать шаг в блаженную неизвестность?)
Нам не стоит бояться пустоты. Именно в безграничности мы встречаем реальное и узнаем его как лик любви. Именно в беспочвенности мы находим путь домой. И когда религиозные ритуалы и определенные духовные практики начинают уводить нас от жизни, а не соединять с нашей сутью, нужно решиться их оставить. И не торопиться найти им замену. Вместо этого стоит перенести внимание на обыденные вещи и благословить их даром своего полного внимания. А затем с трепетом следить, как они наполняются священным светом.
Недуализм и преданность
Вы, как и я, наверняка считали, что духовность – это возможность подняться над человеческой сущностью, а не сознательное ее олицетворение. Мы ставим ум выше тела, а абстракции для нас ценнее обязательств. Мы подстраиваемся под систему ценностей, заставляющую нас утверждать тождественность с божественным, даже если субъективно ее не переживаем.
Разве не странно, что многие из современных духовных искателей истины попали в ловушку, где преданность и недуализм взаимно исключены? Последователи недуализма в этом вопросе демонстрируют редкостный дуализм! Мы считаем порывы преданности заблуждением и объявляем единственно верным абсолютное сознание.
Если это кажется вам туманным, то попробую вкратце объяснить. Недуализм, также известный как недвойственность, является убеждением (именно убеждением, а не фактом), будто высшая реальность неделима («не два»). Заметим, что теория не утверждает, что все едино, а только признает несуществование в пробужденном сознании любых различий между субъектами и объектами. Они преодолены. Нет «я», которое противопоставляло бы себя «другому». Любые концепции нас самих, отдельных от Бога, растворяются в открытом небе чистого осознавания. Все это замечательно, но почему недуалисты должны отвергать преданных?
Предубеждение, с которым я продолжаю сталкиваться, особенно в среде, которую я назвала бы скопищем неоадвайта-ведантистов и которую мне хочется разоблачить, звучит следующим образом. Недуалистическое сознание превосходит опыт преданности, так как преданность подразумевает наивное верование в отделение от объекта нашего устремления (Бог, любовь). Здесь недуализм выдает космическую остроту: невозможно существовать без того, кого мы любим, поскольку существует одна высшая реальность и мы – часть ее. Таким образом, преданность – незрелое влечение, порожденное сублимированными эмоциональными импульсами. В то же время недуализм – признак духовной зрелости, и он должен быть целью духовной практики (конечно, без ориентации на цель, что вело бы к дуализму).
Подобный аргумент несправедлив. И к тому же это неженственно. По-моему, если в женщине заключены воплощение и слияние (что и провозглашает настоящая книга), то она целиком принадлежит царству формы. А в царстве формы мы имеем как разделение, так и единство. У нас есть горные хребты и голубые ели, гетто и забегаловки, белые консерваторы и чернокожие радикальные феминистки. У нас есть подростки, сидящие в тюрьмах, и матери, тоскующие по ним, есть горюющие вдовы и мужья-изменщики, есть люди, для которых практика медитации предполагает служение попавшим в беду, и есть те, кому все равно. Весь мир состоит из великолепной и беспорядочной множественности. Иногда нам кажется, что Бог очень далеко, а мы стремимся к нему. Не потому мы думаем, будто Бог и мы сами никак не можем существовать вместе, но потому, что погруженные в самую гущу относительной реальности наши души жаждут вернуться домой – к абсолютной любви.
Поэтому, посвятив себя практикам преданности, например распевая божественные имена на любом из священных языков или делая подношения Христу, Кришне или Гуаньинь, мы раскрываем безграничные сердца. Именно тогда мы пробуждаемся и открываем настоящую истину недуализма. И это никакой не «-изм», а живая реальность, выросшая на черноземе нашей преданности и сформировавшегося опыта. Вместо того чтобы препятствовать неразделенному сознанию, преданность становится путем к тому, что великая женщина-мистик Юлиана Норвичская называла единением. Позиция двойственности (наше маленькое «я» тоскует по божественному) становится трамплином в бесконечную природу недвойственности. И такой опыт единства со всем (что, в принципе, бывает мимолетным) вдохновляет сердца и снова и снова побуждает нас к служению.
Я никогда не переживала ощущение аморфной возвышенной тишины, которая противоречила бы моему стремлению к Богу и его восхвалению. Я считаю, что душа человека достаточно широка, чтобы объединить эти на первый взгляд противоположные аспекты в здравую и жизнеспособную третью истину. Мы не обязаны придерживаться какой-либо отдельной догмы – даже если она кажется особенно мудрой, – чтобы вернуться к божественному. У большинства мистиков, которых я обожаю, была схожая разнородность опыта преданности и недуализма и схожие взгляды. Как знать, может, и вы из того же сорта искателей истины. Давайте применять и даже изобретать практики, которые соответствовали бы нашим собственным духовным ощущениям. Доверять врожденному знанию души, погружать себя в тайну. Практиковать в различных местах, в разных сообществах и в одиночку, чтобы наши отдельные грани растворились в Едином. А затем снова и снова давать сердцу возможность открыться, когда мы вспоминаем невыносимую красоту невидимого лица Возлюбленного.
Тереза Авильская
Важно не много думать,
но много любить, делая то наилучшее,
что пробуждает вас к любви. —
Мне нравится думать, что нас окружает невидимое кольцо любящих нас предков. В круг этот входят наши матери, бабушки и прапрабабушки вместе с мудрыми женщинами, жившими раньше. Мы почитаем их как наставниц, неважно, были мы с ними знакомы при их жизни или нет. Помимо этого, лично я чувствую присутствие богинь, чьи истории влияют на наши поступки. Вокруг нас бесчисленные бестелесные существа, но о том, что они рядом, мы можем так и не узнать. Я хочу представить вам ту, кого считаю моей личной «святой матроной», – Терезу Авильскую. Изучите ее шедевры (мне выпала честь перевести их на современный английский язык), такие как «Внутренний замок» и «Книга моей жизни», – возможно, она займет достойное место и в вашем внутреннем святилище.