Быть Олегом Тактаровым. Моя история. Автобиография без цензуры
Правильнее было бы сказать: кабельный русский канал, который записывал передачи со своими кумирами, жил своим обособленным миром и совершенно не был похож на мою мечту о кино.
Первый человек, который встретил меня на студии, был Ленчик Чернявский. Сейчас он зарабатывает большие деньги, продает элитные дома и в ус не дует, а тогда вертелся вошью на гребешке. Ленчик сразу и без спросу стал моим другом. Русской студией, на которую я пришел, владел Майкл Кира. Приехал он из России в начале 1970-х, в те годы, когда на наших собратьев еще смотрели как на хороший зоопарк, с улыбкой и любопытством. Майкл был в молодости неплохим борцом, и, как это случается почти всегда, начал в Америке с элементарного и нужного – долгое время работал массажистом. Майкл умер, пусть будет земля ему пухом. Сейчас я все чаще замечаю, что при всей безоблачности американской жизни русские эмигранты мрут с завидным постоянством и частотой в молодом возрасте. Видимо, сказываются постоянная нервозность и неудовлетворенность человека, попавшего во взрослом и неподготовленном состоянии в экстремальные с точки зрения психологии условия.
Майкла в те дни я воспринял как одного из богов великого пантеона кинематографа и с гордостью показал ему видеозаписи своих боев.
– Вау, классно, давай сделаем передачу о тебе! – парировал Майкл.
Я самодовольно потирал руки. Передача вышла, и неделю я был героем всех русских булочников и выпивох. Тогда только я понял: от русского телевидения в Лос-Анджелесе проку никакого, только вред. Ты живешь с уверенностью, что делаешь что-то нужное и полезное, а на самом деле все твои действия яйца выеденного не стоят – от выступления на русском канале ничего не зависит в мире большого кино.
Впрочем, я немного слукавил. Через русскую студию я познакомился с замечательными ребятами, один из них – Володя Фрейтц. Так уж повелось, что борцы помогают друг другу, а борцовское братство существовало и будет существовать, пока есть борцы. Володя в российский период жизни был борцом на уровне молодежной сборной Союза и обладал редким для нашего брата свойством – чрезвычайной болтливостью. Остановить словесные извержения добряка Володи было невозможно, и, когда терпение мое заканчивалось, я резко прерывал его и уходил. Самые противоречивые чувства и мысли о себе, об Америке и России сплетались в его рассуждениях. Было интересно, но мучительно. Володя, как и многие профессиональные борцы, зарабатывал массажем и делал свое дело поистине великолепно. Весь цвет голливудского кинематографа побывал в его золотых ручках. Если мне необходим был массаж, я обращался к Володе и знал, что он поможет – борец всегда очень хорошо чувствует тело.
В юности у меня часто защемляло нерв между пятым и шестым позвонком, между лопатками. Однажды в Нижнем Новгороде на соревнованиях меня скрутило, и не было времени отлежаться и выправиться. Я выходил на схватку как робот, выигрывал, уходил в раздевалку, снова выходил и снова выигрывал. Тренеры, судьи и зрители решили, что у меня какая-то новая странная техника, никто и представить не мог, что я еле передвигаюсь. Таких казусов в спортивном мире немало, есть они и в любом шоу. Странная «терминаторская» походка Шварценеггера, например, объясняется огромными платформами на обуви Арнольда: он среднего роста – 179 сантиметров. Моя боль была следствием многочисленных приседаний со штангой и, конечно, настигала меня в самые неподходящие моменты.
Однажды мы с Володей ловили рыбу с пирса в Малибу. Огромный Фрейтц любил рыбачить именно там, рыбка была маленькая, сколько я помню, вся меньше его огромной пухлой ладони. Фрейтц ловил золотых рыбок и отпускал обратно. Увидев мою медвежью неуклюжесть, Володя добродушно засмеялся:
– Ты чего так ходишь, поворачиваешься всем корпусом?
Я рассказал.
– А ну-ка иди сюда…
Он обхватил меня, легонько нажал, приподнял, каждая моя косточка хрустнула, и боль ушла. До сих пор в случае необходимости пользуюсь услугами костоправов, да и сам научился хорошо вправлять позвонки.
Две недели, которые должны были потрясти мир
Итак, на покорение континента я определил две недели. Я упорно ошивался у телецентра в Лос-Анджелесе. Володя Фрейтц, мой вечный сопровождающий и переводчик, знакомил меня с людьми кино, а я был страшно рад и доволен своим «успехам». У Володи было свободное время, и мы проводили вместе целые дни. Через него я познакомился с режиссером Стивеном Стаблером. Я был по-американски улыбчивым молодым человеком из России, и Стаблер отнесся к моим наполеоновским планам дружески:
– Если б у тебя были документы – получил бы у меня небольшую роль. Лицо у тебя колоритное, пластика замечательная, ты хочешь работать. Но без документов не могу, извини.
Первый раз передо мной возникла проблема документов, с русским паспортом здесь делать было нечего. Народиться я народился, но человеком считаться еще не мог, нужна была бумажка. Сейчас с восторгом вспоминаю ту безответственность, с которой я жил в США без документов. Стивен Стаблер посоветовал обратиться к агенту по подбору актеров, который, по его словам, мог наставить меня на путь истинный.
Мы с Володей решили подойти к посещению агента со всей ответственностью. Я оделся, как мне казалось, модно, держал себя с чрезмерным достоинством. Володя выступал в роли моего пресс-атташе и переводчика. Думаю, половину слов агента он благоразумно не перевел. Наконец, окончательно взбешенный агент забегал по своему кабинету, со смаком выплюнул сигарету и, стараясь говорить как можно понятнее, подвел итог нашей бизнес-встречи:
– Ты первый человек, на которого я трачу столько время в своем офисе! У тебя нет разрешения на работу, нет green card, ты не говоришь по-английски! Сынок, когда ты научишься говорить по-английски и получишь green card, я допускаю, что мы поговорим с тобой еще раз!
Как зеницу ока я хранил визитку моего несостоявшегося агента. Когда через год я свободно говорил по-английски, у меня в кармане лежала green card, я стал звездой боев UFC, я ему позвонил. Для меня это был торжественный момент, я звонил сообщить, что выполнил условие; его реакция, как и подобает людям его профессии, была сдержанной, но какое это имело для меня значение!
Узнав о неудаче с агентом, Майкл Кира устроил мне встречу с «адвокатом Эдди Мерфи», как его называли. Адвокат был очень забавный дядька и должен был помочь в получении заветной green card. Черный, как смоль, он неплохо изъяснялся по-русски, что для «наших американцев» было самым важным пунктом делового общения. Адвокат со смехом рассказал, что русскому языку его специально учили в разведшколе.
– Я люблю политкорректность, – заключил он.
Вновь приехавших русских в Америке любят и обхаживают в надежде поживиться шальными деньгами из-за океана. Множество неформалов, с радостью вырвавшихся из Страны Советов, встречали меня у ларьков и наперебой «показывали Америку». Признаться, мои скромные 2200 $ ларечники подточили очень скоро. Каждый русскоговорящий был тогда мой друг, а у друга горели трубы! Великий черный «адвокат Эдди Мерфи» оказался одним из ларечников.
– Олег, ты мне нравишься, – сказал он, – ты выглядишь классно, у тебя потрясающее видео. Все будет хорошо, пять тысяч – и мы начинаем работать! Ты будешь играть с Эдди Мерфи!
С первой минуты на американском континенте меня бесконечно забавляла американская интонация разговора, я ей подражал и стебался. Все в Америке что-то обещают вечером, а наутро даже не вспоминают о своих словах. С адвокатом я расплатился его монетой.
– Вау, классно! Такой человек, как вы, начинает работать за такую незначительную сумму! Завтра я приношу вам в офис пять тысяч – и начинаем работать!
Две недели, которые я самоуверенно определил на покорение североамериканского континента, заканчивались, и я вынужден был признать: а воз и ныне там. Наш знаменитый композитор и шоумен Юрий Чернавский, гордый своими успехами, приехал покорять музыкальный Голливуд, но был более реалистичен и свою формулу успеха для русского в Америке выразил так: