Быть Олегом Тактаровым. Моя история. Автобиография без цензуры
– Олег, нужны пять лет непрерывного труда и самопиара с поддержкой сильного менеджера.
Той славы и известности в Голливуде, о которых мечтал Юра, он так и не достиг, а для меня его формула оказалась справедливой.
Old american bitch
В первую очередь, на меня обращали внимание пожилые американки, которые уже престали играть в идиотскую американскую игру Hard to get. По правилам этой игры ты не должен показать, что женщина интересует тебя не только как продавщица магазина, партнер по бизнесу, соседка в театре или знакомая знакомой, но еще и как ЖЕНЩИНА. Женщины придерживаются этой формулы так же неукоснительно. Правила просты и, по-моему, почти невыполнимы. Американки до сорока пяти лет делают карьеру, а потом у них начинает рвать башню, и они идут танцевать канкан. Как живут женщины до сорока, изображая ледяную глыбу, не знаю, но смею с достоверностью доложить, что мужчины пуританского общества Америки, пригласив барышню в ресторан, дрочат в туалете, чтоб (упаси боже!) не выказать к ней своего интереса. Я никогда не играл в такую игру, и в этом смысле американцем становиться не собираюсь. Мое обычное расположение к людям без разделения по гендерному признаку приносило мне не только радости, но и конфузы.
Как-то в первые недели своей американской жизни я ехал по прекрасным дорогам Лос-Анджелеса и решил подвезти голосующую бабушку. Настроение счастливое и беззаботное, в руках учебник английского (с ним я не расставался первые месяцы); и сам я простой и добрый, как Юрка Гагарин.
– Hello! Do you need a ride?
– Yes.
– We have a beautiful day today!
Что прочел, то и сказал. Бабуля смотрит на меня как-то странно и спрашивает:
– You want a hand or head?
Мой английский дал сбой, говорю, мол, не понимаю тебя, добрая американская бабушка. Моя попутчица, которая уже успела развалиться на кресле, не растерялась и показала жестами. В такие моменты я, конечно, начинал говорить по-русски. Прости, говорю, бабуля, в твои семьдесят пять нужно больше ходить пешком… С тех пор я перестал подсаживать кого бы то ни было.
Но приключения с американками только начинались. В последние дни своего двухнедельного победоносного шествия по Америке я решил еще раз самостоятельно поездить по киностудиям. Результат не замедлил сказаться.
Два огромных здания Cоlumbia Pictures были для меня храмом, центром легендарной мировой кинокомпании. А раз так – я должен быть в этом центре. В который раз я поднялся на какой-то этаж и пошел бродить. Смотрю: как в сказке, открытая дверь. Захожу. В комнате сидят десятка два людей, все что-то печатают, разговаривают по телефону – обычная жизнь обычного офиса. На меня никто внимания не обращает, мало ли кого тут черти носят. Я мог бы забыть свои вопросы и свое поведение, но помню, потому что знал всего несколько фраз: «I want to be a star» и «I need to meet an agent». Представьте себе здоровенного детину, который входит в третьестепенную контору мегамонстра Cоlumbia и, уверенно улыбаясь, говорит эти фразы. Но мне было две недели от роду, ведь жесткий гордый бизнесмен и спортсмен остался в России, и потому было совершенно не важно, смеются надо мной или нет: у меня была цель, и я решил достигнуть ее во что бы то ни стало.
В мои слова никто даже не вслушивался… кроме одной дамы лет пятидесяти. Голодный, злой, типично американский взгляд женщины постбальзаковского возраста мгновенно сменился ни к чему не обязывающей улыбкой. Она подошла настоящей волчицей, которая уже знала наперед все поступки, свои и мои. На ломаном английском я объяснил цель своего визита. Моя волчица взвилась: она поможет, она устроит, она очень рада, она уверена в успехе… Какое расположение к моей персоне! Помню, как понимающе хмыкнула секретарша.
На следующий день мы встретились у проходной, и она повела меня по бесконечным корпусам, кабинетам и площадкам, киностудиям, павильонам и музеям этого мирка, города, со своей жизнью и смертью. Я был в восторге, именно такой экскурсии я ждал, именно с такого знакомства представлял начало своей новой жизни. Чудно, буду держать ее на расстоянии, буду флиртовать и улыбаться, а дальше – жизнь покажет. Но события разворачивались быстрее, чем я предполагал. Вечером мадам пригласила меня к себе на ужин, благоразумно сообщив, что собирает вечеринку, на которой будут ее друзья. Как говорил один мой знакомый: люблю групповой секс – всегда можно улизнуть.
Ее друзьями оказалась подозрительного вида парочка, которая при первом же удобном случае распрощалась, сославшись на оставшихся дома собак, голодных и несчастных. Мадам угощала меня полуторалитровой бутылкой Absolute, по-американски не заботясь о вкусной и обильной пище.
– У нас, – говорю ей по-русски, – даже такая Баба-яга, как ты, сначала Ивана-царевича кормила и поила, а потом еще и в баньке парила.
Я пил водку, после каждой рюмки с надеждой поглядывая на мадам, но красивее она не становилась. В какой-то момент я с ужасом подумал: «Олег, в кого ты превращаешься, ты никогда в жизни ничего не делал ради карьеры, а теперь решил измениться? Это мерзко и ни к чему хорошему не приведет». Не окончив начатого, я, как Золушка, с боем часов собрался и уехал. Пожалуй, это была моя единственная жертва Голливуду, мерзкая жертва. Не потому, что я предвзято относился к той женщине, а потому что шел на близость с ней, желая быть ближе к кино.
Сейчас, сидя в самолете, я пытаюсь сложить пазл моего прошлого, по отдельным крупицам вспомнить первые недели жизни на новом континенте. Я разрываю и складываю, улыбаюсь, заново переживаю каждый шаг. Я ничего не хочу изменить и исправить и, как переписчик древней летописи, готов сказать: аще писах – писах, от написанного не отрекаюсь. Но я всегда забываю то, что мне неинтересно, а потому совершенно не помню, как выглядела та дама из кинокомпании.
Америка, о которой сто лет назад мечтали гимназисты, где скрывались отверженные и непокорные, из-за океана представлялась моему поколению страной свободной любви и диких прерий. Прерии еще остались, они прекрасны. О поразительной и разнообразной природе северо-американского континента я, конечно, расскажу. Что касается секса, то более закомплексованных людей, чем в Америке, я нигде более не встречал. В России очень остро стоит проблема разводов, там – убийств на семейной почве. Люди боятся судов и, как в кино, убивают своих полюбовников и благоверных по любому поводу. Либо жесткое порно, либо жесткий пуританизм. Однополая любовь в какой-то момент стала более комфортна. А те, кто все еще не бисексуален, жеманно намекают на возможность такого опыта. Мне всегда хотелось сказать: господа, вы просто плохо знаете женщин! Это сокровище и награда сильному полу. Если вы разочаровались – не уставайте очаровываться. Все мои разочарования имели причину, все очарования были необъяснимы.
Каждый мужчина время от времени вспоминает женщин, с которыми он был, каждую он помнит, помнит телом. Спустя год после моего приезда я позвонил той даме из кинокомпании. Она сказала, что знает о моих успехах и рада за меня. Мужчинам тоже хочется чуть-чуть порисоваться, а тогда я жил в диком Техасе и не то что увидеть знакомого – позвонить было некому. Вот я и позвонил: ей и агенту, который когда-то посоветовал мне выучить английский.
Ванька-купец
В Америке у меня не было никаких документов, кроме русского паспорта и нескольких особенно полюбившихся «ксив». Дикие девяностые славились хождением самых разнообразных документов, от смешных до устрашающих. У меня был целый чемодан различных удостоверений, которыми я прикрывался в разных ситуациях.
Однажды мы с друзьями поехали из Нижнего Новгорода в Москву выбирать подарки нашим женам и девушкам. Остановились в гостинице «Россия», которую я ценил за красивый вид на Кремль из окон верхних этажей. В тот приезд мы особенно хорошо погуляли, и я вместо Варварки поехал по Ильинке, въехал на Красную площадь и вместо гостиницы «Россия» оказался у Спасских ворот.