С Новым годом! (СИ)

Он лежал на белоснежных простынях, до пояса накрытый одеялом. Мужчина был такой огромный, что ступни едва не свисали с кровати. А кровать в длину, между прочим, два метра. Грудь его была покрыта ярко-розовой, будто после ожога, но ровной кожей. Я, убеждаясь, что это не галлюцинациями и не плод фантазии, смотрела на зажившую рану. В голове не укладывалось, сколько жизненной силы в этом человеке. Если я трачу магию, собственную и доноров, чтобы заставить края раны срастись, то новые клетки я создать не могу. Этим занимается уже тело пациента, расходуя накопленные ресурсы организма. Во время операции я все ждала и ждала момента, когда наступит его предел, но его сил хватило на то, чтобы нарастить не только сосуды, мышцы, связки и кожу, но и поломанные и раздробленные кости! И при этом я не заметила, чтобы он как-то сильно потерял в весе.
Иногда после операций мои пациенты, чье тело подвергалось невероятной нагрузке во время лечения, походили на высушенное яблоко. Именно тогда приходится выбирать, продолжить ли лечение, рискуя этим убить пациента, или все же остановиться и дать ему самому попытаться выкарабкаться.
И даже если срастить обычный перелом, то пациент потеряет пару-тройку килограммов в весе. А тут ранение было гораздо сложнее. Хотя… Я еще раз окинула взглядом лежащего мужчину. Тут такая масса, что, отними от нее с десяток, и не заметишь. Дело в другом — отняться должно было гораздо больше.
Я подошла ближе и всмотрелась в бледное, но умиротворенное лицо спящего мужчины. Длинные ресницы добавляли теней болезненным мешкам под глазами, черная щетина на бледных щеках смотрелась жутковато. Но в целом довольно симпатичный и, не считая неестественной бледности и потрескавшихся до крови губ, ни следа измождения на ухоженном лице. Темные короткие волосы аккуратно подстрижены. Я достала его руку из-под одеяла и рассмотрела ближе. Так и есть. Ни рабочих мозолей, ни мозолей от оружия. Проверила и другую руку — тот же вердикт. На мизинце заметила золотую печатку с красным рубином. И что же делает предположительно аристократ в нашем захолустье? Да еще и в приграничье!? Тем более зимой, когда все возможные дороги, кроме замерзшей реки, замело снегом? Как он вообще сюда попал? Тем более в тонкой куртке и осенних ботинках! И если по реке, то зачем в него стреляли?
Одни вопросы. И ответит на них только он, когда очнется, разумеется, а это уже точно будет не в мою смену. Я как раз хотела приступить к диагностике больного, чтобы точно понять, как долго он будет без сознания, когда веки его дрогнули. Он медленно открыл глаза и дезориентировано, но не спеша огляделся вокруг.
От крайнего изумленно мои брови поползли вверх. Только по примерным прогнозам он должен был проспать минимум сутки! А то и больше!
Наконец я вышла из ступора и простерла руку над лицом больного, проверяя, не пострадал ли его мозг. Если бы не осматривала его маникюр, то определенно сделала бы это намного раньше.
Но в следующую секунду он удивил меня еще сильнее. Мужчина медленно, с очевидным трудом поднял руку и, обхватив мое запястье, прижал ладонь к своей щеке.
— М-м-м… я определенно в раю, — промурлыкал так, будто не он тут при смерти валялся еще несколько часов назад. — А ты мой голубоглазый ангел.
— Смотрю, вы себя неплохо чувствуете, — с усмешкой сказала я. Реакция необычная, признаю, но что только не вытворяют пациенты, когда приходят в сознание. Лучше уж так, чем обливаться слезами. Всегда терялась, когда взрослые мужчины начинали плакать как дети. Но говорят, что это реакция не на операцию, а на воспоминания о тварях, которые приходят из-за грани.
— Мог бы чувствовать себя еще лучше, если бы ты присоединилась ко мне, — и прижался потрескавшимися губами к запястью. Я хмыкнула. Какой резвый. Синие глаза посмотрели на меня с усмешкой. — Я тебя рассмешил?
А вот моя улыбка растаяла. Если раньше я считала, что мужчина бредит, то сейчас поняла, что он абсолютно в здравом уме. Я поспешила одернуть руку. Получилось слишком резко, и больной едва заметно поморщился. Извиняться не стала.
— Вы помните, как вас зовут? — спросила сухо, будто ничего и не было. Мужчина замер. — Не помните?
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ты можешь звать меня «любимый», — подумал мгновение и добавил: — или «милый». Как тебе больше нравится, малыш.
Я закатила глаза.
— Я буду звать вас «пациент», пока вы не вспомните свое имя или не назовете любое другое.
Но, кажется, мужчина меня уже не услышал. Глаза его закатились, и он отключился. Просканировав его голову повторно, поняла, что просто уснул.
— Спокойной ночи, милый, — передразнила я с улыбкой, поправила одеяло, заново укрыла руку, которой он удерживал мою, и окинула его задумчивым взглядом.
Когда он лежал на операционном столе, мне показалось, что рана его начала заживать. Так как это было невозможно, списала все на заряд, что прижег края. И хотя я хороший врач и заживление от ожога уж точно отличу, в тот момент я старалась об этом не думать. После операции мне так же показалось, что у него слишком быстрая регенерация, но тогда я была слишком вымотанная, чтобы не начать сомневаться в увиденном.
Но не думать сейчас не могла. То, как быстро он пришел в себя, подтверждало мелькнувшую ранее мысль о невозможной, просто невероятно быстрой регенерации тканей. В любом случае обязательно стоило расспросить его об этом, когда он очнется.
А сейчас мне и самой не помешало бы поспать. Я вышла из палаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Слава богам, до конца смены меня никто не потревожил, а рано утром пришла моя сменщица — Катарина.
Я дала ей немного измененный отчет, в котором умолчала об использовании доноров, но она, мельком глянув бумаги, с укоризной на меня посмотрела. Я только плечами пожала. Правила тут нарушали все понемногу. Не стоит человеческая жизнь того, чтобы чиновник в теплом мягком кресле одобрительно обо мне подумал. А наказать за откровенное вранье меня не смогут, слишком мелко, чтобы ехать с расследованием в далекий приграничный поселок практически в канун Нового года. А если и накажут, отделаюсь штрафом, невелика беда. Все равно уезжать отсюда я не планировала, а тут деньги тратить особо некуда. Так и копятся уже три года.
Также она предупредила меня о прибытии продуктового и почтового обоза, за что я была ей благодарна. Мне нужно было отправить родителям письмо. Знала, что рискую, но хотя бы раз в полгода приходилось, иначе они бы сошли с ума от беспокойства за меня. А я, в свою очередь, волновалась бы по этому поводу.
Навестив перед уходом пациентов (включая новенького), я ушла домой за письмом, на котором отсутствовал обратный адрес. Занеся его на почту, как мы называли небольшой простой ящик недалеко от украшенного каменными драконами храма (единственной местной достопримечательности), я вернулась в теплое нутро дома.
Спать мне уже не хотела, так что я решила провести выходной с пользой. Тщательно убравшись во всех комнатах, на ужин решила налепить пельменей! Включив тихонько магический передатчик, слушала бодрый голос диктора и незамысловатые, но популярные песни.
Вот парадокс: чем меньше в песне смысла, тем популярнее она становится. Но этот факт не мешал мне пританцовывать и старательно подпевать. Когда я была по локоть в муке и фарше, в дверь постучали. Я на миг замерла. Если кто-то стучит к врачу в разгар выходного дня, так еще и на границе миров, жди беды.
Поспешно вытерев руки о полотенце, не заботясь о том, что теперь мне нужно будет отстирывать жирные разводы, я, на ходу накидывая куртку, рывком распахнула дверь.
И пораженно замерла.
На пороге стоял (стоял! Сам!) мой новый пациент! Да он минимум неделю должен был в кровати проваляться и бульоном питаться!
— Как вы?.. — шокировано спросила и тут же сама себя перебила: — Что-то случилось?
То, что пришел только вчера вылеченный пациент, могло означать и то, что послать за мной больше некого. Я оттеснила мужчину и выглянула на улицу.