Связанные нитями души (СИ)

Виктор звонит? Но ведь рано ещё. До встречи два часа, я даже домой успею зайти. Но на экране высвечивается имя старого институтского приятеля Игната.
— Хай, Данилка! — басит он в трубку. — Я по твоему делу. Пятнадцать минут найдётся?
— Конечно, — непроизвольно улыбаюсь я. — Как же я могу отказать сотруднику правоохранительных органов?
— Отставить разговорчики! А то арестую. За подначки и подколы. Ты где сейчас?
— Возле дома, на пересечении Ленина и Марковцева.
— Тек-с. В твоём районе новую бургерную недавно открыли. Знаешь её?
— Знаю. Я туда через минуты три смогу подойти.
— Отлично! Я буду через пять. Ну, до встречи.
Игнат вешает трубку, а я прячу назад телефон и сворачиваю в проулок. Так быстрее.
В бургерной людно, но я умудряюсь найти свободный столик и заказываю себе салат. Через два часа у меня ресторан, но есть хочется уже сейчас, а сидеть в бургерной и ничего не есть — это издевательство. Не успеваю приступить к еде, как дверь распахивается и в помещение заходит Игнат. Множество взглядов тут же прилипает к нему. И это не удивительно. Во-первых, этот здоровяк за шесть лет, кажется, стал ещё выше и шире в плечах. А во-вторых, он в форме. И она ему чертовски идёт.
Закончив вместе со мной первый курс и выполнив отцовское условие, полностью выиграв спор и доказав отцу, что не лыком шит, Игнат взвесил все «за» и «против» и поступил в академию МВД. Сейчас он лейтенант полиции, работает в местном отделении МВД и вполне доволен.
— Здорово, врачеватель! Как твоё ничего? Пациентов-то уже режешь? Много народа загубил?
— Здорово, здорово! — я протягиваю руку, и моя ладонь оказывается в широченной лапище Игната. — Никого я ещё не режу. Я только через несколько месяцев в ординатуру смогу поступить и там ещё лет пять учиться.
— Ох ё! Как у вас всё долго, однако, — удивляется Игнат, потом смотрит на мою тарелку и спрашивает: — Ты что, в веганы подался?
— Нет, у меня встреча в ресторане скоро.
— Оу! — понимающе улыбается Игнат. — Тогда надолго не задержу. В общем, ты как-то просил меня найти того, не знаю кого. Надо сказать, ну и задал задачку! Но я попросил отца, тот подключил свои связи и, в конце концов, нашарил кое-что. Держи.
Игнат протягивает папку, а я с замирающим сердцем принимаю её.
Действительно, несколько месяцев назад, когда Игнат вернулся в город после учёбы и созвал старых приятелей, среди которых затесался и я, я спросил его, а реально ли найти хоть какую-нибудь информацию по человеку, о котором не знаешь ничего: ни имя, ни точный возраст, ни местожительство — только дату и место смерти да внешность. Игнат сказал, что постарается. И постарался. Вот она — информация по моему «Владу». Я держу её в руках. Держу и боюсь открыть.
Впрочем, нет. Не здесь. Не сейчас. Дома. Сделаю это дома.
— Спасибо, Игнат, — шепчу я. — Спасибо.
— Да пожалуйста, — расплывается в улыбке он. — Отец как узнал, что это для сына Вавилова, так без вопросов помог. Оказывается, это твой отец моей матери операцию делал. В общем, считай это отцовским подарком.
Я киваю. Потом мы болтаем о разных пустяках, но вскоре Игнат начинает собираться, и мы расходимся.
Плохо помню, как дохожу до дома. Как-то дохожу и всё. Скидываю обувь и куртку прямо на пол и прохожу в зал. Двухкомнатная квартирка встречает уютной тишиной, и я не спешу нарушать её, не включаю комп, не ставлю чайник. Тихо сижу на диване, держа заветную папку на коленях. Сердце бьётся, как птица в клетке. Сердцу тесно. А ещё оно боится.
Да, я боюсь. Сам не понимаю чего, но боюсь. Мне страшно открывать эту папку, видеть настоящее имя, читать реальные факты. Страшно. Но я сам хотел этого. Сам.
И почему? Вот почему сегодня? Именно сегодня Игнат позвонил и передал эти бумаги. Именно тогда, когда я решил забыть об этом, вычеркнуть из сердца и головы, когда я решил пойти на свидание.
Почему?
Это какой-то знак? Или что? Почему такое совпадение?
Я глубоко вдыхаю, сижу, затаив дыхание, несколько секунд и на выдохе открываю папку. Читаю. Чёрные буквы впечатываются прямо в мозг:
«Савицкий Владлен Алексеевич. Годы жизни: 5 мая 1975 — 14 февраля 2004…»
И торможу. Перечитываю имя.
Владлен. Владлен. Влад!
Как? Как я узнал? Почему именно оно пришло мне в голову? Почему это имя?! Я же не знал, не слышал его прежде. Так почему?
Строчки расплываются перед глазами, но я продолжаю читать.
Я узнаю, что он родился и вырос в Адлере, что воспитывался матерью-одиночкой, которая тоже уже умерла. Узнаю, что он учился в Москве на экономиста и там же открыл своё дело — сеть кофеен, которая существует и по сей день. Узнаю, что он был отзывчивым, добрым человеком, которого все окружающие любили, но ни жены, ни детей у него не было. А на последней странице я вижу его фотографию, и на ней он точь-в-точь такой, каким был в тот судьбоносный злосчастный день. И глаза — тёмные, выразительные, — и губы — узкие, чуть изогнутые в улыбке, — и острый подбородок, и нос с горбинкой — всё именно так, как я запомнил при мимолётной встрече четырнадцать лет назад. Всё так, как привиделось мне в бреду, когда я упал из окна института.
Смотрю, впитываю эти черты, а из глаз катятся слёзы. Я не могу их остановить.
Я не могу остановить себя.
Я болен. Болен этим человеком. Этим совершенно незнакомым, умершим давно человеком. Болен безнадёжно. И нет никакого шанса исцелиться. Я всё равно буду продолжать искать его. Искать среди тысяч живых и находить лишь годы разрыва. Я ничего не могу с этим сделать. Ни-че-го! Наши жизненные пути, наши дороги… они разминулись. Мы разминулись. И единственное, что мне осталось, это смотреть на фотографию. Смотреть и больше ничего.
Я прижимаю фотографию к сердцу, сжимаюсь в комочек и сижу так. Не знаю сколько, просто сижу. Слёзы высохли. Мыслей в голове нет.
Смотрю на часы. Без двадцати восемь. Нужно что-то делать. Что-нибудь сделать. Нужно.
Достаю телефон, набираю номер Виктора, а потом говорю, что не смогу прийти. Вру про работу.
Мне противно от самого себя. Но я не могу сейчас пойти на встречу с другим мужчиной. Не могу. Быть может, завтра, когда успокоюсь, верх возьмёт здравый смысл и рационализм, а глупая эмоциональность и нездоровый инфантилизм опять заснут, и я передумаю, позвоню Виктору, назначу новую встречу. Может быть. Всё может быть.
Но сегодня, сейчас, я не могу с ним встречаться.
Только не сегодня. Не в день годовщины смерти Влада.
Повесив трубку, откидываюсь на спинку дивана и смотрю в потолок.
Хочется напиться. Банально и пошло напиться. Чтобы не думать, чтобы не соображать, чтобы отрубиться и очнуться уже завтра. Но в баре у меня только малоградусное вино, а оно в таких делах не помощник.
Сжимаю кулаки, не глядя закрываю папку и встаю.
Напиться, значит, напиться. Магазин тут рядом. Десять минут ходу туда и обратно.
Быстро одеваюсь и выхожу из квартиры, спускаюсь по лестнице, иду по опустевшему двору. Стараюсь гнать мысли прочь. Они мне не нужны. Я не хочу сейчас думать. Ни о чём. Вообще. Считаю шаги и слежу, чтобы не упасть на обледенелой дороге. И поэтому, когда огибаю угол дома, выходя из двора на проспект, не сразу замечаю грузовик.
Он мчится на полной скорости.
Прямо на меня.
========== 8. Владлен ==========
— Данил, ты уже уходишь? — окликает медсестричка моего мальчика в то время, как он пытается совладать с замком.
— Да, на сегодня у меня всё, — бодро отвечает он.
— А я тоже уже собралась. Может, прогуляемся?
— Прости, Лиза, — Данил делает милое виноватое лицо. — Сегодня, боюсь, не получится. У меня сейчас встреча…
Медсестричка тараторит извинения, а я усмехаюсь и лечу вслед за своим мальчиком.
Он уже давно не мальчик и нельзя сказать, что мой, но я так его называю. Про себя, украдкой, втайне от всех. Потому что боюсь, если узнают, то отнимут. Потому что не положено так.
Чувства хранителей к своим подопечным — это совершенно особенные, чистые, искренние, возвышенные чувства. Они сродни отеческим, опекунским, наставническим. А у меня… У меня всё совсем не так чисто и воздушно.