Связанные нитями души (СИ)

— Я?
Молча смотрю на Хайнца несколько секунд, а потом начинаю хохотать. Громко и от всей души. Давно я так не смеялся.
— Не ты, да? — вздыхает Хайнц. — Жаль. А вообще, подходишь.
— Чем подхожу? — сквозь смех спрашиваю я. — Кроме возраста, в котором смерть застала?
— Ну… — тянет Хайнц. — Интересная ты личность, примечательная. Появился как-то незаметно, стал карателем, а потом — раз! — и резко хранителем сделался, и ещё это спонтанное связывание…
Я усмехаюсь.
Да, конечно, всё это выделяет меня, но всерьёз предполагать, что я и есть бывший верховный судья? Впрочем, что людям, что духам только дай повод, а они уже сами такого нафантазируют, что только удивляться и останется.
— Хотя, — поразмыслив, говорит Хайнц, — ты же появился здесь лет десять назад?
— Четырнадцать, — уточняю я.
— А слухи про судью раньше поползли. Им, наверное, уже лет двадцать, если не больше.
— Вот именно, что «слухи», — кидает бабушка Карине. — Они б давно уже забылись, если бы не такие, как ты.
Хайнц возмущённо сопит и даже открывает рот, чтобы ответить, но почему-то не отвечает, а с любопытством смотрит куда-то на дорожку. Я поворачиваю голову и вижу стройную блондинку в сребристой мантии дарителя с бейджиком, на котором нарисована снежинка. Она держит в руках светящийся шар и идёт прямо к нам плавно и медленно, так что кажется, что плывёт.
Интересно к кому она? Неужели?..
Додумать не успеваю, потому Снежинка останавливается у беседки и смотрит прямо на меня.
— Здравствуй, Владлен, — говорит она, и голос у неё тихий, шуршащий, как снег.
— Здравствуйте, — поднимаюсь я с кресла.
Странные всё-таки эти существа — дарители. Вот стоит передо мной, вроде бы, девушка, молоденькая ещё совсем, почти девочка, а приглядишься повнимательнее — и теряешь возраст совершенно. Девочка, женщина, бабушка — все возрастные признаки расплываются, сливаются воедино и кажется, что в ней есть всё. Да ещё глаза эти серебристые, совершенно нечеловеческие. И взгляд особенный. Нет, он не пронзает, не проницает, как взгляд судьи. Но он иной, и эту инаковость ощущаешь всем своим существом.
— Можно тебя? — шуршит голос Снежинки.
— Конечно, — киваю я и, быстро попрощавшись с Хайнцем и бабушкой Карине, иду вслед за дарителем.
Впрочем, уходим мы недалеко, останавливаемся на дорожке под тенью гиганта вяза. Снежинка поворачивается ко мне, смотрит своими чудными глазами и протягивает светящийся шарик.
— Это тебе, Владлен. Дарю.
— Спасибо, — принимаю я в ладони тёплый комочек живого света.
Неужели с дарами всегда так? Дарители просто приходят и просто дают тебе маленькое сокровище? И что с ним теперь делать?
— Это дар. Приложи его к груди.
Я сглатываю и медленно подношу шарик к груди, тот вспыхивает, ослепляя, а когда зрение возвращается, то шарика в ладонях уже нет.
— Теперь он твой, — улыбается Снежинка, и более искренней улыбки я, наверное, никогда не видел.
— А… — нерешительно тяну я. — А что это за дар?
— Просто дар. Ты можешь превратить его во что угодно.
— Во что угодно? — удивлённо переспрашиваю я. — То есть я сам решаю, чем он обернётся?
— Да.
— И могу прямо сейчас пожелать вот вообще что угодно? Например, способность летать? Или в мире живых уметь обходиться без крыльев? И оно воплотится? — переспрашиваю я, потому что до конца ещё не верю в случившееся, уж слишком обыденно и просто всё происходит.
— Конечно, — кивает Снежинка.
— А могу я с помощью дара вернуть себе память о прошлой жизни? — интересуюсь я.
— Да, — снова кивает она. — Но это можно сделать и без дара.
— Это как? — не понимаю я.
— Прийти в хранилище памяти и попросить. Воспоминания хранятся там.
Недоумённо смотрю на Снежинку.
— Вот так просто? Прийти и попросить? — не верю я.
Она кивает и улыбается. А затем прощается и уплывает в глубь сада. Я остаюсь на дорожке один на один со своим даром и мыслями.
Дар может и подождать, он лежит и есть не просит, а вот прошлое… Не могу сказать, что жаждал узнать о своей прошлой жизни, но время от времени задумывался о том: а кем же я был там, в мире живых? Но всегда считал, что эти данные недоступны никому, а выходит, что стоит только попросить…
Да ладно! Не может быть всё настолько просто. Не поверю, пока сам всё не разузнаю.
Разворачиваюсь, быстро шагаю к выходу с территории хранителей и потом блуждаю по лабиринтам кустарников, что высажены перед зданием архива памяти. Продравшись наконец через запутанные ходы, я поднимаюсь по ступеням и оказываюсь в небольшом холле. На моё счастье у дальней стены стоят и общаются два архивариуса, поэтому я больше нигде не плутаю, а сразу подхожу и интересуюсь, а можно ли мне прочитать свою память о прошлой жизни.
— Хех, — крякает пожилой мужчина с длинной узкой бородкой и именем Атабек на бейдже. — А зачем тебе?
— То есть нельзя прочитать? — уточняю я.
— Почему «нельзя»? Можно. Но зачем? Нужда какая? Или просто любопытство?
— Да нет никакой особой нужды, — признаюсь я. — Просто мне тут сказали, что можно подойти и запросто вспомнить всё, а я не поверил.
Старик хмыкает, а второй архивариус говорит:
— Атабек, да хорош уже вредничать. Честно ж парень отвечает.
— Ладно, — скрипит Атабек. — Иди за мной.
И я, не веря в такую удачу, иду по узким коридорам вслед за архивариусом.
— И чего всех вас интересует только прошлое рождение? — бурчит Атабек. — Почему не вся цепочка перерождений?
— А что, можно и всю цепочку вспомнить? — не устаю удивляться я.
— Можно. Только я тебе её выдать никак не смогу. У меня слепки памяти по годам распределены, а не по принадлежности к душам. Прошлый слепок покажу, а дальше, если есть желание, уж сам вспоминать старайся.
— А… а что, можно и самостоятельно вспомнить?
— Разумеется, можно, — говорит Атабек, и голос его отчего-то теплеет. — У меня же не изначальная память хранится, а только слепки. Все твои воспоминания о прошлых жизнях у тебя, в тебе. В душе. Как карма, которая не прерывается. Только воспоминания заблокированы, закрыты, чтобы при новом рождении не путались и не мешали жить. Но при должном старании этот блок можно снять.
Молча перевариваю эту информацию и торможу, потому что старик Атабек останавливается возле узкой двухстворчатой двери и, сняв бейдж, просовывает его в щель между створками, от чего они тут же распахиваются.
— Удобно, — комментирую я. — С ключами возиться не нужно.
— Это вынужденная мера, — хмурится Атабек. — Сто шестьдесят лет архивариусом служу, и всегда тут простой замок стоял, ни у кого из духов и мысли не было взломать дверь и без спросу в архив залезть. А пятнадцать лет назад взяли и взломали. Шпилькой, представляешь? Варварство бесстыжее! Хоть совести хватило слепки не путать и не воровать.
— Взломщика так и не поймали? — спрашиваю я, заходя в архив следом за Атабеком.
— Не поймали, — вздыхает тот. — Чисто сработали паразиты.
— А зачем вообще закрывать, если вспоминать своё прошлое не запрещено?
— Если не запрещено, то это не означает, что можно приходить и без спроса брать. Спрашивать нужно. Понимаешь? Спра-ши-вать. Так. Какой у тебя год?
— 2004-тый.
— Постой минутку, я сейчас.
Архивариус уверенно заходит в проём между двумя высоченными стеллажами и быстро теряется там. Я медленно иду за ним, разглядывая бесконечные ряды полок, на которых вплотную друг к другу стоят небольшие круглые диски. Все они слегка мерцают тихим перламутровым светом, и смотрится это очень красиво.
Так я дохожу до старика Атабека, который, стоя на высокой стремянке, проделывает какие-то непонятные мне махинации с дисками. Опускаю взгляд и в ряду, помеченном цифрами «1992.05.05», замечаю диск, который светится ярче остальных.
— Интересно, почему они вообще светятся? — бормочу я, не замечая, что говорю вслух.
— Они не только светятся, но ещё и шепчут, так что хоть уши затыкай, — отвечает со стремянки Атабек — Только ты, конечно, их не слышишь. Тут опыт нужен. А светятся и шепчут они, потому что память, которая на них отпечатана, живая.