Связанные нитями души (СИ)

========== 4. Владлен ==========
— Господа, минуточку внимания!
Зычный голос Тенгфея, сухонького, низкорослого старичка, в котором не заподозришь подобной силы, с лёгкостью перекрывает гул, стоящий в помещении, и все проводники оборачиваются к нам. Сколько их тут? Не меньше сотни точно, а скорее всего, больше.
— Позвольте представить вам нового сотрудника. Зовут его Владлен. Он восемь лет исправно отслужил карателем. Побывал и простым охранником, и надзирателем, и исполнителем приговоров. За особые заслуги его перевели к нам…
Тенгфей, теперешний мой начальник, разливается соловьём, а я стою и пытаюсь сделать лицо попроще.
Да, и правда с того времени, как я поступил под начало старика Гордона, прошло восемь земных лет. И я действительно успел поработать и простым охранником-конвоиром, и надзирателем, и даже исполнителем приговоров. Там-то, кстати, и выяснилось, что души идут со мной на контакт. Никто из тех, кого мне приходилось карать, не буйствовал, не сопротивлялся, не пытался убегать. Все принимали свою участь спокойно, будто понимали: иначе не получится. И главное, ничего особенного я не делал, не уговаривал их, не вёл спасительных бесед. Я просто никогда не подгонял их, как это делали другие, не торопил. Когда они не могли встать, подавал им руку. Когда они не могли идти, я брал их на руки. Ничего сложного, но это помогало. Узнав об этом, старик запряг меня вербовать новобранцев, и у меня не было ни одного отказа, хотя прежде отказы были не таким уж редким делом. И наверное, я и дальше бы работал у Гордона, если бы он на одном собрании больших начальников не похвастался замечательным сотрудником. Тут-то мной и заинтересовался Тенгфей. Ему, оказывается, нужны такие контактные духи, как я. Души умерших не всегда покладисты и смирны, некоторые начинают буянить и убегать и к ним нужен особый подход. Больше четырёх месяцев Гордон отбивался от заявлений о переводе, но в конце концов вынужден был сдаться и отпустил меня со слезами на глазах.
Так я и оказался здесь.
— …В общем, прошу любить и жаловать, — заканчивает свою речь Тенгфей. — Лоренс, иди сюда!
Темноволосый курчавый парень отлепляется от ближайшего стола и подходит к нам. Хмуро смотрит на меня.
— Лоренс, это твой новый напарник.
— Шеф, — начинает канючить тот, — вы же обещали не новичка!
— А где ты новичка видишь? У Владлена стаж побольше твоего будет.
— Да, но… — тушуется Лоренс. — Это стаж карателя, а не проводника…
— Это дело наживное. Всё ему расскажешь, обучишь, и через неделю, глядишь, он и тебя за пояс заткнёт. Всё! — резко обрубает разговор Тенгфей. — Давайте за работу, а мне пора на совещание.
И шеф быстро исчезает, почти испаряется. А может и не «почти». Кто знает этих начальников, до каких способностей они дослужились.
Лоренс сопит и смотрит на меня исподлобья. Повезло, однако, с напарничком. Лучше бы у Гордона сейчас грешников карал, чем с таким дело одно делать. Говорят, проводники все поголовно контактные, этот явно исключение.
Приподнимаю саркастически одну бровь, будто спрашивая: «Ну и?», — а Лоренс кривит физиономию.
— Если думаешь, что в своей тюряге всё повидал и теперь ты тёртый калач, то ошибаешься, — цедит каждое слово он. — Быть проводником — это тебе не вилами грешников тыкать. В общем, так: за нами закреплён участок, сейчас полетим его патрулировать. Если что случится, не лезь и держись в стороне. Понял?
Мда… Круто объяснил. Можно мне обратно к Гордону? Грешников вилами тыкать.
— Понял, — киваю я. — Что ж тут не понятного-то? Полетим и патрулировать станем. Одно только неясно. Как и куда полетим?
— Ты совсем?.. — начинает Лоренс и осекается. — А! У тебя ж плаща нет. Тогда живо давай спускайся в хозяйственный отдел, пусть они тебе всю амуницию выдадут. Только быстрее.
Я очень старательно выдыхаю и, развернувшись на каблуках, иду к выходу.
Начинать конфликт на пустом месте в первый же день — это не дело. Но если Лоренс продолжит в том же духе, то я смягчать углы не буду. Не умею я углы смягчать.
— Владлен! — окликает меня невысокая полноватая женщина и резво подходит, улыбается. — Меня Мария зовут. Ты к хозяйственникам? Пойдём вместе, мне тоже к ним нужно.
Я киваю и тоже улыбаюсь. Поймав несколько приветливых взглядов, немного расслабляюсь. Значит, не все проводники такие кретины, как Лоренс.
— Ты на Лоренса не сердись, — говорит Мария, когда мы выходим из зала. — Хотя он, конечно, дурной сейчас.
— А что с ним?
— Да кто ж его знает. До недавнего времени всё нормально было, пока его напарник на перерождение не ушёл. И после этого Лоренса как подменили. Крыситься на всех начал, ерепениться, ёрничать. Не только с тобой себя так ведёт. В общем, близко к сердцу не принимай, но если так и будет доставать и выделываться, ты шефу жалуйся. Пусть он его по башке стукнет. Давно пора. Кстати, ты же наверняка тут не бывал ни разу, тюремщики редко сюда заглядывают. Давай-ка я тебе всё расскажу.
Мы идём по широкому светлому коридору с открытыми настежь дверьми, за которыми находятся большие комнаты, в точности такие же, как и та, что мы покинули: с рядами столов и со снующими туда-сюда духами. Мария объясняет, что это участки, здесь проводники сдают смену, пишут отчёты, обмениваются информацией и пинают балду. Она рассказывает про дежурства, про поимку буйных душ или поиск одичалых. Несколько раз нас останавливают знакомые Марии, здороваются, перекидываются с ней парой слов, знакомятся со мной. Я понимаю, что вот это всё должен был делать мой напарник, Лоренс, но он спустил всё на тормозах. В принципе, я и сам бы справился, разобрался бы что тут и где находится, но на это ушло бы гораздо больше времени, чем сейчас. Поэтому я безмерно благодарен Марии, которая решила потратить своё свободное время на меня.
Спустившись на второй этаж, мы сворачиваем в переход и, пройдя по длиннющей извилистой кишке, наконец-то попадаем в холл хозяйственного отдела, в котором толпится куча народа. Тут я никогда прежде не бывал. Я вообще за все эти восемь лет редко когда покидал территорию тюрьмы. Она стоит немного особняком от основного комплекса, и если тебя специально не пошлют куда-нибудь, то и нет нужды выходить за её территорию. В общем, я знаком только с внешним фасадом остальных зданий, внутрь никогда не заглядывал. Впрочем, как и большинство тюремщиков. Мы не очень любим вылезать из своей берлоги, и это — ещё одна причина, по которой нас недолюбливают другие духи.
«Нас»? Ну да, я привык быть карателем, «демоном», сложно будет перестроиться на что-то другое. Но может, общение с иными духами поможет? Вон их тут сколько. И проводники, и хранители, и даже даритель один есть. Девушка блондинка стоит рядом с пацаном-хранителем и что-то ему протягивает. Какой-то светящийся шар. Это, наверное, и есть «дар», который даритель может кому-то подарить.
Вообще, дарители — странный народ. Во-первых, совершенно непонятно, откуда они эти дары берут. Во-вторых, у них какая-то непонятная система дарения, никому не известно, чем они руководствуются. Кто-то из моих бывших сослуживцев по тридцать лет отпахал на благо мира, и к нему ни разу даритель не подходил, а кто-то пяток лет отработал — и уже даром обзавёлся. Мутно всё. И с самими дарителями тоже всё мутно. У них даже имён толковых нет. На бейджах, где у всех имена написаны, у них картинки нарисованы. У этой блондинки, например, нарисована снежинка, и это значит, что её так и зовут — Снежинка.
Я бы так, наверное, мог ещё долго стоять и разглядывать окружающих, но тут окошки на дальней стороне раскрываются, и вся толпа распределяется между ними. Мария тянет меня за собой, и очень быстро и незаметно мы оказываемся у одного окна.
— Здравствуй, Мишенька, — лучезарно улыбается Мария флегматичного вида мужчине. — Как там мой плащик поживает?
— Ещё в починке, — отвечает Михаил.
— Одичалые души плащ чуть ли не в клочья порвали, заразы, — шепчет Мария мне, затем поворачивается к Михаилу: — И долго ещё ждать?