Связанные нитями души (СИ)

Эдвард поворачивается к Зери.
— Что за подопечный был у Никиты?
— Вот все документы на него, — говорит Зери, и кладёт на стол тонкую папку.
Сейчас судья полистает документы и велит делать принудительную отвязку. Наверняка такая процедура есть. Раз есть привязывание, то должно быть и отвязывание, и его вполне могут провести. Да хоть Тенгфей. Хвать ножницами — и всё. И нет у меня больше подопечного, и стану я рядовым проводником. Надеюсь, следующий напарник у меня будет нормальным, не дёрганным.
— Так, — медленно произносит Эдвард, откладывая бумаги, и голос у него какой-то странный, тяжёлый. — Так как случай спонтанной привязки уникальный и неизученный, то мы не будем вмешиваться в этот процесс.
— В каком смысле «не будем»? — настороженно спрашивает Зери.
— В том смысле, что мы не будем отвязывать подопечного от Владлена и привязывать его обратно к Никите.
Пока слова судьи медленно доходят до моего сознания, начальники в голос уже начинают возмущаться.
— Да как же так, Эдвард? — всплескивает руками Зери. — Карателя в хранители? Ты такое вообще видел?
— Эдвард, ты меня без ножа режешь! — хватается за голову Тенгфей. — Я за один день двоих проводников лишился. У меня и так рук не хватает. А этого работника я у Гордона почти пять месяцев отбивал! И всё насмарку, что ли?
— Успокойтесь, господа, — говорит судья. — Будут у тебя работники, Тенгфей. Я позабочусь об этом. И вот тебе первый работник — Никита.
Эдвард указывает на замершего паренька, который растерянно хлопает ресницами.
— Эдвард, — расстроенно тянет Зери, — я понимаю, оплошал парень, оставил в ответственный момент подопечного, в итоге вообще его лишился. Но зачем же так наказывать? Зачем проводником делать? Никита понял и полностью осознал свою ошибку. Не лучше ли дать ему нового подопечного, раз уж прежнего вернуть не получается?
— Зери, я понимаю, что ты тревожишься за своих работников, но твой хранитель и правда совершил ошибку — он покинул пост тогда, когда ни в коем случае не должен был уходить. Если бы не Владлен, то произошло бы убийство, настоящее убийство. Это проступок Никиты. И я считаю, что для него будет благом поработать некоторое время проводником. Он должен извлечь урок из этой ситуации и приобрести новый опыт, взглянуть на жизнь людей с другой стороны.
Тут судья переводит взгляд на Никиту и уже мягче продолжает:
— Не рассматривай данную ситуацию, как наказание. Относись к этому, как к получению нового опыта, новых возможностей и перспектив.
Никита понуро кивает и бормочет что-то про понимание, про то, что он исправится и впредь никогда не допустит ошибок.
Судья Эдвард переводит взгляд на меня и смотрит прямо в глаза.
— Владлен, твоя служба хранителя началась весьма спонтанно, прерывать её я не считаю нужным и надеюсь, что впредь ты будешь так же внимателен к своему подопечному. А теперь ступайте. Ваши новые начальники проинструктируют вас и со всем ознакомят.
Мы прощаемся с судьёй и в молчании выходим через неприметную дверцу в небольшой пустынный холл. Там я пожимаю руку старику Тенгфею, а Никита чуть ли не со слезами на глазах обнимается с Зери. После этого мы расходимся. Тенгфей с Никитой в одну сторону, я с Зери — в другую.
Вот и как так вышло? Ещё вчера я работал у старины Гордона, сегодня утром пришёл под начало Тенгфея, а сейчас моей начальницей стала вот эта высокая энергичная негритянка средних лет. И ведь никто так и не объяснил, каким образом подопечный ко мне привязался. Похоже, они и сами этого не знают. Нет, я не против быть хранителем. Хранитель, так хранитель — почему бы нет? Просто неожиданно слишком.
Мы выходим из здания суда и по усыпанной белым песком дорожке движемся к хранительским корпусам. Минута, другая — и открывается вид на скромный трёхэтажный дом, стены которого полностью увиты плющом.
— Это административное здание, — отрывисто говорит Зери. — Далее идут общежития.
Мы сворачиваем в аллею цветущих яблонь, и очень скоро я вижу другие дома, которые утопают в разнообразной зелени. Чего тут только нет: дубы, пальмы, буки, секвойи, берёзы, ели, всевозможные кустарники, начиная от шиповника и заканчивая какими-то неведомыми колючками, а уж цветов-то сколько! Узкие дорожки, протянутые между домами, петляют между этого цветущего великолепия. Пару раз за время пути попадаются небольшие круглые беседки, в которых сидят хранители. Они провожают нас любопытными взглядами, но ни о чём не спрашивают. Я тоже не спрашиваю, хотя вопросов много. Интересно, сколько ещё будет длиться это молчание?
Наконец мы останавливаемся возле одного из домов.
— Вот, — произносит Зери. — Жить будешь здесь. Комендант общежития выдаст тебе ключ от комнаты, там ты найдёшь всё необходимое. Завтра сходишь в администрацию, я подготовлю документы, распишешься. Если что-то будет непонятно, смело обращайся к коменданту, или ко мне, да и к любому хранителю — мы с удовольствием всё объясним и покажем. А теперь давай поговорим.
При этом Зери усаживается на скамейку в тени раскидистой липы. Я сажусь рядом. Зери долго смотрит мне в глаза и, наконец, вздыхает и говорит:
— Владлен, ты не думай, что я сержусь на тебя или что-то имею против. Я очень благодарна тебе за спасение человеческой жизни. Ты повёл себя, как герой, как истинный хранитель. Просто я сейчас в некотором замешательстве. Во-первых, эта спонтанная привязка. На моей памяти такого не было ни разу, хотя, если верить архивам, это не первый случай. Но совершенно непонятно, как это произошло. Ты говоришь, что не связывал нити, что был занят, боролся со своим напарником. К тому же, и не знаешь ты, как связывать нити. Смертный мальчик тем более не мог этого сделать. Мы столкнулись со случаем стихийного, спонтанного явления. И Эдвард здесь прав — если это случилось, то лучше не вмешиваться в процесс. Пусть идёт, как идёт. Может, у нас получится изучить это явление, понять его, и хранители будущего, столкнувшись с подобным, благодаря нам не будут хлопать в растерянности глазами и разводить руками, как мы сейчас.
Зери впервые улыбается, и я отмечаю, что улыбка ей очень идёт. Она преображает лицо, смягчает его и озаряет.
— А во-вторых, — снова вздыхает Зери, — ещё ни разу каратель не становился хранителем. Не было такого. Понимаешь? Не было.
О как! Так у нас тут уникальный случай в квадрате. Чем дальше, тем интереснее.
— А почему не было? — спрашиваю я. — Каратели и хранители настолько не похожи?
Зери прищуривается и усмехается.
— Вообще, хранителям все и всюду ставят в противовес проводников. Ну а как же? Белые и чёрные плащи. Одни жизни спасают, вторые их, грубо говоря, отнимают. Да и спорим мы между собой частенько, то и дело сталкиваемся по работе. Но, несмотря на все разногласия, между нами гораздо больше общего, чем между хранителями и карателями. Каратели — это такие мрачные затворники, которые сидят в своём подземелье, мучают души и никуда не выходят. Ты, Владлен, вчерашний каратель. Проводником ты так и не стал, а тут же обзавёлся подопечным. И как обучать тебя быть хранителем, я не знаю. Вот именно поэтому я сейчас и в растерянности.
— Ну давайте начнём с того, — усмехаюсь я, — что каратели души не мучают, а осуществляют приговор, исполнение которого несёт душе очищение. То есть благо. Как и хранители — своим подопечным. А значит, точки соприкосновения у нас есть.
— Хорошо, — кивает Зери и снова улыбается. — Хорошо, что ты это понимаешь. Некоторые ведь теряют это понимание, а без понимания действие зачастую теряет смысл, а иногда и вовсе приобретает иной.
Я мысленно соглашаюсь с ней. Зери права. Стоит только представить, что кто-то из карателей хлещет душу плетью не с целью очистить её, а, например, с целью получить удовольствие или выпустить злость, то всё переворачивается с ног на голову. Теряется и искажается смысл и оборачивается уродством и преступлением.
— Зери, расскажите мне для начала, что я должен делать, как хранитель, а там уже вместе подумаем, как меня этому научить. Поверьте, я не безнадёжный случай, и многие души, что несли наказание, тянулись ко мне. Возможно, во мне есть что-то хранительское, — говорю я, а Зери смеётся. Смех у неё громкий, густой, вкусный смех.