Пляжная музыка

Я увидел своего брата Далласа раньше, чем он заметил меня. Он был третьим и единственным сыном, последовавшим по стопам отца: по юридической части. Даллас уже очень давно научился скрывать острые углы своей натуры и не допускал никого в темные закоулки души.
Мы обменялись рукопожатием и сухо поприветствовали друг друга.
— Ты уехал, ни с кем не попрощавшись, — сказал Даллас, когда мы пошли за багажом.
— Торопился, — ответил я и, пожав ему руку, добавил: — Прощай.
— Считай, что шутка не удалась, — хмыкнул Даллас. — Тебе еще предстоит ответить на много вопросов.
— Даллас, ответов у меня нет.
— Ты не можешь через пять лет вот так просто взять и как ни в чем не бывало вернуться в семью.
— Нет, могу. Я американец и свободный человек и родился в демократическом обществе, и в мире нет такого чертова закона, который гласил бы, что я должен водиться со своей долбаной семейкой.
— Существуют еще и законы приличия, — заметил Даллас, пока мы стояли в ожидании багажа. — Тебе следовало бы привезти Ли. Мы должны с ней познакомиться. Она имеет право узнать других членов своей семьи.
— Ли понятия не имеет, что значит слово «семья», — возразил я. — Конечно, в будущем это может ей навредить. Но может и сделать самым здоровым человеком на свете.
— Ты же не хочешь сделать из нее ребенка, выращенного в пробирке, — бросил Даллас.
— А что предпочел бы ты: чтобы тебя вырастили в пробирке или воспитали такие родители, как наши дорогие папаша и мамаша?
— Ваша честь, он вызывает свидетеля, — произнес Даллас, обращаясь к воображаемому судье.
— Даллас, а как ты воспитываешь своих мальчиков? — поинтересовался я.
— Советую им, что единственная вещь, которой они должны остерегаться… это все. Опасаться всего. Прятать голову и прикрывать задницу, всегда держать при себе фонарик и сухие спички.
— Макколлы, — рассмеялся я. — Ты растишь из них Макколлов.
— Нет, просто учу их всегда быть настороже. Ты до сих пор не спросил, как там мама.
— Как там мама?
— Сегодня хуже.
— В какой она больнице?
— Она настояла на уотерфордской.
— Ты что, не отправил ее в Чарлстон или Саванну?! Поместил в занюханную уотерфордскую больницу?! Почему было просто не приставить ей к виску пистолет и не вышибить мозги? Даллас, у нее лейкемия, а ты отправил ее в больницу Уотерфорда, где только и умеют, что лечить от похмелья, волдырей и простуды! А ты сам лег бы в эту сраную больницу, если б у тебя была лейкемия?
— Черт, конечно нет, — признался Даллас. — Но мама настояла на Уотерфорде. В город приехало полно новых дарований. У нас даже есть собственный хирург.
— Наша мать — подопытный кролик! — возмутился я. — Ее убьет собственная глупость. Серьезные болезни требуют серьезных врачей, а серьезные врачи едут в серьезные города, чтобы зарабатывать серьезные деньги. Врачи-неудачники едут в города для неудачников, совсем как дерьмо плывет по течению… А вот и мой багаж.
— Я что, должен выслушивать от тебя упреки из-за халатного отношения к матери, о которой ты пять лет и слышать не желал? — спросил он. — Кстати, телеграмма Дюпри не встретила особого энтузиазма.
— Лучше бы он не посылал мне эту телеграмму, — огрызнулся я и, взяв с багажного транспортера свою сумку, вслед за толпой пошел к парковке.
— Можешь считать нас старомодными, — сказал Даллас, подхватывая мой чемодан, — но нас учили, что следует телеграфировать сыну, если умирающая мать об этом просит.
— Могли бы сделать это и после ее смерти.
— Мама сильно изменилась за последние пять лет. Жаль, что тебе не пришлось увидеть эти изменения. Ей повезло с новым мужем.
— Я что, и с новым мужем должен знакомиться? — поинтересовался я.
Мысль еще об одной эмоциональной нагрузке казалась мне невыносимой. Я совершенно забыл, что мне придется впервые встретиться с новым отчимом.
— Я еще с собственным отцом толком не разобрался, — запротестовал я. — Не вижу причины мутить воду и пытаться завязать отношения с человеком, совершившим одно-единственное преступление.
— Какое преступление совершил бедный Джим Питтс?
 
— Он женился на женщине, разрушившей мою жизнь и не давшей мне ни одной счастливой минуты.
— Она была еще новичком в этом деле, когда растила тебя, — рассмеялся Даллас. — Только начала. Зато младшенькие в полной мере ощутили на себе ее расцветший гений.
— Мне повезло, — заметил я. — Забавно получается. Я всю жизнь на нее злился и в то же время даже сейчас ее обожаю. Мне невыносима сама мысль о ее страданиях.
— Она парадоксальная женщина, — кивнул Даллас. — Хотя это последнее, чего ожидаешь от матери.
— А как твоя адвокатская практика?
— От клиентов просто отбою нет. Ко мне даже в очередь записываются. Пришлось нанять вооруженную охрану для сдерживания толпы желающих.
— Похоже, ваша с отцом совместная практика не слишком-то процветает, — хмыкнул я.
— Люди в маленьких городах предпочитают, чтобы их юрист был трезв во время составления завещания или оформления прав собственности, — сказал Даллас. — На прошлой неделе, когда мы оформляли вклад в банк, отец разлегся прямо на столе в офисе.
— А разве ты не говорил мне, что он завязал? — заметил я.
— Его печень, должно быть, выглядит как перегонный аппарат. Это увлечение не слишком-то хорошо сказалось на его практике.
— Ты до сих пор считаешь меня героем и божеством, спустившимся на грешную землю? — спросил я. — Как это было в детстве?
— Джек, я скучал по тебе, — признался Даллас. — Я нелегко схожусь с людьми. Мы братья, так что выбирать не приходится. К семье я отношусь серьезно. Это все, что у меня есть.
— Я должен был излечиться, Даллас, — вздохнул я. — У меня не слишком-то хорошо получилось, но все произошло совершенно естественно. Похоже, я правильно сделал, уехав в Рим.
— Ты имел полное право так поступить, — ответил он. — Я тебя за это не виню. Но навестить-то, по крайней мере, мог или хотя бы письмишко черкнуть.
— Когда уезжал, то хотел исчезнуть из собственной жизни. У тебя когда-нибудь такое было?
— Нет, — ответил он. — Никогда.
— Мы с тобой разные люди.
— Парни вроде меня нравятся мне гораздо больше, чем парни вроде тебя, — заявил Даллас.
— Мне тоже, — ответил я, рассмешив брата.
Хотя семья моя прошла через множество испытаний и получила не одну душевную травму, она находила утешение в смехотерапии. Черный юмор хранил нас от ханжества и отчаяния.
— Как поживает твоя дорогая жена? Как дети? — поинтересовался я.
— Хорошо, спасибо.
— Можешь не волноваться. Я не стану называть ее мисс Скарлетт при встрече.
— И на том спасибо, — процедил Даллас.
— Ты уже сообщил ей, что Линкольн освободил рабов? — спросил я.
— Мне плевать, что ты ненавидишь мою жену.
— Даллас, я вовсе не ненавижу твою жену. — Я был в полном восторге оттого, что он занял оборонительную позицию. — Она не ходит, а плывет, как португальский военный корабль… или как медуза. Не доверяю я женщинам, которые плывут.
— У нее просто хорошая осанка. Мы с ней очень счастливы.
— Если муж, когда его не спрашивают, патетически заявляет, что счастлив с женой, мне чудится запах развода, любовниц и ночного побега в Доминиканскую Республику. Счастливые мужья так не говорят. Они просто парят в небесах и постоянно улыбаются.
— Позитивное мышление — это как раз то, чего тебе не хватает, — заметил Даллас.
— Нет ничего фальшивее позитивного мышления, — возразил я. — Это так по-американски.
— И все же здорово, что ты вернулся, — покачал головой Даллас, завел двигатель и выехал с парковки. — Мне кажется, это было только вчера, когда я считал тебя фантастическим парнем.
 
— Время летит.
— Рад, что ты приехал, Джек. Мама может умереть раньше, чем мы доберемся до больницы.
— Все то же старое доброе позитивное мышление, — ляпнул я, но тут же прикусил язык, а поскольку Даллас ничего не ответил, поспешил сменить тему: — Где мне остановиться?