Гробовщик. Дилогия (СИ)

Уткин послушно встал и сделал несколько шагов к нему. Приборчик взревел сиреной. Бродяга от неожиданности шарахнулся в сторону.
– Это сигналка, – сказал Степан. – Спать я буду там.
Он показал на покосившийся на одну сторону сарай.
– Дверь закрою. И если, пока я сплю, кто-то из вас приблизится к сараю ближе пяти метров, она заревёт, – продолжил Степан. – Я проснусь, выйду и кончу обоих. Не разбираясь. Всё понятно?
Бродяги одновременно кивнули.
– Тогда, спокойной вам ночи.
Заскрипела, закрываясь, дверь сарая.
Аслан, молча, встал и залез в дом через давно выбитое окно. Там он улёгся на скрипучий, вонявший ржавчиной и плесенью диван и через несколько минут громко захрапел.
Дежуривший первым Лёха автоматически отхлебнул остывший чай. Ну дела. Только вот думали, как бы извернуться, чтобы лишний день прожить. А тут такая удача с неба свалилась.
Он понимал, что пришелец нарочно не стал уточнять, что за артефакт и в чем проблема с его получением. Типа на психику давил, чтобы они с Асланом до утра помучились да посговорчивее были. Чудило! Знал бы он…
4. Везение и невезение Лёхи Уткина (продолжение).
Уткин проснулся, когда светало. Ветер переменился, и пахнувший от догорающего костра дым заставил его закашляться. За ночь откуда-то набежало полное небо облаков, поэтому день обещал быть хмурым и ветреным. Черные силуэты домов покинутой деревни угрюмо проявлялись в безрадостном рассвете.
Тело Лёхи затекло. Он потянулся и зевнул. Потёр заспанное лицо, подкинул дров в костер. Прикурил от уголька мятую сигарету. Посидел, пуская дым в небесную серость, а потом залез в дом, растолкал Аслана. В это время дверь сарая заскрипела, и оттуда появился человек, назвавший себя Степаном Сливой.
Почти не разговаривая, они быстро позавтракали, собрали нехитрый скарб в рюкзак, и Степан повёл бродяг к восточной окраине села. Там, на высоком холме в длинном одноэтажном здании находился заброшенный мебельный цех. Поход по-прямой не получился. Четыре аномалии, в том числе громадная «Карусель», заставили группу петлять, в поисках безопасной дороги. Когда же, наконец, они вошли в цех через маленькую дверь в перекошенных и просевших воротах, все трое долго стояли у входа, привыкая к полумраку.
Когда-то давным-давно Лёха работал в шараге по производству корпусной мебели. Поэтому его не удивило, что помещение перегорожено целлофановыми полосами, около метра шириной, висевшими внахлёст от стенки до стенки. Так часто делали, чтобы уберечь заготовки от влаги.
Целлофан слегка покачивался на сквозняке из разбитых окон. Уткину показалось, что там, за его преградой мелькают какие-то мутные тени. Изображение то проявлялось, становясь отчетливым и ярким, то шло мересью, будто в испорченном телевизоре. В какой-то момент вид заброшенного пыльного цеха сменился на большую комнату, ярко освещенную большой, утыканной свечами, люстрой. Под свечами кружили пары. Дамы в пышных платьях с нескромными декольте, кавалеры во фраках. Звуки вальса становились все громче.
И Лёха, и Аслан забыли, зачем пришли. Оба, будто под гипнозом, двинулись к целлофановой преграде между ними и праздником. А там танец закончился, лакеи разносили напитки на больших подносах, слышался гул голосов, смех. Среди гостей промелькнул и вдруг замер у самой границы по ту сторону хрупкий девичий силуэт. Девушка была чудо, как хороша. Большие зелёные глаза, пухлые губки, точеная, наливающаяся соком юности фигурка. Золотистые локоны волос на плечах так гармонировали с голубым цветом платья. Девушка смотрела на бродяг, слегка склонив головку на одно плечо, и в ее глазах блестело любопытство. И те тоже не могли отвести от нее взгляда.
Где-то в глубине бального зала заиграла весёлая музыка. Девушка обернулась на звуки, и, снова глянув на бродяг, нетерпеливо поманила их рукой. Аслан то ли застонал, то ли зарычал и в два шага приблизился к прозрачной преграде почти вплотную. Он медленно приложил к ней ладонь в том месте, где девушка приложила свою ладошку с той стороны. Целлофан задрожал, зашелестел…
 
И вдруг стал обматываться вокруг Аслана. Тот сразу не отреагировал, а когда очнулся, было поздно. Его пеленало, будто куколку, наматывая все быстрее, виток за витком. Ноги Аслана оторвались от пола. Он протяжно завыл и задергался, изгибаясь всем телом. Кокон шелестел и скрипел, наматываясь и наматываясь. Лёха в ужасе глядел, как изнутри на целлофан брызнула кровь и потекла, ускоряясь, вниз алая дорожка. На деревянный пол застучали частые капли. Он как будто проснулся.
Только сейчас до него дошло, что за целлофаном нет и не могло быть никакого праздника. И в самом деле, сквозь преграду уже не было видно ни людей, кружащих в танце, ни красавицы, зовущей присоединится к веселью. Лишь что-то серое и мутное. Там же, где преграда исчезла, ему открылось продолжение пыльного заброшенного цеха. И только куколка Аслана, ноги которого все ещё конвульсивно дёргались, портила картинку давнего запустения.
Уткин обернулся и увидел, что Степан хищно скалится.
– Быстро, – рявкнул он и пихнул Лёху в спину так, что тот чуть не упал. – Быстро.
И сам зашагал следом, толкая бродягу перед собой. Так они добрались до левого угла, где прямо из дыры в штукатурке торчал, будто кусок проволоки, стебель какого-то растения, с чем-то вроде бутона на конце. У самой стены, Степан оттолкнул Лёху в сторону, закатал рукав куртки до локтя, достал нож из ножен на поясе и, после секундного колебания, с нажимом провел лезвием от запястья и выше. Брызнула кровь, «растение» в стене встрепенулось и потянулось к ране. Здоровой рукой Степан взялся за стебель, потянул, и тот с тихим чмоканьем выскочил из дыры. Уткин увидел, что заканчивается растение эдакой шевелящейся присоской. Не мешкая, Степан ткнул стеблем прямо в рану, и тот стал заползать в руку, как змея или длинный червяк. Когда снаружи остался лишь бутон, он вдруг распустился ярко-алым цветком, похожим на розу. В воздухе разнеслось сладкое благоухание.
Степан закатил глаза и пошатнулся. Лицо его расплылось в глуповатой улыбке. Он был похож на наркомана, получившего вожделенную дозу. Но расслаблялся он недолго. Бутон закрылся и вполз в руку. Лёха готов был поклясться, рана на руке Степана заживала на глазах, и взгляд его снова обрёл сосредоточенность.
– Топаем отсюда, пока эта дрянь не перезарядилась, – сказал он, опуская рукав.
Уткин повернулся к двери. Сделал пару шагов и замер. Целлофанового кокона не было.
– А куда?.. – он не договорил, попятился, но наткнулся на Степана.
Снова последовал ощутимый толчок в спину.
– Двигай, давай!
И Лёха почти побежал, вжимая голову в плечи и опасливо косясь на потолок, заросший хлопьями, похожими на черную паутину.
Снаружи их ждал все тот же пасмурный день. Только к серой мути в небе прибавились порывы холодного ветра. Лёха застегнулся на все пуговицы и поежился.
– Что теперь? – спросил он. Его трясло то ли от холода, то ли от пережитого ужаса.
– Теперь, ты разведёшь костёр, а я пойду, схожу до ветру, – весело сказал Степан. – А потом мы пообедаем. Хочешь, небось, жрать?
Уткин неопределённо пожал плечами. Есть ему не хотелось. Он вдруг отчетливо понял, на каком крепком поводке оказался. Знать бы зачем? Для каких нужд он понадобился этому странному человеку? Может, как и Аслан, всего лишь в качестве отмычки? Не стоит ли, в таком случае, улучить момент и сбежать от такого благодетеля? Он посмотрел на здание цеха, за которым скрылся Степан. А чего, собственно тянуть… Он воровато пригнулся и готов был уже припустить по дороге, которая их привела сюда, но тут из-за угла вынырнула знакомая фигура в камуфляжной куртке.
 
– Хорошо, что не развёл костер, – сказал Степан, быстро подходя. Лицо у него было встревоженным. – Обед отменяется. Валим отсюда. И по-быстрому.
Он присмотрелся к замершему Лёхе и нехорошо улыбнулся:
– Да ты никак свинтить хотел?
– С чего бы это? – стараясь, чтобы голос не дрожал, пожал плечами Уткин. – Ты же меня вывести обещал. Что я – враг себе?