Третьего не дано

Крылов с трудом садится.
Нет, нет, ты лежи, не подымайся… Дай я тебя причешу. А то тут к тебе одна… корреспондентка собирается. Чего это она – писать про тебя будет?
Крылов. Где она – здесь? Слушай, это… Скажи ей… пусть поднимается. А ты подожди там.
Крылова. Зачем это?
Крылов (нетерпеливо). Иди, потом придешь.
Крылова выходит. Крылов какое-то время лежит один. Потом входит Косарева.
Косарева. Здравствуйте, Игорь Михайлович.
Крылов. Здравствуйте…
Косарева. Я из вечерней газеты. Готовлю материал о вчерашнем случае. И в частности – о вас. (Берет стул, садится.)
Крылов. А я при чем?
Косарева. О вашем геройском поступке.
Крылов. Это еще каком?
Косарева. Ну – как вы прыгнули на аварийный рубильник, чтобы спасти… Это ведь действительно геройство. Я сама не люблю громких слов, хотя и вынуждена иногда их писать, но это называется именно так.
Крылов. А про это про все кто вам рассказал?
Косарева. Многие… Директор ваш, например.
Крылов. Так… А больше он ничего не говорил?
Косарева. Больше? Про что?
Крылов. Ну, не знаю… Про Степанова, например. Или про прокладки…
Косарева. Я понимаю вас, поверьте. Мне кое-что рассказали о ваших порядках.
Крылов. Так вот и написали бы о них.
Косарева. Это своим чередом. Но к вам-то я пришла не из-за этого, я бы не стала вас беспокоить в таком состоянии. У вас мне нужно узнать другое, то, что, кроме вас, никто не скажет.
Крылов. Вот ваша газета прогресс технический расписывает – как хорошо, когда он есть. А когда его нет, когда он только на собраниях да в отчетах – тогда как? Вот так?!
Косарева. Я понимаю, но я не об этом сейчас. Я о другом – о подвиге вашем.
Крылов. Да что вы все про свой подвиг, дался он вам…
Косарева. Не про мой – про ваш.
Крылов. Не в этом сейчас дело, как вы в толк не возьмете, сейчас не об этом надо писать!
Косарева. Господи, и вы меня учить. Мало мне вашего Басаргина.
Крылов. Да нет, вижу, не мало, вижу, в самый раз.
Косарева. Слушайте, Гоша, поймите, я, конечно, могла бы написать о вас и без вас, по рассказам других. Герой в больнице, так что… Но ведь я хочу как лучше, как точнее. Потому что статью прочтут десятки тысяч, и если в ней будет хоть какая-нибудь неточность, то ее потом уж не выправишь. Вы же не сможете обойти всех подписчиков и всем доказать, что на самом деле что-то было по-другому…
Крылов. Вот именно. Потом уж не поправишь,
Косарева. Ну… Поняли наконец.
Крылов (после паузы). Понял. Очень даже понял.
Косарева. Вот и хорошо. (Открывает блокнот.) И расскажите.
Крылов. О чем?
Косарева. Как вам удалось отключить магистраль, как вы решились – с семи метров…
Крылов. Я? (Молчит некоторое время, потом – отвернувшись лицом к стене.) Ничего я не решал.
Косарева. Но вы же сделали это?
Крылов. Так это случайно. Упал просто.
Косарева. Как упал?
Крылов. Ну как падают – по закону Ньютона.
Косарева. Подождите, подождите. Не понимаю. Вы что же, хотите сказать…
Крылов. Ничего я не хочу сказать. Это вы хотите, чтобы я говорил. Вот я и говорю, как было.
Косарева (несколько оторопела). Так… Значит, случайно… С такой высоты – и точно на рубильник.
Крылов (снова повернувшись к ней, почти весело). У нас в цехе все может быть. Это еще что. У нас даже сам взрыв – и тот, говорят, случайно. Не слыхали часом?
Косарева (долго смотрит на него, потом тихо). Зачем вы это, Гоша?
Свет гаснет и загорается на другой половине. Кабинет Суровцева. Он держит сверстанные полосы газеты и, прижав телефонную трубку плечом, кричит в нее.
Суровцев. Кто? Кто сказал… А я это говорил?… Нет? Так какого дьявола… Вот и перебирай все… Ничего, успеешь, меньше курить будешь… (Хочет уже положить трубку, но снова подносит к уху.) Что?… Косарева?… Обязательно будет… Даже не думай…
Входит Косарева.
Место держи до последнего. (Увидев ее.) А, легка на помине. Слышишь – пришла… Так что жди… Да, да. (Вешает трубку; Косаревой, смотря на часы.) Ты что – погубить меня хочешь? Где статья?
Косарева. Нет ее.
Суровцев (нарочито спокойным тоном). Так. Прекрасно. А что мы дадим на второй полосе?
Косарева (подавленно). Незнаю, Алексей Авксентьевич.
Суровцев. Не знаете? А кто втравил меня в эту идиотскую затею – тоже не знаете? Кто вызвался сделать статью вместо информации?
Косарева (волнуясь). Вы не поняли меня, Алексей Авксентьевич. Дело не в том, что я не успеваю. Здесь другое. Мы не должны отделываться героической статьей. Поймите: авария имела вполне конкретные причины.
Суровцев. Вы что, полагаете…
Косарева. Подождите, дайте мне сказать. Вы посмотрите, что получается. Четыре человека – порознь никто из них вроде бы не виноват. Ну, подумаешь, что особенного: погонял ремонтников, не поставил прокладку, напился, оставил на вторую смену. Они десятки раз это делали, и никогда ничего не случалось. Так? Но тут, в сумме, их поступки как бы наложились друг на друга и… Знаете, как это бывает – рвется в узком месте. И вот об этом-то и надо дать материал, а не только о Крылове. Так и интересней, и честнее. Ну? Ты согласен?
Суровцев. Все?
Косарева. Нет. Пойми, Алеша, Басаргин не зря так жмет на нас. Он же рассчитывает, что после хвалебной статьи о его рабочем другую, критическую, мы сейчас не дадим. А там комиссия запишет – несчастный случай, и все на этом кончится. А это не должно кончиться. Пусть они виноваты косвенно, пусть даже юридически совсем не виноваты, но нельзя, чтобы они прикрылись, как щитом, нашим панегириком.
Суровцев. Теперь вы кончили? Ну тогда послушайте меня. Я думал, вы достаточно опытный журналист и понимаете обстановку. Не знаю, что уж на вас нашло. Вы отдаете себе отчет, сколько жителей нашего города связано с заводом? И они уже знают о взрыве. Но они не знают толком, что произошло, и поэтому питаются слухами. Плохими слухами, заметьте. А между прочим, одна из основных задач прессы – информирование населения. Просто информирование, без всяких яких.
Косарева. Ну и дадим краткую информацию.
Суровцев. Ах, вот как. Не поздновато ли вас посетила эта гениальная идея? (Раздраженно.) Что ты прикидываешься, в самом деле! Я уж обещал, что будет статья о Крылове, я место вон сколько уж держу, а тебе вдруг в принципиальность поиграть захотелось?!
Косарева. Я ничего плохого не предлагаю.
Суровцев. И я ничего плохого не предлагаю. Сделать материал, который перепечатает Москва, – это что, плохо? А открыть стране нового героя?
Косарева. Да нет, все это замечательно, но…
Суровцев. Вот и прекрасно. И сделай это. А остальное потом. Что ты на меня так смотришь? Я же не против, чтобы вскрыть причины, но не сейчас. Комиссия ведь еще не вынесла решения. Поэтому пока что надо дать то, в чем есть полная уверенность.
Косарева. Да? А ты знаешь, что говорит Крылов? Что он просто упал. Якобы случайно, от взрыва. И рубильник просто зацепил, падая.
Суровцев. Ты что, ты понимаешь, что говоришь?
Косарева. Так это не я говорю, это Крылов.
Суровцев. Да мало ли что он говорит, он же не в себе, он болен, он не понимает, что делает…
Косарева. Да нет, я думаю, что он-то как раз все понимает. Больше, чем мы.
Суровцев. Неужели ты не понимаешь, он же просто скромничает. Ты должна была объяснить ему – это ложная скромность.
Косарева. Никакая это не скромность.
Суровцев. А что же это? Что, по-твоему, действительно все случайно у него вышло?
Косарева. Да нет, не случайно, конечно. Но нельзя же сделать вид, что мы ничего не слышали. Он же не просто так, ты думаешь, ему легко было решиться? Он ведь нам с тобой помочь хочет, понимаешь? Облегчить выбор. Подтолкнуть…
Суровцев. Вот именно. А я не люблю, когда меня подталкивают. И тебя… Ты ведь опять себя под удар хочешь поставить. И газету заодно. Нужно это тебе сейчас? Мы ж только от Глаголева отбились. Ты вспомни – сколько таскали… Тебе мало? Ты пойми, я ж не о себе – о тебе. Я газету подписываю, а статью-то ты. Ты отвечаешь за каждое слово в ней. Ты абсолютно уверена, что за несколько часов сумела понять то, что складывалось годами? Уверена? Если уверена – давай. А если нет, если потом они докажут, что причины аварии не субъективные, а объективные, – тогда что? Тогда ведь не кто-нибудь, а я лично, что называется, своими руками, должен тебе… Ну?… Ну подумай… Тебе ведь уезжать вот-вот. А если начнется сыр-бор, так еще неизвестно…