Мертвоводец (СИ)

На контакт пленник так же идти отказывался. К счастью, я давно занимался саморазвитием, а значит, трудности меня не пугали. Если задачу нельзя решить сразу, ее можно решить постепенно.
– А вы, Владимир, не думали, что у всех этих событий есть объяснение проще, чем вмешательства дьявола? У каких-то людей есть интересы, наверняка, насквозь эгоистичные. Мир захотели захватить. Или просто спятили. Но по факту это просто люди. Разумеется, я к ним отношения не имею. Я просто под раздачу попал. То, что вы пытаетесь отыскать религиозную подоплеку, мешает вам взглянуть на все непредвзято. Даже то, что меня почему-то слушается часть мертвяков, это ведь тоже можно использовать для благих целей, верно? Я мог бы запрещать им нападать на живых, отводить в какие-то резервации, где искали бы лекарство. Огромная польза, так ведь?
В перерывах между тренировками и добыванием пищи, я только и делал, что говорил. Видимо, успел намолчаться.
– Знаете, я думаю, религия всему виной. То есть, я ничего против не имею, наоборот, только за, если вам это помогает. Архитектура религиозная, опять же, очень красивая. Но вам не кажется, что атеист, живущий честно, может быть ближе к богу любого верующего? Он-то ада не боится, а все равно хорошо себя ведет. Но при этом стоит об этих воззрениях заявить или, не дай бог, призывать начать, сразу закон об оскорблении чувств верующих вплывает. Вот зачем вы его придумали?
Забавно, не произнося ни слова, священник все равно со мной общался. Сам он этого, скорей всего, не хотел, но наблюдая за его реакциями, я все лучше и лучше его узнавал. Мимика, жесты, дыхание… Если кого-то хорошо знаешь, то и по напряжению шеи поймешь, задался ли у него день. До такого пока не дошло, но насчет РПЦ к примеру, спецназовец явно сомневался. И я намеренно его подтрунивал. Начнет спорить, глядишь логика и пересилит. Как шутил в своих спешелах Джордж Карлин: «Библия атеиста – это библия. В ней достаточно доказательств, что религию придумали люди, а не бог».
– Вот вы знаете, что это за цифры: одиннадцать, семь, девять и еще раз семь? Нет? А я вам скажу: это соответственно, количество указательных пальцев, челюстей, рук и голов Иоанна Крестителя хранящихся в церквях и монастырях Европы. Вы же наверняка об этом знаете. При этом относитесь снисходительно, так как понимаете, что это дело рук человека, а не бога. Только я не к тому говорю, что ваша вера – ерунда, а к тому, что те сведения, которые вы почерпнули из религии они необязательно верные. Могла закрасться ошибка. И насчет меня вы могли ошибиться!
У меня была обширная программа лекций: «А что, если бог умер?», «Бога должны искать ученые», «Почему Сатану можно вызвать, а бога нельзя?» и так далее. Я никогда не был верующим, а потому, наверное, иной раз перегибал палку. Слишком легким тоном рассуждал на важные для Владимира вещи. Подумав об этом, я немного устыдился. И решил сменить тактику. Стал рассказывать священнику про себя. Про свои интересы, про брата, про цигун. Подробно рассказал про все то, что случилось с того дня, как впервые наткнулся на мертвяков в метро. Очень сложно испытывать ненависть к человеку, о котором столько знаешь. Понять – значит, простить. И вроде как, понемногу начинало действовать. Спецназовец уже не так активно пытался умертвить меня взглядом. Скорее, смотрел с каким-то смирением.
Я даже решился задать вопрос, ответ на который интересовал меня куда сильнее, чем любые другие ответы:
– А Кока-Колу не вы взяли?
Владимир не ответил. Вместо этого отвернулся и улегся на лежак, который я для него сделал. Я не понял, что это означает? Неужели все-таки он?.. Конечно, бог велел нам прощать…
Закончив тогда тренировку, я подготовил стол, разложил фрукты, набрал воды в бутылку. Поставил кипятиться чай. Подтащил все к Владимиру. Я уже не боялся к нему приближаться, а связывал только когда уходил в лес за едой. Не сказать, что доверием проникся, скорее это была часть тактики «задруживания». Да и подрастерял он прыткости. Сначала–то нос вертел, но вскоре перестал. Но потом стал с каждым разом съедать все меньше и меньше. Не прогуливался почти, хотя никто не запрещал. Слушал, правда, внимательно. И за тренировками наблюдал. Не за чжанчжуаном, там как бы особо не за чем наблюдать – стоит человек и стоит.
 
А вот за формой, отработкой приемов он с интересом смотрел. И хорошо. Мне не помешал бы спарринг-партнер. Для цигуна-то он не особо нужен, а вот в тайцзи много парных упражнений. Пару тренажеров я себе сделал. Очень пригодилась веревка. Подвесил приличных размеров камень под дерево, чтобы он болтался на уровне груди. И использовал вместо груши. Не для ударов, а для толчков и затягиваний. Один из основных способов отработки техники. Так же упражнялся с растущей неподалеку упругой сосенкой. Вставал в стойку и упирался в нее кулаком или тыльной стороной кисти. По сути, еще один вид чжанчжуана. Тренирует перенаправлять силу удара из ног в предмет, так чтобы она не утекала через поясницу и плечи. В старой жизни я бы такое деревце ни на миллиметр не отогнул, а тут даже корни потрескивали.
– Что-то вы совсем на диету сели, – произнес я неуверенно.
В этот раз спецназовец только половину занятия посмотрел. Оставшиеся пару часов бессовестно продрых отвернувшись спиной.
– Да сколько спать-то можно? Чаек вскипел! Вы же не отказывались вроде…
Я осторожно потрепал Владимира за плечо…
– С вами все в порядке?
Священник как-то странно застыл, не реагировал на прикосновение. Я почему-то испугался. Ощущение, будто переходишь дорогу, и вдруг понимаешь, что забыл посмотреть в одну из сторон.
– Владимир!
Я оббежал его и, прижавшись к земле, заглянул в лицо. Оно было белое и неподвижное. Я перевернул его на спину… и увидел кровь. На горке в области живота и на ладони, которую он прижимал… Теперь перестал прижимать.
– Вы слышите меня? – произнес я судорожным шепотом. Отчего-то было страшно повысить голос.
Несколько секунд я вглядывался в неподвижное лицо. Оно и прежде казалось вырубленным из камня, теперь же застыло совсем. Я взялся одной рукой за его запястье, вторую положил на ворот… Черт! Не с моей нынешней чувствительностью пульс щупать! Приблизил ухо ко рту спецназовца, но дыхания не услышал. Или… или он просто мертв?
Очень осторожно, я приподнял край ткани, оголяя нижнюю часть живота священника. И увидел рану. Кусок щепки длинной сантиметров пять торчал у него из живота. Под таким углом, будто большая часть деревяшки оставалась внутри. Наверное, напоролся, когда я его толкнул, выскакивая из ямы… Рана была перемотана, а для деревянного осколка он сделал отверстие. Не стал вытаскивать. Не смог или решил, что слишком опасно. Бинт пропитался кровью.
– Владимир… можете… сказать что–нибудь?
Он снова не ответил. И тут я вспомнил, что у меня есть способ определить жив ли человек. Я чуть напряг затылок – мир окутался цветами мертвозрения – и посмотрел на Владимира. Желтой точки, к которой я успел привыкнуть, не стало. Его свет угас. Я еще долго всматривался в него: мертвозрением и просто глазами, но ничего не ощутил и ничего не увидел. Передо мной лежало мертвое тело.
Расстегивая ворот, чтобы пощупать пульс на груди, я заметил то, на что не обратил внимания раньше. Одной рукой Владимир зажимал рану, а во второй держал огрызок карандаша. Под самой ладонью лежала бумажка… нет, блокнот на проволоке. На листе осталась надпись:
«Гореть тебе в аду!»
Единственное, что значилось на странице. Я смотрел, не отрываясь, несколько секунд, потом спрятал блокнот в карман.
 
Хотелось уйти, не важно куда, но я вспомнил еще кое о чем. Я взял спецназовца за руку, закатал ему рукав и вгрызся зубами в предплечье. Жажда пришла в то же мгновение, но я едва–едва обратил на нее внимание. Выдрав клок мяса, я выплюнул его и несколько раз плюнул в рану. Задумался на секунду, потом разрезал себе палец и окунул в рану, смешивая кровь.