Шаг за шагом / Step by step (СИ)
— Оставайся внутри! — рявкнул на него Гейб. Он выглядел взбешённым: лицо налилось краской, а вены на шее вздулись.
Роб не послушал и подался вперёд. Где-то глубоко внутри он понимал, что происходит, но его сознание отказывалось верить в это. Страх ледяными волнами растекался от живота по всему телу.
— Я велел тебе не высовываться! — прорычал брат, толкая его обратно в дверной проём.
Роб не удержал равновесие и упал, ударившись затылком о спинку кровати. Нужно было скорее подняться. Он сел, обхватив руками пульсирующую голову. Гейб даже в детстве избегал демонстрировать своё превосходно в физической силе. И то, как он вёл себя сейчас, доказывало, что он окончательно вышел из себя. Робину оставалось только надеяться, что он не выместит свою злость на Майке. Прежде никогда он не чувствовал себя настолько жалким.
Он встал, доковылял до окна и увидел, как Майк с чемоданом в руке удаляется прочь из дома. Роб сглотнул комок в горле и пытался сообразить, что делать. Но тут Майк обернулся и бросил тоскливый взгляд в сторону его окна. Одной рукой он придерживал салфетку у кровоточащего носа.
Робин схватил телефон и набрал его номер. Майк не ответил. Во рту появился привкус горечи. Он не смог защитить то, что ему дорого даже от собственного брата. Теперь он наконец-то видел сложившуюся ситуацию полностью и чувствовал стыд, обиду и вину.
Нужно было поговорить с братом. Собравшись с духом, он оделся и спустился в бар. Гейб некоторое время шумел на кухне, делая заготовки для закусок, а затем вышел и принялся натирать барную стойку.
— Ты выгнал Майка?! — надрывно спросил Роб.
Он старался держаться на безопасном расстоянии. Брат уже отошёл, но в любой момент мог снова вспылить.
— И тебя бы выгнал, если бы не был уверен, что тебе некуда пойти, — сурово ответил Гейб, избегая смотреть на него.
— Все не так, как ты думаешь, — попытался оправдаться Роб.
— Да неужели?! — воскликнул брат. — Вы, видать, в шашки до пяти утра играли?
Роб стыдливо опустил глаза. Он верил, что не сделал ничего плохого, но под давлением Гейба не мог не чувствовать себя виноватым.
— И как у тебя вообще совести хватило творить такое в доме, что отец построил? — взревел Гейб, отшвырнув полотенце в сторону. — И я бы, может, понял, если б с бабой какой, а тут… — брат, задохнувшись, упал на стул.
— Послушай…
— Даже слушать ничего не хочу!
— Я, правда, пытался встречаться с другими, — Роб сел за стол поодаль от брата. Он верил, что до него можно достучаться. — Но ты ведь знаешь, что у меня ПТСР. Там, в Басре, я видел кое-что, что сильно повлияло на меня…
Роб рассказывал, не спеша, делая продолжительные паузы. Он не делился этим прежде ни с кем, даже с психиатром из реабилитационного центра. Гейб делал вид, что не слушает, но эмоции его говорили сами за себя. Как бы он ни был зол на Роба, не сопереживать ему он не мог.
— Мы тогда получили приказ зачистить территорию, недоступную для танков. Бой шел на протяжении более чем семидесяти восьми часов. Это было самое что ни на есть адское пекло! Потому, когда все закончилось, мы просто плакали, благодаря Господа, что остались живы. Но расслабляться было рано. Мы понимали, что террористы могли скрываться среди мирных жителей, а потому мы должны были проверить жилища. Я помню, мы с группой разделились, я вошел в один дом и увидел там женщину.
Ее лицо и тело были скрыты чадрой. Все, что я видел — это ее трепыхающиеся, будто в припадке бедра, меж которых пристроился наш солдат. Она кричала. Нет, даже не кричала, это было похоже на звериный рев. Мозг у меня тогда еле соображал. Все, чего мне хотелось — перестать слышать ее голос. Я врезал тому рядовому и попытался заткнуть ее. Тогда я увидел ее глаза: огромные, черные, полные ненависти. И меня прямо затрясло всего. Стояла жара под 120 ° F, а меня колотило, будто в Торонто в середине зимы.
Все, что я мог ощущать тогда — снедающие меня чувство стыда за того рядового, за себя и за свою страну. Мне хотелось упасть в ноги и молить о прощении, но я просто стоял перед ней, оцепенев. И тогда она выхватила с пояса мой нож, откинула чадру и перерезала себе глотку. До последнего своего вздоха она не сводила с меня уничтожающего взгляда, даже когда истекала кровью.
Робин замолчал, а Гейб взглянул на него сочувствующе и спросил:
— Так, значит, с той поры у тебя на баб не стоит? — он вздохнул. — Что ж, печально. Но едва ли это причина засадить под хвост мужику.
Он снова вздохнул и покачал головой.
— Ты не понимаешь. Дело ведь не только в сексе. Меня грызло чувство вины за все, что я натворил так сильно, что я сам себя начал ненавидеть. Я жил как в аду, каждый день просыпаясь от тех кошмаров, что видел тогда. Но рядом с ним все по-другому.
— Ты прав, я не понимаю. И лучше бы тебе не вести подобные разговоры в этом доме, — брат поднялся и вышел на кухню, оставив его наедине со своими мыслями.
Две недели Роб провел, будто в бреду. Из-за возросшей тревожности кошмары снились ему теперь каждую ночь, но самое страшное — вернулись флэшбэки. Вспышки накрывали его наяву, внезапно, находился ли он на улице, или дома. Он начинал видеть бегущих людей, горящие здания, слышал взрывы и выстрелы. Иногда видения были краткими, иногда продолжительными, но всякий раз, проходя, оставляли его в полной растерянности и опустошении.
Без терапии Майка он вновь ощутил все «прелести» своей одноногой жизни. Фантомные боли теперь стали беспокоить его куда чаще и сильнее, чем раньше. Он пробовал что-то с этим сделать, но в конце концов махнул рукой, и его лучшими друзьями опять стали таблетки и бурбон.
После ухода Майка Роб несколько раз пытался позвонить ему, но не смог. Как-то раз, изрядно напившись, он даже пошел к нему в больницу. Он долго ждал его у входа, твердо намереваясь поговорить с ним, однако, завидев его в компании другого мужчины, видимо, коллеги, засомневался. Майк выглядел спокойным и уверенным, беззаботно смеялся над рассказанной коллегой историей. Он выглядел совсем не так, как когда покидал дом Джонсов. И от осознания этого мужчине совсем подурнело.
Собрав остатки сил, он вернулся домой, лег и провалился в нервную дремоту. А ночью ему приснился очередной кошмар, но на сей раз в нем был Майк там, в Ираке. Он был как будто чуть моложе и чуть изящнее, чем в жизни. Но Робин точно знал, что это был он. На нем была до ряби в глазах белоснежная дишдаша. И он, Роб, сжимая его такого чистого и незапятнанного в своих потных грязных лапах, насиловал его на столе под канонаду автоматных очередей. И звонкий голос парня звучал беспомощным скулежом в ушах Роба. А его карие с длинными черными ресницами глаза были полны ярости и ненависти. Где-то на середине сон трансформировался, и они вдруг перенеслись на рабочую кухню в баре брата. Он все также держал Майка за бедра, но на сей раз, руки парня были свободны. В них он сжимал старый кухонный нож. Роб хотел закричать, но не смог раскрыть рта и только наблюдал, как лезвие входит в тонкую загорелую шею, будто в масло, и белая дишдаша окрашивается в красный.
Он очнулся в лихорадке, тяжело дыша, перевернулся на живот и сблеванул прямо на пол. Он был настолько омерзителен самому себе, что хотел просто исчезнуть насовсем, навсегда, не оставив ни одного упоминания о собственной отвратительной персоне.