Зло
— А коробка в сейфе?
— А ее никто искать не будет. Хозяина коробки на этой неделе к стенке прислонят. Ты его знаешь, распрекрасно знаешь, — Ястреб взял со стола газету, — ты же читал.
— Абалов!
— Ты же его собственность берешь, значит, ничью.
— Как же ты про сейф-то узнал?
Ястреб засмеялся.
— Пиши своему кенту, пиши.
Ямало-Ненецкий автономный округ. Поселок Лабытнанги. Учреждение 3678-С
Мишка Николаев, кликуха Махаон, вышел из здания промзоны. Бригаду увели в жилую зону, а он остался ждать сменщика, чтобы по счету передать ему сверла.
Одинокие прогулки из зоны в зону на спецрежиме удавалось получить не каждому. Это была привилегия авторитетных воров, живущих по закону. Мишка посмотрел на выцветшее небо, на солнце, похожее на горящий в полнакала фонарь, и закурил. Утомительное дело — полярный день, даже темнота, опускающаяся на тундру почти восемь месяцев в году, не раздражала его так, как это непонятное время. Мишка курил, смотрел на солнце, вокруг которого образовался черный кантик, и на душе у него становилось муторно. Семь лет ему гнить на этой зоне. Бывает, происходит чудо и освобождают по двум третям. Но надеяться на это можно на любом другом режиме, только не в Лабытнанги. Отсюда даже в побег не уйдешь. Тундра. Но о побеге Махаон не думал. Он всегда честно досиживал свой срок. Бегать и прятаться — не в его характере.
На вахте старшина Лазарев, старый вохровский волк, подавшийся на Север из Москвы за копейкой, за всякими там полярными и отдаленными надбавками, формально, с ленцой провел руками по бушлату и брюкам. Он знал, что такой авторитетный вор, как Николаев, ничего не понесет на себе. Если ему что и понадобится — другие пронесут.
— Я, земеля, дома был, — сказал старшина, — пивка в Сокольниках попил от пуза.
— Не трави душу, начальник.
— Ничего, Миша, семь лет — не вся жизнь. Не век тебе с номером на полосатке ходить. Откинешься.
— Спасибо на добром слове, начальник.
Махаон был опытным зеком, поэтому сразу же отогнал от себя мысли о Москве, пиве, Сокольниках и начал думать об ужине, о том, что удалось получить передачу от кентов, а завтра он сможет отовариться в ларьке, и о том, что скоро ляжет на вагонку и уснет до подъема.
В бараке они жили семьей. Пять московских воров и Леша Шмаль, мелкий фармазонщик, получивший всего три года. Ему бы сидеть где-нибудь под Калинином, но он втюхал фуфель дочери самого замминистра МВД. За два кольца с фальшивыми бриллиантами папаша распорядился отправить Лешу далеко на Север. Так Шмаль попал на особку. Парень он был свойский и веселый, жил по «закону». Три года на этой зоне давали ему право войти в авторитет, и Леша это очень ценил.
А главное, он прекрасно играл на гитаре и пел.
Мишка вошел в барак, и сразу зазвенели струны, и Лешка пропел:
Звон проверок и шум лагерейНикогда не забыть мне на свете,Изо всех своих лучших друзейПомню девушку в синем берете…Любимая песня Махаона. Старая блатная, тридцатых годов. Ее часто пел друг Махаона знаменитый московский вор Витя Золотой. Кликуху он получил за то, что всю свою жизнь воровал только золото.
Махаон прошел в свой угол, сел и стал стаскивать сапоги. Конечно, старшина — вертухай опытный, но и Махаон — не фраер, пронес он в сапоге сделанный им клинок для финаря.
К нему на вагонку присел московский вор из их семьи, финку Махаон правил для него.
— Ну, спасибо, братки, век не забуду.
— Ты ее спрячь пока, — усмехнулся Махаон, — потом чукча тебе из кости ручку вырежет.
Финку эту делали не для разборок, а для воровского шика. Поножовщины на зоне не было. Во-первых, народ сидел здесь все больше знаменитый, сливки блата, во-вторых, начальник лагеря был человек твердый. Он сам точно выполнял свой закон без всяких отступлений от инструкций и требовал этого же от заключенных. В прошлом году два черкеса устроили на зоне поножовщину. Их повязали, а ночью голых выбросили на снег и полили водой из шланга. Утром захоронили за зоной. Такие здесь были порядки.
Они только успели припрятать нож, как дневальный у входа заголосил:
— Гражданин начальник…
В барак вошел младший лейтенант, помощник начальника отряда.
— Осужденный Николаев, к начальнику, — опять пропел дневальный.
Махаон натянул сапоги и пошел в канцелярию.
Как положено, постучал, открыл дверь и доложил:
— Осужденный Николаев прибыл, гражданин лейтенант.
Начальник посмотрел на него, усмехнулся.
— Собирайся, Николаев. Через полчаса с вещами в штаб.
— Зачем, гражданин начальник?
— Повезло тебе, пойдешь на этап. В Питер тебя отправляют, к следователю. Рад?
— А то, гражданин начальник.
Конечно, Махаон был рад этой редкой удаче. Из Питера его наверняка отправят не дальше Архангельска. А там зоны нормальные. Там и две трети можно получить.
Все формальности были закончены стремительно. Из зоны Мишку конвоировали два молчаливых парня.
— Значит, так, Махаон, — сказал старший, когда они вышли с вахты. — Теперь для тебя закон — это мы. Дернешься — застрелим. Понял?
— Чего не понять, гражданин опер.
— Вот и ладно, вот и молодец. Руки.
Щелкнули наручники. У Махаона нехорошо стало на сердце. Странный какой-то конвой. Что-то здесь не так. И автозака не было. Стоял у вахты обыкновенный «рафик», без милицейской раскраски.
Ехали долго, машину нещадно трясло на разбитой дороге. Окна были плотно зашторены, поэтому Махаон по арестантскому опыту — в автозаках наездился достаточно — определил на слух, где едут. Вот все больше машин стало попадаться. Потом мост прогудел, значит, переехали Обь. Дорога ровнее стала, послышался неуловимый шум. Это музыка города. Не слышная многим, но понятная человеку, которого многажды возили в закрытых машинах.
Вот затормозили. Наверняка у светофора. Значит, привезли его в Салехард. Машина пропетляла по улицам и остановилась. Один из сопровождающих вылез. Прошло минут десять, и дверь распахнулась.
— Выходи, Николаев.
Мишка выпрыгнул, огляделся. Машина стояла у высокого зеленого забора. Из открытой калитки вышли двое крепких парней в темных костюмах.
— Пошли, Николаев.
Махаон направился к калитке и увидел обычный двухэтажный дом. Окна без решеток и «намордников», входная дверь без «волчка».
— Куда меня привезли? — спросил Мишка.
— Узнаешь скоро, иди в дом.
А дальше все было как в сказке. В прихожей его заставили раздеться догола и отвели в баню. Через час, вымытый, в новом летнем костюме, в хорошей рубашке, он сидел за обильным столом. Отворилась дверь, и в комнату вошел высокий, прекрасно одетый человек.
— Ну, здравствуйте, Михаил. Читайте.
Он положил перед Махаоном письмо Жоры Ереванского.
Ереван. Июнь 1978 года
Махаон разложил на столе инструменты. Три дня он сам мастерил замысловатые сейфовые отмычки. «Сундук», который надо было выпотрошить, был старым, знаменитой английской фирмы «Брилль и сыновья». Таких нынче не делали. Сейчас все больше на электронику надеются. А эту электронику опытный человек отключит «на раз». Старые сейфы — это не металлические сундуки. Это целая страна со своими секретами, пропастями и опасными дорогами. Открыть такой сейф, не зная его секрета, невозможно. Правда, новое поколение «медвежатников» работает грубо, без поэзии. Режет автогеном или заливает «царской водкой». А перед Мишкой стояла задача сложная. Открыть и закрыть сейф. Следовательно, надо работать аккуратно и четко.
Уже неделю он жил за городом, в доме Жоры Ереванского. Дача была шикарная. Мебель финская, хрусталь, ковры. И даже чудо техники — видеомагнитофон — имел Жора. Стоил он чуть больше «Волги», но вещь, конечно, классная. До глубокой ночи смотрел Мишка американские боевики. Когда он уходил в зону, о таком чуде еще никто и не слышал.