Самое трудное испытание (СИ)
Он оторвал взгляд от окна и огляделся. В комнате он был не один. Компанию ему составляли двое мужчин: один сидел, развалившись в кресле у очага, другой стоял напротив Уилла. Именно он был тем, кто стянул у него с головы мешок.
Следующее, что сделал незнакомец — вытащил кляп у Уилла изо рта.
— Прошу прощения, сир Норан, за грубость моих людей. Не судите их строго, они простые наемники и действуют, как умеют.
Говорящему было на вид лет пятьдесят. Небольшой рост, округлое брюшко, гладко выбритый двойной подбородок. Лицо было одутловатым, но совсем не злым: как и многие толстяки, этот человек на первый взгляд казался вполне добродушным. Но уже через миг бросались в глаза жесткие складки вокруг пухлого рта, твердая линия челюсти и холодный блеск в темных глазах. Он улыбался, и улыбка выглядела благожелательной. Но в глазах улыбки не было.
— Вы барон Кечензо? — спросил Уилл.
Голос прозвучал сипло, словно он долго кричал, хотя ему и не дали такой возможности. Уилл подавил желание прочистить горло и заставил себя не отвести взгляд, когда его глаза встретились с невозмутимыми, холодными глазами толстяка.
— Барон Кечензо? Нет. Хотя он сыграл свою роль в нашей с вами встрече, за что я ему бесконечно признателен. Вас оказалось не так-то просто застать врасплох, сир Норан. Это потребовало определенного плана и точно подобранного момента… Кстати, вы позволите называть вас сиром Уильямом? Или, может быть, даже просто Уиллом?
— Кто вы такой?
Уилл рад был отметить, что голос утратил хрипотцу и совершенно не дрожал, но подчеркнутая любезность похитителя начинала его раздражать. К тому же действовал на нервы второй мужчина, пока что молчаливо сидевший в углу. Уилл со своего стула не мог его как следует рассмотреть, но спиной чувствовал его взгляд и недобрую ухмылку. Всё это очень паршиво, но пока он держал себя в руках и намерен был выяснить как можно больше.
Толстяк отступил на шаг и отвесил церемонный поклон.
— Барон Гильемо Хименес, к вашим услугам. Впрочем, мы с вами были представлены друг другу лет семь или восемь назад при дворе его императорского величества. Хотя вы вряд ли помните.
Уилл действительно не помнил. Их столько было — этих баронов, графов, маркизов, просто дворян без титула, но с достаточными связями, чтобы втереться в круг, допущенный до представления блистательному сиру Риверте. Он был вторым человеком в империи после короля, а Уилл — его любовником, одним из ближайших к нему людей. Ближе Уилла, формально, были только графиня Риверте и близнецы, их общие дети. Но их очень хорошо охраняли: в замке Шалле, где росли дети под присмотром сиры Лусианы, постоянно состоял сильный отряд во главе с верными людьми. Уилла же Риверте никогда не охранял, точнее, охранял самим фактом своего присутствия с ним рядом. Да Уилл и не позволил бы, чтобы за ним таскались телохранители. После всех этих лет он требовал от Риверте доверия и хотя бы некоторой самостоятельности, и Риверте покорно предоставлял ему требуемое.
Ну вот и нарвался теперь. Очевидно, что это кто-то из врагов Риверте, которых у того водилось великое множество не только за пределами Вальены или в мятежных провинциях, но и прямо под боком. «Он же сейчас поехал в Сиану один. Что если там его…» — мелькнуло у Уилла, но он тут же одернул себя. Ни к чему придумывать новые тревоги, когда у него по горло собственных забот. Сир Риверте сумеет о себе позаботиться, а Уилл, ради него, обязан сделать то же самое.
— Если ждете ответного поклона, развяжите мне руки, — холодно сказал Уилл, и тот, кто назвался бароном Хименесом, рассмеялся неожиданно мелодичным и приятным смехом.
— Конечно, конечно! Простите ещё раз мою неучтивость.
Веревка упала. Уилл поднялся со стула, машинально растирая онемевшие запястья, но на его плечо тотчас легла тяжелая рука. Оглянувшись, он увидел, что сидящий у камина мужчина тоже поднялся и подошел вплотную. Он был отчасти похож на барона, но гораздо выше и стройнее, и с куда более хищным, вытянутым, словно морда гиены, лицом. Во взгляде его глаз, таких же черных и близко посаженных, как у Хименеса, читалось что-то плотоядное. Уилл невольно отступил на шаг, инстинктивно содрогнувшись от прикосновения этого человека.
— А это мой брат, капитан Рауль Хименес. С ним вы не знакомы, но теперь исправите это досадное упущение.
— Что вам надо, барон? — спросил Уилл. — Вы ведь знаете, кто я, и знаете, в каких я отношениях с графом Риверте. Если вы рассчитываете получить за меня выкуп или шантажировать графа моей жизнью, то…
— О нет, — барон покачал головой столь рьяно, словно сама эта идея вызвала в нем глубокое возмущение. При этом глаза его блеснули почти точно тем же плотоядным, хищным блеском, что и у его долговязого брата, по-прежнему нависающего над Уиллом сзади. — Нет, ничего подобного. У меня достаточно денег и мне не нужен выкуп. Также мне ничего и не нужно от сира Риверте. Ничего такого, что он мог бы мне дать.
— Тогда зачем вы это сделали? Неужели вы не осознаете последствия?
Уилл понимал, что ведет себя довольно нагло. Но он уже не чувствовал страха. Он не в первый раз оказался в плену и в общем-то знал, чего ему ожидать. В первый раз его захватил собственный брат, чтобы заманить Риверте в ловушку; во второй раз Уилл оказался во власти своего любовника Альваро Витте, к которому едва не ушел от Риверте, чуть не совершив самую большую ошибку в своей жизни. Да и в конце концов, даже в замке Даккар Уилл поначалу был заложником, которому запрещалось выходить за ворота. Да, он знал, каково это — оказаться в плену, и хотя ничего приятного в этом не было, трагедии из ситуации он тоже не делал. Единственное, что его заботило — что подумает Риверте, когда узнает о случившемся.
Ему станет страшно. И больно. И он будет зол, как сто разъяренных чертей.
Уилл, откровенно говоря, не завидовал братьям Хименесам.
Однако те держались весьма уверенно, не ответив на презрительный вопрос Уилла. Барон — насколько Уилл мог судить по внешности, он был старше брата лет на пять-десять, — пригласительно указал пленнику на кресло возле стола. Уилл только теперь заметил, что там лежит бумага, перо и чернила. Они хотят, чтобы он написал Риверте письмо. Значит, все-таки им что-то от него надо. Что ж, не худший вариант — Риверте по крайней мере узнает, в каком положении оказался Уилл, и быстрее примет меры по его спасению.
Прикинув все это, Уилл не стал тратить время на пустое упрямство и молча сел за стол. Младший Хименес, названный его братом капитаном (вероятно, он служил в армии Риверте и точил на него зуб, может быть, даже из-за недавней ревизии войск), встал у Уилла за креслом, предупреждая малейшую попытку к сопротивлению. Да, они все продумали: с толстым и немолодым бароном Уилл, даже безоружный, мог управиться сам, разбив об его коротко стриженную голову какую-нибудь безделушку из тех, что стояли на каминной полке. Но драться с высоким, плечистым капитаном Уилл пока не рискнул — во всяком случае, для этого следовало выждать подходящий момент.
— Вы хотите, чтобы я написал графу письмо? — спросил Уилл. Задавая вопросы, он чувствовал себя увереннее, словно перехватывал инициативу — хоть это и была всего лишь иллюзия.
— Вы, полагаю, хотите этого не меньше нашего, — широко улыбнулся барон. Он встал напротив стола, так что его грузная фигура закрыла окно.
— Отойдите, — сухо сказал Уилл, берясь за перо. — Вы заслоняете мне свет.
Он услышал, как мрачно хмыкнул капитан за его спиной. Барон, однако, услужливо отступил на шаг. Уилл обмакнул перо в чернильницу и поднял взгляд на своего похитителя.
— Итак, пишите. «Любовь моя»…
— Что?! — перебил Уилл, не веря своим ушам.
— Вас что-то смущает? Вы разве не так обращаетесь в переписке к своему благоверному? — насмешливо спросил барон.
— Нет, — возмущенно бросил Уилл, чувствуя предательскую краску, выступившую на щеках.
Рауль Хименес за его спиной ухмылялся теперь во весь рот, показывая два ряда крепких белых зубов. Конечно, они знали, что он фаворит Риверте, именно поэтому Уилл и оказался их мишенью. И, как и большинство вальенской знати, не одобряли их связь, на что Уиллу было так же глубоко наплевать, как и самому Риверте. Однако сейчас насмешки похитителей на эту тему почему-то задели и смутили Уилла.