Ключ

С момента взрыва в Цитадели Клементи направил туда агентов Церкви с приказом внимательно следить за развитием ситуации. До этого используя все выгоды положения Цитадели с тем, чтобы не афишировать ее связи с Римом, он надеялся, что тамошний исполнительный совет быстро придет в себя и возьмется за наведение порядка. Четкое мышление политика подсказывало Клементи, каким оружием можно уничтожить назревающую угрозу. Но он и представить себе не мог, что нажимать на спусковой крючок придется ему самому.
Снаружи до него долетал гомон покидающих площадь туристов. Они восхищались величием и чудесами католической церкви, не подозревая, какие страсти ее раздирают. Звонок, напоминающий звон ножа о бокал, известил его о том, что пришло ответное сообщение: «Пока ничего нового. Ходят слухи, что девятый монах при смерти. Как прикажете поступить с остальными?»
Рука кардинала зависла над клавиатурой, готовая отстучать ответ. Возможно, все решится само собой. Если умрет еще один монах, в живых останется всего четверо — правда, трое из них миряне, не связанные с матерью-Церковью обетами молчания и послушания. Самая большая угроза исходит как раз от них.
На уголке стола, за стопкой газет, кардинал отыскал глазами их фотографии: две женщины и мужчина. В обычных условиях Цитадель сама разобралась бы с ними — быстро и решительно, учитывая ту угрозу, которую представляли они для давней тайны, ревностно хранимой горным монастырем. Клементи, однако, был римским клириком, больше политиком, чем священником. Иными словами, он был весьма далек от соблазнов, рождаемых непосредственным участием в реальных событиях. В отличие от рунского прелата, он не привык подписывать смертные приговоры.
Пытаясь отсрочить момент принятия решения, он встал из-за стола и возвратился к окну.
За минувшую неделю гора начала подавать признаки жизни: за некоторыми высокими окнами мелькали свечи, из труб нет-нет вился дымок. Рано или поздно им придется нарушить свое молчание, восстановить связь с миром и навести порядок в собственных делах. А до тех пор он, Клементи, должен хранить терпение, не пачкать рук и сосредоточиться на будущем католицизма, на тех реальных опасностях, которые грозят Церкви, — опасностях, не имеющих ничего общего ни с городом Рун, ни с тайнами далекого прошлого.
Он потянулся к лежавшей на подоконнике пачке сигарет, намереваясь выкурить шестую за сегодня — в честь принятого решения, — когда в коридоре послышались шаги. Кто-то спешил сюда — так спешил, что дело не могло оказаться обыденным. Раздался резкий стук в дверь, и на пороге возник остроносый епископ Шнайдер.
— Что случилось? — В голосе Клементи прозвучало гораздо больше раздражения, чем ему хотелось бы.
Шнайдер, его личный секретарь, принадлежал к тем епископам, кто поднялся из низов и стремился любой ценой сделать карьеру. Подобно ящерице, которая гнездится у самого жерла вулкана, он постоянно находился в опасной близости от раскаленного добела пламени власти, и все же оно ни разу не опалило его. Деловые качества епископа были выше всяких похвал, однако Клементи было трудно испытывать симпатию к этому человеку. Сегодня, впрочем, весь внешний лоск слетел со Шнайдера без следа.
— Они здесь, — только и сказал он.
— Кто?
В ответе не было необходимости. Все, что интересовало кардинала, без труда читалось на лице Шнайдера.
Клементи схватил пачку сигарет и сунул в карман. Он ясно понял, что за ближайшие часы выкурит, вероятно, всю пачку до конца.
  
3
 
Город Рун на юге Турции
 
С низко нависшего серого неба хлестали неровные струи дождя, закручиваясь водоворотами у самой земли, где они встречались с поднимающимися струями нагретого за день, но уже остывающего сейчас воздуха. Дождевые тучи образовались высоко над вершинами гор Тавра [18] и вбирали в себя влагу из воздуха, пока плыли на восток, над ледниками, к предгорьям, где в окружении иззубренных скал лежал город Рун. Острый пик Цитадели, высившийся в центре города, вонзался в самое брюхо туч, разбрызгивая дождь, который растекался по склонам, низвергался каскадами к подножию, заполнял высохший ров крепости.
В старой части города туристы с трудом карабкались по узеньким тропкам вверх, к Цитадели, оскальзываясь на мокрых камнях, шурша купленными на память красными плащами-пончо — они были изготовлены из полиэтилена и покроем походили на монашеские сутаны. Были здесь обычные туристы, которые уже поставили галочки напротив названия «Цитадель» в своих списках мировых достопримечательностей, но были и те, кого привела сюда старинная традиция, — паломники, принесшие к этим стенам свои молитвы и скромные дары в обмен на очищение души и умиротворение мыслей. На прошлой неделе приток туристов значительно возрос по сравнению с обычным. Людей привлекли недавние события в Цитадели и последовавший за ними целый ряд необычных природных явлений: земля содрогалась в тех странах, где никогда не бывало землетрясений, приливные волны обрушивались на берега, не имевшие никаких защитных сооружений, погода в разных краях менялась вопреки всем прогнозам метеорологов и вопреки времени года — вот как этот сильный ледяной дождь, который пошел в конце теплой турецкой весны.
Люди карабкались и карабкались по скользким камням, поднимаясь к самым тучам, но там их взгляд встречал не внушающие благоговейный трепет бастионы Цитадели, а всего лишь неясные силуэты других растерянных туристов, которые, разинув рты, всматривались сквозь туман туда, где должна была возвышаться гора.
Блуждая в пелене тумана, они пробирались мимо усыпанного увянувшими цветами места, где разбился монах, и замирали у низкой стены с широкой насыпью за ней — здесь начинались укрепления Цитадели, здесь завершался путь паломников.
За оградой колыхалась под ветром и дождем высокая трава — там, где когда-то текла вода, — а еще дальше неясно виднелась чуть выступающая из тумана, подобная черному как ночь бастиону нижняя часть горы. Ее громада вселяла страх и вызывала ассоциации с огромным кораблем у туманного берега, нависающего над утлой лодчонкой. Большинство туристов, спотыкаясь в светящемся изнутри тумане, поспешило прочь отсюда, чтобы укрыться от дождя и сырости в сувенирных лавках и выстроившихся вдоль дальнего края набережной кафе. Но самые терпеливые остались стоять у низкой стены, вознося принесенные с собой из дальних краев молитвы. Они молились за католическую церковь, за эту покрытую тьмой гору и за обитавших в ее недрах от начала времен молчальников.
А внутри Цитадели царила полная тишина.
Никто не ходил по туннелям, не вел никаких работ. Не было никого ни в кухне, ни в саду, который цвел в кратере, в самом сердце горы. Горки камней и штабеля деревянных подпорок были брошены там, где еще недавно кипела работа по ремонту туннелей, — нигде ни следа тех, кто этим всем занимался. Массивные герметичные двери огромной библиотеки оставались на запоре: взрыв прервал электроснабжение и остановил машины, обеспечивающие кондиционирование воздуха и работу охранных систем. Ходили слухи, что скоро библиотека опять заработает, но никто не знал, когда именно.
В других местах появились признаки того, что горный монастырь постепенно возвращается к нормальной жизни. В большинстве помещений снова подключили электричество, во всех дормиториях [19] возобновились поочередные бдения для молитв и изучения священных текстов. И что самое важное — была назначена заупокойная месса, дабы предать наконец земле тела прелата и аббата, гибель которых ввергла монастырь в хаос безначалия, чего прежде никогда не случалось. Все обитатели горы направляли теперь свои стопы на мессу, дабы в благочестивом молчании принести дань уважения почившим.
Почти все обитатели.
В недрах горы, на верхнем этаже монастыря, вход на который был строго воспрещен всем, кроме немногочисленных Посвященных, которые носили зеленые сутаны хранителей Великой Тайны, поднимались по запретной лестнице четыре монаха.