Заградотряд времени
«На мине подорвался», — догадался я. Откуда она взялась — неизвестно, но это здорово нам помогло. Только потом пришло осознание, что если бы мы проехали еще немного, подорвались бы сами.
Люки танка распахнулись, и из машины стал выбираться экипаж.
— Чего лежишь, стреляй!
Боец передернул затвор, прицелился, выстрелил. Мимо. Эх, чему их только учили. Здесь же и сотни метров не будет.
— Дай сюда винтовку!
— Никак нельзя — табельное оружие, на мне числится.
— Сейчас немцы тебе покажут, как стрелять надо. Очухаются только.
Боец с явной неохотой подтолкнул ко мне винтовку. Давно я не держал в руках трехлинейку. Прицелился, задержал дыхание, подвел мушку к спине немца и плавно выжал спуск. Бах! Винтовка ощутимо ударила в плечо. Но немец завалился вбок.
Трое из экипажа забежали за танк и стали стрелять в нашу сторону из пистолетов. Ага! Не успели снять с танка пулемет — уже легче. Однако их трое, а винтовка у нас одна. Но и за танком они долго не усидят.
Танк дымил все сильнее, и вскоре из жалюзей моторного отсека, а затем и из открытых люков полыхнуло пламя. Буквально через минуту, а то и ранее рванет боекомплект. Любой танкист это понимает. Знали это и немцы. Вот один из них бросился вдоль дороги назад — в сторону, откуда появился танк. Его черный комбинезон мелькнул настолько быстро, что я и на мушку поймать его не успел.
Я взял прицел чуть выше дороги и левее танка. И как только из-за танка мелькнул танкист, нажал спуск. Убить — не убил, но в ногу ранил. Немец упал и начал что-то кричать своим.
Из-за танка выбежал последний танкист, схватил упавшего поперек груди и потащил в сторону. Я выстрелил, и одновременно с той стороны дороги хлопнул негромкий выстрел.
И в это время танк взорвался. Сначала из люков вырвался факел пламени, потом сорвало башню и раскатисто ахнуло. Во все стороны полетели какие-то куски.
Я ткнулся носом в землю. Когда поднял голову, оставшийся в живых танкист убегал по дороге. Я передернул затвор, прицелился, нажал спуск. Но вместо выстрела раздался лишь щелчок.
— Патроны дай, — повернулся я к бойцу.
— Нету, у меня всего пять патронов было.
— Тьфу ты, держи свою винтовку.
Я встал и направился к танку. Он жарко горел — так, что подойти близко было нельзя. Высокая температура обжигала лицо. Да и к чему мне этот железный хлам? Меня интересовали убитые танкисты. При них должны были быть пистолеты. А еще — карты.
Пистолеты были — я забрал оба и сунул себе за пояс. А вот карт не оказалось. Небось сгорели в танке.
Я оглянулся на обочину дороги.
— Эй, остался кто живой? Выходи.
Держа в руке наган, на дорогу вышел усатый сержант, и за ним — несколько парней.
— Ты в танкиста стрелял? — спросил я его.
Сержант кивнул.
— Молодец, здорово помог.
— А, так это ты с той стороны стрелял? — Сержант посмотрел на мои пустые руки. — А из чего?
— У бойца винтовку взял, только патронов в ней больше нет. Что делать будем?
— Пешком пойдем.
— Куда? Похоже, немцы впереди.
Я с сожалением посмотрел на чадившую полуторку.
— Ек-макарек, документы-то сгорели! — огорчился сержант.
— Хорошо, что сам живой остался, а документы по новой выпишут.
Собралось всего человек восемь. Остальные или были убиты, или просто разбежались.
— Ну, сержант, ты главный — решай.
— Назад идем, к нашим.
— Тогда нечего стоять, пошли.
И мы пошли назад.
Топали часа два. Пришли на место, откуда я брал людей в кузов полуторки, а там пусто.
— Сержант, может, место не то?
— Как не то, я сам под тем деревом сидел. — Сержант показал рукой.
Да, место и в самом деле то — трава помята, обрывки бумаги валяются. А вокруг — пусто, даже спросить не у кого, куда люди делись.
Озадаченный сержант раздумывал, как поступить.
Вдали послышался шум моторов. Наученные горьким опытом, мы бросились в лес. Но это были наши танки — БТ и Т-26. На узких гусеницах, со слабым бронированием и маломощной пушкой они на равных могли сражаться только с немецкими Т-I и Т-II. Тоже довольно старые конструкции — еще из тех времен, когда военным казалось, что для танка главное — скорость. Война быстро показала ошибочность такого мнения. Причем так заблуждались не только наши военные — немцы тоже.
Главный немецкий танковый теоретик Гейнц Гудериан, создавший концепцию танковых ударов, массированным бронированным кулаком проламывавших оборону противника, также делал упор на скорость, не забывая, впрочем, о броне, а главное — об управлении боевыми действиями. Надо отдать ему должное: для эффективных и согласованных действий танковыми клиньями он добился оснащения всех бронированных машин рациями. У нас же в это время рации были большой редкостью — даже танки командиров рот их не имели, и сигналы подавались флажками. Ну, как во флоте, ей богу. Правда, перед самой войной наши конструкторы смогли создать два современных танка — Т-34 и КВ, которые удачно сочетали высокую огневую мощь, толстую броню с рациональными углами наклона броневых листов и скорость. Каждое из этих качеств было крайне необходимо танку на поле боя. Немцы немного опоздали и, лишь столкнувшись в первые дни войны с редкими еще нашими новыми танками, спешно создали средний танк Т-V «Пантера» и тяжелый танк T-VI «Тигр». Но это будет уже потом, в 1943 году.
Увидев наши танки и разглядев красные звезды на башнях, все высыпали из леса и сгрудились у дороги.
Передний танк остановился, башенный люк откинулся, и вылез пропыленный донельзя танкист. Особенно это стало видно, когда он поднял очки-консервы — вокруг глаз выделялись светлые круги.
— На Сафоново прямо?
— Да! — Я махнул рукой в сторону Сафоново.
— Немцев не видели?
— Двигайся прямо — сам их увидишь.
Танкист засмеялся и нырнул в люк.
Танки тронулись, мимо нас прогрохотала колонна, осела пыль.
— Эх, надо было узнать, далеко ли до наших, — запоздало спохватился сержант.
Он подошел ко мне:
— Ты, я смотрю, постарше этих пацанов будешь да стреляешь метко. Ты партийный?
— Нет, сержант.
— Хм, плохо. Тогда сдай оружие.
— Один пистолет отдам, а второй — уж извини. Мы на войне, и немец спрашивать не будет, партийный я или нет, — он стрелять будет.
Я достал из-за пояса и протянул ему «Люгер-08». Сержант повертел его в руках:
— Он заряжен?
Я оттянул мотыль затвора чуть назад. Показался край гильзы.
— Заряжен, потому — поосторожнее с ним. Поставь на предохранитель, как у меня.
На своем пистолете я показал, как это сделать.
— Пошли, сержант, а то немцев здесь дождемся.
Сержант зычным командирским голосом крикнул:
— Кончай отдыхать, пешком — марш!
Старая закалка, наверное, из старослужащих.
Парни устало побрели по дороге. Сержант шел впереди, я замыкал нашу маленькую колонну.
Над нами пролетели немецкие пикировщики Ю-87, не обратив на нашу группу никакого внимания. Далеко впереди они снизились и начали бомбить кого-то невидимого на дороге.
— Да где же наши-то самолеты, чего сталинских соколов не видно? — с огорчением спросил один из парней.
Странновато было мне, знавшему из истории про сталинские репрессии, лагеря, массовые чистки среди командирского состава армии перед самой войной, слышать эти слова. И вообще, я чувствовал себя здесь, в этом времени, неуютно, одиноко. Нет друзей-товарищей, нет дома, нет работы — даже документов нет. На каждом КПП надо врать, что документы сгорели. А если дело дойдет до проверки в НКВД? Окажется, что я нигде не числюсь, не прописан. Стало быть, немецкий шпион или диверсант. А во время войны с такими разговор короткий — к стенке. Поэтому в отличие от других парней-новобранцев, которые переживали за судьбу Родины, я еще и морально был подавлен, чувствовал свою ущербность и уязвимость.
И был еще один момент, который меня напрягал — даже унижал. Я, старший лейтенант, танкист, вполне способный громить врага на Т-34 или КВ, бегаю пешком, в цивильной одежде и без оружия. Не считать же оружием трофейный немецкий «Парабеллум»? А как мне попасть в действующую воинскую часть? Кто меня к танку подпустит?