Сын Ветра

Через площадь с криками бежали горожане, объятые ужасом. За ними по пятам ломилось косматое чудище: гибрид медведя и исполинской обезьяны. Без быка-производителя, судя по кривым рогам, тут тоже не обошлось.
– Дэв! – вопили несчастные. – Спасайтесь, в городе дэв [2]!
Стража отважно заступила монстру дорогу. Монстр смёл стражу вместе с их щитами, пиками и саблями. Кого-то ухватил поперёк туловища, откусил голову и довольно захрустел лакомством. «Ни хрена себе!» – вырвалось у спецназовца по прозвищу Груша, выскочившего на крыльцо посольства. С неожиданным для его комплекции проворством Груша вскинул к плечу лучевик «Шершень» и, не дав себе труда прицелиться, надавил на спуск. По такой крупной цели не промахнулся бы и слепой. Разрядом полной мощности «Шершень» прожигал композитную броню среднего танка, а рогатого людоеда превратил в чадящую гору мертвечины за две секунды.
– Есть ещё желающие? – поинтересовался Груша.
Словно отвечая ему, над крышами мелькнула исполинская тень.
– Рух! – горожане спешили укрыться в арках домов. – Рух!
Запрокинув лицо к небу, Груша повёл стволом, но крылатая тварь уже была над двором посольства. Фасад здания скрыл её от стрелка.
– Скунс, во двор! – орал Груша в переговорник. – Красный код!
Он бежал по коридорам здания. Он знал, что опоздает.
Со двора навстречу пикирующему чудовищу ударила огненная комета. Из земли – в небо. Отсветы её были хорошо видны сквозь окна. «Скунс! – возликовал Груша. – Успел!» Но это был не Скунс, второй и последний из бойцов спецназа. В тот день Артур Зоммерфельд, мальчик шести лет от роду, впервые вспыхнул.
Вспыхнул – и взлетел.
Позже выяснилось: монстров было пятеро. Дэв, птица Рух и троица гулей [3], как назвали их местные. Горожане честно признались, что раньше таких не видели. И продолжили свой зубодробительный бестиарий: алмасты, эмеген, дарганы… Вроде вашего, да! В дарганы, кем бы они ни были, горожане зачислили Фриду: приняв облик ящера, химера с завидным аппетитом пожирала располосованное когтями тело некрупной – едва ли больше человека – голой твари с устрашающей мордой гиены. Гуль, не гуль – этого красавца Фрида прикончила сама и теперь насыщалась законной добычей. Ещё двух подняли на копья воины шаха. Дэва сжёг из лучевика Груша. Что же до птицы Рух…
На птицу тварь походила мало, скорее на птерозавра. В левом кожистом крыле зияла рваная дыра с обугленными краями: живая комета по имени Артур прожгла крыло насквозь. Умер птерозавр не от этого: при падении он сломал шею. Вокруг трупа в задумчивости бродил голый закопченный мальчик. Для местных отныне и навсегда – огненный аль-ма́рид [4], джинн-защитник города.
К чести Кейрин-хана, Опора Трона быстро разобрался в ситуации и принял меры. Город отрезан от обитаемого мира? Из колдовской мглы приходят чудовища? Значит, надо уберечь город и окрестные поля с виноградниками – единственный источник пищи. Что у нас для этого есть? Юный джинн – раз. Волшебное оружие чужаков – два. Чародейка с её зубастым дарганом – три и четыре. А с мелочью вроде гулей справятся лучники с копейщиками.
Земледельцы напуганы? Отказываются выходить на поля? Ищут убежища за городскими стенами?! Неделя показательных порок на площади. Шахский фирман [5], сулящий лодырям мучительную казнь. И вот уже декхане трудятся в поте лица, отдавая все силы борьбе за урожай. На расстояние дня пути высланы дозорные, налажена система сигнальных костров. По подсказке чужаков к ним добавился гелиограф, повысив оперативность связи. Бойцов спецназа и чародейку обязали сражаться с монстрами, не щадя живота своего. Колеблются? Раздумывают?! Содействие в обмен на поставки продуктов в посольство. Голод не тётка, решение принято. Участие аль-марида в отражении нападений? Ввиду малолетства джинна оставить на усмотрение его отца. Послу Зоммерфельду приватно намекнули: участие Артура будет всячески поощряться, неучастие же весьма разочарует пресветлого шаха, а также Кейрин-хана лично.
Разочарует и огорчит.
Опытный дипломат, посол Зоммерфельд услышал всё, что требовалось. Поначалу, желая уберечь юного джинна от бахвальства и опрометчивых поступков, отец всякий раз выезжал на битву вместе с сыном. В итоге Зоммерфельд снискал славу доблестного воина, но лишился левой руки, сражаясь со злобным вишапом [6]. Скрепя сердце, он стал отпускать Артура на битвы в сопровождении чародейки, а позже и самостоятельно. По сей день он ни разу не пожалел вслух о таком решении, хотя лицо его выдавало глубокие страдания.
Увы, расходные биоматериалы в посольском медцентре подошли к концу. Регенератор барахлил, вырастить послу новую руку не удалось. Пришлось довольствоваться примитивным механическим протезом, да и тот с годами поизносился.
Кейрин-хан правил, что называется, железной рукой, чья хватка была куда крепче, чем у протеза Николаса Зоммерфельда. Опора Трона всех пристроил к делу – и сумел-таки наладить жизнь в отрезанном от мира и осаждаемом чудовищами городе. Сельское хозяйство, охрана стен и земельных угодий, своевременное обнаружение и уничтожение непрошеных гостей, развитие полезных ремёсел… В этой системе нашлось место и обитателям посольства. Ежедневно ларгитасцы учили разным премудростям выделенных ханом писцов, звездочётов, врачей и кузнецов. Языки и математика, механика и медицина, история и политика Ойкумены – в ход шло всё, что удавалось хоть как-то адаптировать к местной архаичной картине мира. Крохи могучих знаний, накопленных Ларгитасом, звучали для шадруванцев откровением. Гелиограф, водяные насосы, улучшенные технологии ковки и литья, лекарства из трав и минералов, знания по анатомии и навыки хирургии – пусть и на самом примитивном уровне, всё пришлось как нельзя кстати.
О себе Кейрин-хан тоже не забывал. Женив молодого полуслепого шаха Хеширута на собственной дочери, хан дождался, когда та родит наследника трона. За год хан убедился, что мальчик здоров и жизни внука ничто не угрожает, после чего шах Хеширут умер от заворота кишок, а Кейрин остался Опорой Трона уже при внуке. Кто-то недоволен таким политическим раскладом? Одного зарезал грабитель, пробравшийся ночью в дом, другой отравился тухлым мясом, третьего без свидетелей подстерёг и сожрал гуль….
Больше желающих изменить расклад сил и откусить свою толику власти не нашлось.
Ларгитасцы в дворцовые интриги не вмешивались. У них имелись свои, более насущные проблемы. Регенератор сдох, заканчивались медикаменты. Выходили из строя механизмы и электроника: истирались прокладки и подвижные сочленения, ломалась механика, перегорали платы. Количество запчастей на складе стремилось к нулю. Отказывали сантехника и водопровод, забивались фильтры. Реактор тлел в экономном режиме. Наглухо садились аккумуляторы, исчерпав лимит циклов перезарядки. Лучевики превратились в куски металла – дубина, и та удобнее. Всё чаще члены маленькой ларгитасской общины полагались на сабли и кинжалы, предусмотрительно выменянные у туземцев ещё в первый год изоляции…
Жизнь превратилась в кошмар, в галлюцинацию психопата.
«Ограничения, – говорила Анна-Мария Ван Фрассен, тогда ещё Рейнеке, без малого шестьдесят лет назад, и слушал ее капитан-лейтенант Теодор Ван Фрассен, понимая, что эта женщина – его судьба. – Если мы говорим о подлинном, фундаментальном счастье, его условия определяются одним-единственным словом: ограничение.» Запертые в Саркофаге ларгитасцы сполна вкусили этого научно обоснованного счастья. Ограничение в пространстве. Ограничение в свободах. Ограничение в потребностях. Ограничение в возможностях. Ограничение в продолжительности жизни. Голод. Разруха. Угроза внешняя и внутренняя. Деспотизм властей. Болезни. Ранняя смерть. Лоск цивилизации, самой просвещённой из цивилизаций Ойкумены, сползал со вчерашних граждан Ларгитаса, ныне – узников Саркофага, как дешёвая позолота. Под ним обнаруживалась грубая, скверно обработанная поверхность с опасными заусенцами: тронь – поранишься.