Наемник
Харли знал, что есть одно средство, но он не привык им пользоваться. Годами Стэн старался хоронить свои проблемы и прятался от них всеми возможными способами. Его работа была слишком важной, врагов набралось очень много, а людей, способных подставить свое плечо, всегда не хватало. Ставки оставались слишком большими, он не мог просто сидеть и жалеть себя. Ведь Стэн был продуктом холодной войны. В то время как дети шестидесятых рвали связи и налаживали новые контакты, Харли перереза́л глотки и старался забыть о чувствах. В конце пятидесятых и начале шестидесятых он рыскал по Европе, к середине шестидесятых оказался в Южной Азии. В семидесятых перебрался в Южную Америку, в начале восьмидесятых – в Центральную Америку, а потом, наконец, вляпался в самое большое дерьмо, на Среднем Востоке. И все это время шла гигантская шахматная партия в разных измерениях с Советами, продолжение того, что случилось в конце Первой мировой войны, – и как следствие Второй [6].
Сейчас Харли совсем не хотелось встречаться со своими чувствами и мыслями, или как там еще это называть. Существовали правильные и неправильные вещи, а между ними – бездна, полная социальными нытиками, людьми, получившими в наследство роскошь безопасности и свободы, не сделавшими ничего, чтобы их заслужить. Он никогда не слышал, чтобы подобные мнения высказывали его мать или отец. Им и не требовалось. Харли родился во времена Великой депрессии, но они сумели ее пережить. Перебрались из Чикаго в Боулинг-Грин, штат Кентукки, вместе с пятью детьми, чтобы избежать очередей за продовольствием и массовой безработицы в центральной части города.
Харли достиг совершеннолетия, так и не узнав лучшей жизни. Впрочем, его судьба, как ему казалось, ничем не отличалась от судеб соседних мальчишек. Он стоически относился к тому, что с ним происходило, и пошел в армию. Отслужив свой срок, поступил в Вирджинский технологический университет по закону о льготах для демобилизованных и закончил его с вполне приличными результатами. В последнюю весну обучения к нему неожиданно обратился человек из федерального правительства, которого заинтересовало его военное досье, и он спросил у Харли, не хочет ли тот повидать мир. И предложил попытаться его изменить. Харли заглотил наживку.
Официально он провел двадцать один последний год, посещая и покидая страны, где шла война, а также внося свой вклад в разжигание новых. На самом деле это продолжалось значительно дольше. Он участвовал во всех конфликтах между Советами и Америкой, и у него не осталось ни малейших иллюзий относительно того, чья сторона вела себя более благородно. Для этого было достаточно провести некоторое время в Берлине, чтобы понять, как влияют на жизнь капитализм и коммунизм. История двух городов – Восточного и Западного Берлина – являлась тому примером. Плакатами для правительств, которые ими управляли, начиная с окончания Второй мировой войны. С одной стороны – яркая цветная пленка, с другой – старая черно-белая куча дерьма.
И когда рухнула проклятая стена, Харли испытал необыкновенную гордость. Он проливал собственную кровь в этом сражении, потерял немало друзей и множество агентов, но они победили. К несчастью, они недолго смогли наслаждаться плодами победы. Харли и некоторые другие обратили взоры на джихадистов.
Он столкнулся с ними, когда старался подорвать финансы и промышленность Советского Союза и заставить его прекратить свои деспотические эксперименты. Это произошло в Хайберском проходе и поначалу не вызвало у него беспокойства. Те люди хотели вернуть свою землю и избавиться от Советов. Проблемы появились с религиозными фанатиками, которые пробирались сюда из Саудовской Аравии и Йемена, а также из других небольших стран.
Харли любил ругаться, пить и бегать за женщинами, что не могло не привести к противоречиям с пуританскими мрачными ваххабитами из Саудовской Аравии. Почти сразу же он начал испытывать к ним неприязнь, но тогда еще не понимал, что они захотят распространить свой джихад за пределы невысоких гор Юго-Западной Азии. Это выяснилось позже, когда они стали вмешиваться в дела палестинцев.
И все началось снова. Советы удалось остановить и победить, но появился новый враг. У Харли возникло неприятное чувство – он начал понимать, куда все ведет, к тому же впервые в жизни почувствовал усталость. Эта угроза никуда не уходила, и у него вдруг пропала уверенность, что он сумеет найти – не говоря уже о том, чтобы подготовить, – следующий отряд парней, которые должны будут встретить врага. Он нуждался в помощи. К несчастью, Харли так и не научился обращаться к другим людям…
Он услышал, как залаяла собака, потом до него долетел шум двигателя мотоцикла. Не американского, а японского или немецкого. Харли вздохнул – частично с облегчением, частично с покорностью. Приехал Док. Наверное, его вызвала Кеннеди.
Одинокий луч света пробился сквозь деревья, и через мгновение появился мотоцикл. Он ехал так тихо, что Харли услышал шорох шин по гравию. Мотоцикл остановился возле дома, и седок заглушил двигатель. Вытащив дощечку из сумки, он подложил ее под опущенную стойку и снял шлем.
Томас Льюис провел рукой по лохматым светлым волосам и посмотрел на Харли. Он сразу обратил внимание на синяк у того под глазом, но еще больше его встревожило выражение лица Харли, которое он в последнее время научился хорошо понимать.
– Трудный день?
Стэн попытался отшутиться:
– Здесь не бывает легких дней. Да ты и сам знаешь.
Льюис кивнул. Он прекрасно знал, какую цену приходится платить в их бизнесе, и что при этом страдает не только тело. Физические травмы представляют собой непосредственный урон. Они могут зажить или же нет. А вот атаки на душу и разум – совсем другое дело.
Глава 9
Бейрут, Ливан
Побитый пыльный «Пежо» совсем сбросил скорость. Водитель склонился над рулем, вертя головой влево и вправо, – они ехали по улице Хамра. Его приятель на пассажирском сиденье делал то же самое, но с куда меньшим рвением. Здесь отсутствовали семафоры или знаки «стоп», но старые привычки остаются надолго. Самир был младшим из четырех братьев. Трое погибли во время гражданской войны, уничтожившей когда-то красивый город. Ближайшего к нему по возрасту брата, всего на тринадцать месяцев старше, убили из ручного противотанкового гранатомета, когда он переезжал именно этот перекресток. Людям Запада, поддерживавшим проклятую гражданскую войну, улица Хамра была известна как «Зеленая линия». Али и его друзья называли ее ничейной землей.
Эта улица разделяла Восточный и Западный Бейрут и, в определенной степени, мусульман и христиан – точнее, мусульман-шиитов и христиан-маронитов. Они являлись соседями, живущими вдоль этой линии, но здесь имелись еще и мусульмане-сунниты, армяне, православные греки и друзы. Некоторые поселения были защищены лучше, другие – хуже, но почти все исчезли во время долгой и жестокой гражданской войны; ну а те, кто оказался сильнее, начали отстраивать свои дома. Гражданская война в Бейруте во многих аспектах напоминала войну между мафиозными группировками в Чикаго в 20-х годах XX века, только здесь было гораздо больше оружия.
Официально война закончилась почти два года назад, и теперь практически во всех частях города намечались признаки возрождения. Христиане на востоке строились с поразительной быстротой, мусульмане на западе старались не отставать. Подъемные краны вздымались в небо, и теперь гибель под колесами самосвала или бульдозера становилась более вероятной, чем от пули снайпера. Во всяком случае, в некоторых районах. Улица Хамра к ним не принадлежала. Ободранные стены разрушенных домов являлись отличными позициями для снайперов, если у них возникало желание кого-нибудь подстрелить.
Самир осматривал здание слева от себя; его друг Али, сидевший рядом, изучал то, что находилось справа.
– Все еще сохраняешь осторожность, – послышался хриплый голос мужчины, расположившегося на заднем сиденье.