Лесные невесты
Мария Жукова-Гладкова
Лесные невесты
© Жукова-Гладкова М., 2019
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019
* * *Защитникам парка Интернационалистов от застройки посвящается
Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, а сходство с реальными лицами и событиями может оказаться лишь случайным.
Пролог
За 15 лет до описываемых событий
Женька умирала. Нас с ее парнем пустили в реанимацию, потому что всем все было понятно. Не знаю, можно было бы спасти Женьку, если бы она оказалась не в сельской больнице, а в дорогой городской клинике с самым современным оборудованием. Мне казалось, что Женька сама не хочет жить после случившегося. Насильники сбежали, и навряд ли их будут искать с большим рвением. Это была «золотая» молодежь, которая успела прославиться в нашем районе своими кутежами. Они здесь многих достали. Но ни жители окрестных деревень, ни мы, детдомовские, ничего не могли сделать. Имен и тем более фамилий насильников Женька не знала, они называли друг друга странными прозвищами, но она запомнила много деталей и теперь спешила рассказать их нам.
Следователю она ничего из этого не сказала, она только просила позвать нас. Нам по ее просьбе позвонила нянечка. Мы примчались, нас пустили – и Женька говорила и говорила, слабея с каждой минутой. Но она держалась, чтобы успеть сказать все. И она просила нас не пороть горячку, а отомстить только тогда, когда мы станем сильными, взрослыми и богатыми – то есть такими людьми, с которыми считаются. Женька не хотела, чтобы мы как-то пострадали. Мы должны быть осторожными. Мы должны подождать. Пусть придется ждать долго, но это лучше, чем пострадать. Она сказала, что будет помогать нам оттуда, будет молиться за нас там. Просила похоронить ее рядом с бабушкой. Мы обещали назвать наших детей Женьками, ведь это имя подходит и мальчику, и девочке.
Она умерла, держа нас за руки, одна ее рука лежала в моей, вторая – в руке ее парня, с которым у них была первая любовь. До секса у них еще не дошло! Он относился к ней трепетно. Был только первый поцелуй. И мы были еще совсем юными. А эти сволочи… Я точно помню минуту, даже секунду, когда Женькина душа отделилась от тела. Я это видела или, скорее, почувствовала.
Тот проклятый дом мы все-таки сожгли. Причем показал нам путь один из охранников – и мы проскочили не замеченными ни людьми, ни камерами. Охранник был деревенским мужиком, знал о происходящем в «элитном поселке» и не представлял, как с этим бороться.
На Женькины похороны пришел весь наш детский дом, было много деревенских, приехал какой-то мужик из районной администрации, говорил правильные слова. Но насильников так и не наказали. Их просто не искали, хотя знали, из какой они компании. Сотрудников правоохранительных органов тоже можно было понять просто по-человечески. Ведь они знали, что даже если дело и откроют, то быстро закроют то ли из-за отсутствия состава преступления, то ли доказательств, то ли еще на каком-нибудь основании; свидетели, если такие вообще найдутся, откажутся от своих показаний. Да еще и особо рьяные или честные сотрудники могут получить по шапке. Кому нужна лишняя головная боль?
Оказалось – нужна. Только, конечно, не головная боль. Месть.
Глава 1
Можно сказать, что я за один день лишилась и мужа, и работы. Вообще-то я оптимистка, и мой девиз: «Все, что случается, – к лучшему». В конечном счете так и оказалось, но в те дни мне было паршиво.
С мужем мы прожили почти пять лет, первые два года из них были самыми счастливыми в моей жизни. А за свои нынешние тридцать плюс один я натерпелась немало. Первые четыре с половиной года, пока я еще была личностью бессознательной (или мало сознающей), я прожила с мамой и бабушкой, причем, когда мне было два с половиной года, появился братик. Естественно, я ревновала. Я даже сейчас помню, как ревновала и как ревела, оттого что внимание мамы и бабушки переключилось на братика. Мать с отцом разбежались, когда мне не исполнилось и года, и он не бывал даже наездами, то есть отца в своем детстве я не помню. Я с ним познакомилась уже взрослой. Я не знаю, от кого мать родила брата. Какой-то мужик к нам приходил, но на ней не женился. Его я не помню вообще.
Когда мне было четыре с половиной года, а брату два, мать забеременела снова, и что-то пошло не так. Я помню, как они скандалили с бабушкой. В результате мать повесилась. Бабушка отдала меня в детский дом, потому что, как она сказала, ей нас двоих с братом не потянуть. Потом я узнала от тетки Марфы, что отец братика регулярно давал деньги, а мой не давал, потому что был уверен, что мать с бабушкой потратят их не на меня, а на себя, и вообще он не хотел видеть ни ту ни другую. Расписаны мать с отцом не были, хотя меня отец признал.
Я попала не в городской детский дом, а в поселковый. Как я понимаю, бабушка попыталась для начала всучить меня тетке Марфе. И ведь нашла же ее! Наверное, они обе приняли решение отдать меня в детский дом неподалеку от тетки Марфы. Вообще-то тетка Марфа мне совсем не тетка, а вроде бы троюродная бабушка. Она была двоюродной сестрой матери моего отца. Бабушка и дедушка со стороны отца умерли до моего рождения, с его стороны имелась только тетка Марфа, которая замужем никогда не была и к моменту нашего с ней знакомства в одиночестве проживала в доме своих родителей в одной из деревень на севере Ленинградской области. Насколько я понимаю, она привыкла к одиночеству и совсем не хотела брать на себя заботу о маленьком активном ребенке. Правда, потом она стала брать меня на часть лета, но из корыстных соображений – ей стало тяжело работать в огороде.
В нашем детдоме почти не было круглых сирот. У многих родители находились в местах не столь отдаленных и писали детям слезливые письма. Правда, при выходе на свободу не очень спешили забрать своих чад и часто снова оказывались за решеткой, ни разу не повидав ребенка. Ну, не успевали! Также у многих имелись какие-то дальние родственники в округе – как у меня тетка Марфа. Родственники иногда приезжали и всегда брали детей в помощь на сельскохозяйственные работы. Руководство детского дома нас отпускало. Над некоторыми брали опеку, и они перебирались на постоянное место жительства в деревенские дома. И опять же люди брали детей из нашего детского дома не потому, что хотели ребенка, а потому, что требовались рабочие руки, а собственные дети уже выросли и уехали в город. Многим из этих детей после трудового детства даже не хотелось навещать приемных родителей.
Где мне было лучше – в детском доме или у тетки Марфы? И там, и там были свои плюсы и свои минусы. Из-за того, что детский дом находился в поселке, а не в большом городе, у нас никого и никогда не сдавали в аренду педофилам. И в нашем детском доме не было педофилов. Если бы что-то подобное случилось, это обязательно дошло бы до деревенских – как родственников, так и не родственников, а уж деревенские такое обращение с детьми не спустили бы. Устроили бы самосуд. Уже став взрослой, я встречалась с другими детдомовцами, читала статьи, смотрела передачи и приходила в ужас. Официально наш детдом не считался образцовым, но теперь, по прошествии многих лет, я могу сказать, что он был таким для детей. Хотя, конечно, мы все мечтали о маме и папе. О том, что нас заберут домой, мы будем жить в настоящей семье…
Моей семьей стали мои друзья, и я знала, что они всегда придут мне на помощь, как и я им. Еще меня очень любила наша повариха тетя Оля. Я была тощей. У меня всегда был прекрасный аппетит (хотя в детдоме у всех прекрасный аппетит), но никакие булочки у меня на боках и животе не откладывались. А тете Оле всегда хотелось меня накормить.
– Людка, ну ты же просто просвечиваешь насквозь! Живот к спине прилипает! Ну что ж это такое? Приедет комиссия, на тебя посмотрят и решат, что мы вас тут голодом морим!