Это моя вина
До середины мая.
Девятнадцатого мая Фрэнки застала Портера с Бесс Монтгомери, второкурсницей – у нее было лицо в форме сердечка, и ей очень нравились высокие парни.
Фрэнки долго плакала.
Портер извинялся.
Фрэнки сказала, что не хочет с ним разговаривать и никогда больше не захочет.
Она думала, что он прибежит к ней, будет стучаться в дверь и умолять о прощении, но он так и не пришел.
Мэттью
На второй день учебы, еще до того, как начались занятия, Фрэнки увидела Мэттью на школьном дворе.
Он учился на последнем курсе. Подбородок с ямочкой, губы, всегда готовые приветливо улыбнуться, непослушные темные волосы и очки в черной оправе, так контрастирующие с его широченными плечами. Мэттью носил фамилию Ливингстон. Его отец владел газетами в Бостоне, Филадельфии и Берлингтоне. Мать была известной светской львицей, занималась благотворительностью, собирала пожертвования для Детского фонда больных диабетом и прочих достойных организаций.
Его семья вела свой род от поселенцев Джеймстауна [5], но вы бы никогда не догадались об этом по его одежде. Как и все остальные в Алабастер, Мэттью не демонстрировал свое богатство. Старые чиносы, тонкая красная футболка с пятном на животе, древние кроссовки и тот же самый рюкзак, который Фрэнки видела у него в прошлом году. Он редактировал школьную газету и выступал в команде гребцов на восьмерке в тяжелом весе. Немаловажно отметить, что он прославился в качестве организатора ночных вечеринок и угонщиков гольфмобилей.
Фрэнки заметила Мэттью, когда катила на велосипеде в новый спортзал. Они с Триш собирались пойти поплавать. Он шел по тропинке, и вид его бедер, движущихся под потертой тканью цвета хаки, настолько ее заворожил, что она – безмозглая девчонка – потеряла управление, велосипед вильнул в траву и опрокинулся.
Черт. Она оцарапала ногу и выставила себя дурой. Фрэнки чувствовала себя идиоткой, пока Мэттью Ливингстон – Мэттью Ливингстон! – не бросился ей на помощь.
Теперь она чувствовала себя гением и жалела только о том, что на сентябрьской жаре волосы у нее вьются. Потому что рядом с ней стоял он и, казалось, переживал за нее. Мэттью Ливингстон!
– С тобой все в порядке? – Мэттью снял с нее велосипед и отбросил его в сторону, как будто тот ничего не весил. Фрэнки опустила глаза на ногу и увидела на лодыжке кровь. К своему облегчению, она обнаружила, что может сказать что-то не очень глупое.
– Говорят, это все равно что ехать на велосипеде, – усмехнулась она. – Но я что-то сомневаюсь.
Мэттью улыбнулся.
– Обзавелась ногами для нового учебного года?
– Именно, – ответила Фрэнки. – Но они пока не хотят нормально работать.
Говорить с ним оказалось на удивление легко. В прошлом году она двух слов не могла связать в его присутствии.
– А теперь, – обиженно продолжила она, – я их перепачкала.
Он протянул руку и помог ей встать.
– Ты новенькая тут, верно? Меня зовут Мэттью Ливингстон.
– Нет. – Она старалась никак не выказать переполнившего ее разочарования. Он ее не помнил.
– Что? – переспросил Мэттью.
– Я на втором курсе. Я училась здесь в прошлом году.
– Правда?
– Я Фрэнки. Младшая сестра Зеды Ландау-Бэнкс.
– Не знал, что у Зеды есть сестра.
Строго говоря, Зеда знакомила Фрэнки с Мэттью, и не один раз. Фрэнки даже сидела с ним (и многими другими) за одним столом в столовой. Дважды. Один раз, чтобы проиллюстрировать свою позицию в споре, он собрал у всех за столом огрызки кукурузных початков и сделал из них, пластмассовых подносов и стаканчиков из-под сока модель Парфенона только затем, чтобы сдаться, когда она была на три четверти готова, сказав:
– Нет, это слишком противно. Лучше уж я проиграю спор.
В следующий раз, ближе к концу весны, он обсуждал со своим другом Дином поездку через всю страну с кем-то по имени Альфа. Они собирались ехать на машине через всю страну останавливаясь в грязных придорожных забегаловках.
– Мы хотим найти идеальный яблочный пирог, – пояснил Мэттью.
– Или вишневый, – добавил Дин.
– Или вишневый. Или лимонный с меренгами. В общем, реально хороший пирог. В общем, смысл в том, чтобы осенью вернуться на учебу килограмма на четыре тяжелее, чем сейчас.
– И мы собираемся снять это на видео, – добавил Дин. – То есть снять типа документальный фильм, как мы едим пироги, пересекая Америку.
– Если мы выживем.
– А, да. Альфа водит как ненормальный. Мне рассказывали, что он пытался устроить гонки в этой его школе, как ее там?
– Кто такой Альфа? – спросила Фрэнки.
Зеда покачала головой, как будто пытаясь сказать: «Тихо, я потом объясню».
– Зачем ему устраивать гонки?
– Он посмотрел «Бунтарь без идеала» [6]. Ты же знаешь, он любит неприятности. В любом случае можешь представить себе этих парней из Нью-Йорка: как, ты хочешь с нами гоняться на этом «вольво»? Он же ездит на этом «вольво», который ему купила мать, подержанном и все такое. И Альфа в ответ: да, я сделаю вас на этом «вольво»! А потом они его увидели, и теперь они его боятся, потому что Альфа на «вольво» – это то же самое, что все остальные на чертовой гоночной машине.
Зеда закатила глаза:
– Вот придурок.
– Да нет, он не собирается участвовать в гонках, – засмеялся Дин. – Ты же знаешь Альфу, он любит трепаться.
– Но все-таки он водит как псих, – добавил Мэттью, – так что мы приедем либо отъевшись, либо в гробу, но в любом случае не такими, как сейчас.
– И привезем с собой кино об этом! – добавил Дин. – Как бы оно ни было.
– Нет, ребята, вы действительно придурки, – рассмеялась Зеда и встала, чтобы отнести поднос.
– За это ты нас и любишь! – крикнул Мэттью ей вслед.
– Может быть, да, а может быть и нет! – отозвалась Зеда.
– А куда делась Зеда? – спросил Мэттью у Фрэнки, которая поднимала свой велосипед.
– Уехала в Беркли. Она разбила отцу сердце, отказавшись ехать в Гарвард.
– А ее брали в Гарвард? – Мэттью, кажется, впечатлился. Фрэнки понравилось, как он при этом прищурился. – Кто же может отказаться от Гарварда?
Фрэнки пожала плечами.
– Ей это не интересно. Ей хотелось чего-нибудь подемократичнее. Подальше от дома. От отца трудно отвязаться.
Мэттью кивнул.
– Так что, показать тебе все?
– Я же сказала, я не новенькая. Ты меня просто не помнишь. – Фрэнки это все же обидело.
– Да я понял, что ты не новенькая.
– О.
– Но…
– Но что?
– Может, тебе все равно не помешает экскурсовод?
Он флиртовал с ней.
Мэттью Ливингстон, который нравился Фрэнки с тех пор, как она увидела его за сооружением этого дурацкого кукурузного Парфенона, хотя тогда она встречалась с Портером. Мэттью, при виде которого у нее начинало быстрее биться сердце. Мэттью, с этими широкими плечами, острыми скулами и очками в черной оправе. Мэттью флиртовал с ней.
– Помогите, помогите. Я истекаю кровью и не могу найти новый спортзал! – воскликнула она, театрально прижимая руку ко лбу.
– Вот, другое дело, – кивнул Мэттью и проводил ее туда, куда она направлялась, рассказывая байки обо всем, что им попадалось по пути.
Альфа
На самом деле Альфу звали Алессандро Тезорьери, но его никто давно так не называл. На третий день его учебы на первом курсе (а сейчас он был на последнем) его статус лидера оказался настолько очевиден, что кто-то в шутку назвал его альфа-самцом, и это прозвище к нему так и прилипло.
Мать Альфы, Елена, никогда не была замужем за его отцом. Когда Алессандро исполнился год, она встретила симпатичного ювелирного магната и поступила к нему на содержание. Они встречались много лет, хотя никогда не жили вместе. Альфа вырос в роскоши: самые лучшие школы, пентхаус на Пятой авеню, загородный дом. Магнат ушел от Елены к женщине помоложе в то лето, когда Альфа закончил второй курс. Он оставил им пентхаус (содержание которого обходилось в чудовищную сумму) и исчез из их жизни.