Радость навеки и ее рыночная цена

Действительно мудрой хозяйкой явилась бы нация, правильно понимающая политическую экономию. Вы жалуетесь на трудность найти работу для ваших людей, тогда как, в действительности, затруднение должно состоять в недостатке людей для всех нужных работ. Серьезный для вас вопрос заключается не в том, сколько людей вам нужно прокормить, а сколько выполнить работ; наша праздность, а не голод разоряют нас; не будемте никогда опасаться слишком хорошего аппетита наших работников: наша мощь в их силе, а не в их голодании. Взгляните кругом на ваш остров и определите, что вам нужно делать. Можно реветь, ударяясь о ваши бесприютные утесы, – вам нужно устроить волнорезы и гавани, могущие служить верным убежищем; заразные болезни, порождаемые нечистотами, опустошают ваши улицы; вам нужно спустить потоки с ваших холмов и дать свободный доступ воздуху; голод делает бескровными ваши губы и изнуряет ваше тело – вам следует осушить топи и болота, а не запускать их, и не выдавливать из скал мед и елей. Такие работы – и множество им подобных – нам предстоит выполнять и теперь и постоянно на этой нашей обширной ферме; и никогда не предполагайте, что страна представляет что-нибудь иное. Те же законы, которые применимы к правильному ведению хозяйства на ферме или в имении, пригодны и для процветания провинции и страны. Те упреки, с которыми вы считали бы нужным обратиться к нерадивому хозяину дурно управляемого наследственного имения, мы должны делать и себе, заставляя народ страдать от безработицы, страну – от неурядицы. Что сказали бы вы хозяину имения, обращающемуся к вам с жалобой на свою бедность, на свое бессилие выйти из нее, а на ваши указания, что поля его наполовину заросли сорными травами, что все изгороди поломаны, скотные дворы без крыш и работники лежат голодными под заборами, он ответил бы вам, что окончательно разорился бы, если б очистил поля от сорных трав, покрыл скотные дворы, что это все слишком дорогие для него предприятия, что он решительно не знает, как прокормить рабочих и из чего платить им? Разве вы не сказали бы ему, что очистка полей от сорных трав не разоряет, а спасает его от бедности, что бездеятельность губит его и что, давая рабочим возможность работать, он тем самым найдет возможность и прокормить их? Теперь, сколько бы вы ни прибавляли десятин или сколько бы вы ни расширяли имения и ни увеличивали число их, всегда для них обязательны будут те же простые законы хозяйства. Принципы, правильные при администрации небольшого количества полей, не менее правильны для обширной страны с беспредельными границами: праздность великого множества людей не перестает быть разорительной только потому, что ею охвачены массы народа, а труд не перестает быть производительным, став всеобщим.
Но вы возражаете, что есть одна существенная разница между хозяйством нации и частного человека: последний имеет полную власть над своими рабочими; он может всегда направить их на необходимую работу, желают ли они того или нет; он может моментально прогнать их, если они не желают работать, мешают работе других или оказываются непокорными и сварливыми. Да, разница громадная, и на нее-то я и желаю преимущественно обратить ваше внимание, так как вам нужно главным образом отделаться от нее. Мы признаем необходимость авторитета при управлении фермой, флотом, армией, но обыкновенно отрицаем ее в деле управления страной. Однако ж остановимся несколько на этом вопросе.
Французы, проделывая множество разнообразных и злополучных экспериментов в деле развития и улучшения социальной системы, пришли наконец к признанию одного, вполне верного принципа – принципа братства. Пожалуйста, не пугайтесь этого принципа, опыты применения которого были вполне ошибочны, потому что при этом забывалось, что братство неизбежно устанавливает другой столь же важный факт – факт сыновнего признания одного общего отца. Другими словами, если мы рассматриваем нацию за семью, то единство этой семьи столько же зиждется на признании, что у нее есть глава, отец, сколько и на солидарности или братстве всех ее членов. И этого-то мы никогда не должны забывать, не должны исповедовать только устами, отрицая в действительной жизни. Каждое воскресенье мы знаем, что человек, одетый в черное одеяние, будет обращаться к нам с проповедью, как к братьям, и высказывать нам вещи, признаваемые нами за правду, но мы были бы сильно шокированы, если б это вынуждало нас к признанию существования братства между нами вне церкви. Мы едва ли найдем несколько строк по политическим вопросам, в которых не говорилось бы об «отеческих заботах правительства», но мы поражены были бы ужасом при мысли о правительстве, претендующем иметь над нами нечто вроде отцовского авторитета. После только что сказанного мне кажется, что сравнение и уподобление хозяйства фермы хозяйству страны если и страдает каким-нибудь недостатком, то разве только в том отношении, что пример мой чрезмерно не узок, а широк и что истинным типом хорошо организованной нации должна служить не ферма, обрабатываемая наемными рабочими, которых можно всегда моментально рассчитать, если они отказываются работать, а ферма, в которой хозяином является отец, а работниками – его сыновья и в распорядках которой имеют значение не только принятые на себя обязательства, но и узы любви и взаимной ответственности членов одной семьи, где тягота всех дел и работ не только облегчается братским согласием, но и подкрепляется отцовским авторитетом [2].
Заметьте, я отнюдь не думаю этим сказать, что мы должны передать такой авторитет в руки какой-нибудь отдельной личности, группы людей или класса. Но я хочу этим дать понять, что как каждый человек, мудро устрояющий свою жизнь, должен составить себе ясно определенные правила жизни, которые тем не менее могут оказаться порой стеснительными или оскорбительными и которым он больше всего должен следовать именно тогда, когда они кажутся наиболее стеснительными, точно так же и нация, желающая мудро жить, должна признать над собой авторитет царей, советов или законов, которым и должна повиноваться, даже когда этот закон или авторитет кажутся стеснительными для массы народа или обидными для известной группы нации. Этого рода национальные законы имели до сих пор только судебное или карательное значение, ограничиваясь только предупреждением и наказанием насилия и преступления; но по мере нашего преуспеяния в социальных знаниях мы будем стараться, чтобы наше правительство имело не только судебную, но и отеческую власть, т. е. установим такие законы и такой авторитет, которые будут руководить нами в наших занятиях, защищать нас от наших сумасбродств и помогать нам в наших бедствиях; будем иметь правительство, которое будет пресекать бесчестность, как теперь карает воровство, которое покажет, как дисциплина масс может содействовать развитию мирных работ, подобно тому, как до сих пор дисциплинировались массы для войн, – правительство, у которого будут свои воины плуга, как и воины сабель, и которое будет с большей гордостью раздавать свои кресты за трудолюбие, золотые, как спелая нива, чем теперь свои почетные кресты, бронзированные багряной кровью.
Я не имею, конечно, времени, чтобы подробно обрисовать вам характер и свойства такого рода правительства, и хотел только обратить ваше внимание на ту бесспорную истину, что признание дисциплины и вмешательства лежит в самом корне человеческого прогресса и власти и что принцип невмешательства или предоставления человека собственным силам во всех сферах человеческой деятельности есть принцип смерти; что гибель грозит ему, гибель бесспорная и окончательная, если он предоставляет на произвол собственных сил свою страну, своих собратий, свою собственную душу; что вся жизнь человека – если это здоровая жизнь – должна быть посвящена тому, чтоб постоянно пахать и очищать, порицать и помогать, управлять и карать, и что только в признании великого какого-нибудь принципа принуждения и вмешательства в национальную деятельность он и может надеяться обрести тайну защиты от национального бесчестия. Я нахожу, что народ имеет право требовать образования от правительства, но лишь поскольку он признает себя обязанным повиноваться этому правительству. Я думаю, что он имеет право требовать работы от своих правителей, но лишь поскольку он признает за последними право руководить и дисциплинировать его работу и лишь поскольку массы предоставляют людям, признанным за правителей, отцовский авторитет, удерживающий ребячество национальной фантазии и направляющий своенравие национальной энергии, постольку они и имеют право требовать, чтоб ни одно из народных бедствий не оставалось без помощи, ни одно из злополучий – неисправленным, чтоб при каждом горе, при каждой погибели видна была протянутая рука помощи и приподнятый ограждающий щит отца [3].