Радость навеки и ее рыночная цена

Поэтому мы главным образом нуждаемся в достаточных и обеспеченных занятиях; нужно не расточать крупных наград, которых молодые художники должны добиваться путем усилий, а доставлять всем надлежащую поддержку и полную возможность развивать имеющиеся в них дары без огорчений и унижений. Едва ли мне нужно при этом заметить, что наилучшим поприщем для такого рода работ представляются постоянно прогрессирующие публичные работы в области разнообразных декораций, и нам предстоит теперь рассмотреть, какого рода общественные работы могут с пользой для нации постоянно прогрессировать. Но едва ли не важнее, чем даже это обеспечение занятий, представляет тот способ, какими вы, публика, встречаете первые произведения художников, представляемые ими на ваш суд. Вы можете нанести сильный вред нашей нескромной похвалой, как и неумеренным порицанием; но не забывайте, что наибольший вред всегда наносится порицанием. Само собой разумеется, что произведение юноши не может быть совершенным, что оно более или менее страдает от незнания, более или менее слабо, что всегда в нем сказывается проба сил, а стало быть, встречаются местами и ошибки. И вы если позволите себе сразу наброситься на эти первые замеченные вами ошибки, то, по всем вероятиям, оскорбите юношу за те недостатки, которые вполне естественны и неизбежны в данной стадии его развития; да, вы с таким же точно правом могли бы осуждать ребенка за то, что он не обладает благоразумием члена тайного совета, или котенка за отсутствие в нем степенности кота. Но есть один недостаток, который вы всегда с уверенностью можете считать вредным и который поэтому всегда заслуживает серьезного порицания; таким недостатком является всегда поспешность, сопряженная с небрежностью. Каждый раз, когда вы замечаете в произведении юноши бойкость или неряшество, вы смело можете нападать и быть уверены в нашей правоте. Если произведение его отличается бойкостью, то тут сказывается наглость, и вы смело сдерживайте ее; если оно неряшливо, то тут является беспечность, карайте ее. Пока юноша работает в этом бойком или порывистом направлении, наилучшая награда для него – ваше презрение; только когда он не заискивает вашего одобрения, вы можете быть уверены, что он его заслуживает.
А если он заслуживает одобрения, то не скупитесь, иначе вы рискуете недостатком поощрения заставить его свернуть с истинного пути и сами лишиться наиболее радостной возможности поощрить должной наградой его юношеский труд. Ведь только для юношей похвала людей служит великой наградой; старики, став великими, настолько превосходят и опережают вас, что не заботятся о вашем мнении. Вы можете окружать их своими симпатиями и приветствовать одобрениями и рукоплесканиями, но они будут сомневаться в нашей симпатии и презирать ваши похвалы. Вы могли бы придать бодрости их золотой юности, могли бы заставить их зардеться от гордости, если б хоть раз сказали им: «Это хорошо сделанное – в то время, когда они стремились к первой цели их раннего честолюбия. Но теперь все это только в воспоминаниях, а все надежды – на небе. Они могут быть добры к вам, но вы уже не в силах быть добры к ним. Вы можете питаться плодами и полнотой их престарелых лет, но вы были губительной тлёй их молодости, и ваша хвала является лишь теплым осенним ветерком для умирающих ветвей.
Но еще одна мысль, самая грустная из всех, невольно является, когда думаешь об этом лишении ранней помощи. Очень возможно, что у некоторых благородных личностей теплота и нежные чувства детства сохранятся, даже не встречая ответа, и что сердце старика все еще будет способно радоваться, когда симпатия, в которой ему так долго отказывали, наконец улыбнется ему. Но у этих благородных людей главный мотив их юношеских стремлений всегда почти заключался в том, чтобы доставить утешение не себе, а своим родителям. Каждый благородный юноша всегда вспоминает, что величайшим радостным моментом, поставленным ему похвалой света, был тот, когда взоры его отца засияли от гордости и когда его мать принуждена была скрыть свое лицо, чтоб сын не увидал ее слез и не принял их за слезы горя. Даже радость влюбленного, когда его таланты восхваляются в присутствии его возлюбленной, не так велика, потому что она не так чиста вследствие того, что к его желанию доставить ей радость примешивается некоторая доля самовозвеличения; в глазах же родителей ему нечего гордиться своим успехом. Исключительно в надежде доставить им удовольствие он говорит им о том, что сделал и что о нем говорят, и это доставляет ему самое чистое наслаждение. И этих-то самых чистых и лучших радостей вы лишаете его, тогда как можете их доставить; вы в нежной юности питаете его пеплом и бесчестием, и затем приторно-вежливо являетесь к нему слишком поздно с вашим колючим лавровым венком, вся роса с листьев которого уже обсохла; вы вручаете этот венок в его безжизненные руки, и он удивленно смотрит вам в глаза. Что ему с ним делать? Что он может сделать? Идти разве и возложить его на могилу матери?
Таким образом, вы видите, что вам следует для ваших юношей позаботиться приисканием школ, в которых они могли бы испытывать свои дарования, для них доставлять обеспечивающие занятия и оказывать справедливую похвалу, но затем вам остается сделать еще одну вещь, подготовляя их к полному служению обществу, а именно: вы должны в самом высшем смысле сделать из них людей благородных, т. е. озаботиться о таком воспитании их души, чтоб во всем, что они будут изображать, они видели и чувствовали бы все самое благородное. И я с грустью должен признаться, что в воспитании художников больше всего пренебрегается эта сторона, даже когда врожденные вкусы и чувства юношей чисты и верны; когда юноши обладают данными, чтоб стать людьми благородными, вы можете слишком часто заметить те или иные ложные пробелы в их умственном складе, те или иные элементы извращенного отношения к предметам в силу недостатка благородного воспитания и либерального влияния литературы. Это вполне заметно в наших величайших художниках, даже в таких людях, как Тернер и Генсборо; тогда как у наших второстепенных художников это зло вообще достигает таких размеров, которые слишком очевидны, чтоб стоило на них указывать. Теперь заметьте, что во всей области экономии искусства важнее всего та ветвь ее, в силу которой вы можете сделать интеллект, находящийся в вашем распоряжении, чистым и мощным, так что он всегда будет собирать для вас все самое отрадное и восхитительное. То же количество труда той же человеческой руки будет, соответственно развитию ее, творить приятные и полезный вещи или же низкие и вредные, и в зависимости от этого, каковы бы ни были достоинства произведения в отношении ловкости художника, его главная и конечная ценность для каждой нации зависит от способности облагораживать зрителей и приводить их в восторг; и картина, наиболее заслуживающая название художественного сокровища, всегда будет из числа нарисованных хорошим человеком.
Вы ясно видите, как далеко завел бы нас этот вопрос, если бы я стал подробно рассматривать его. Поэтому я предпочитаю избрать его со временем темой для отдельного чтения, теперь же замечу только, что нация всего производительнее тратила бы свои деньги, если бы употребляла их на доставление либерального и дисциплинированного воспитания своим художникам в критический период их юности, и что значительная доля жизненной мощи художников зависит от того рода сюжетов, на которые вы, публика, предъявляете запрос, а стало быть, от того рода мыслей, с которыми вы требуете, чтоб они наиболее свыкались. По этому поводу мне придется еще многое высказать вам, когда мы дойдем до рассмотрения той роли, которую художники должны играть в деле украшения общественных зданий.
Существует много других вопросов, почти столь же важных, относительно развитая талантов, но, подробно рассматривая их, мне пришлось бы прочесть, вместо четырех целых шесть лекций. Я ничего не говорил, напр., о том, как вы должны смотреть на мастеров в различных ремеслах, не обладающих теми талантами, которыми вы желали бы воспользоваться для более возвышенных целей, но одаренных, однако, сметливостью, юмором, фантазией и пониманием красок, т. е. всеми коммерчески ценными свойствами ума, более или менее явно проявляющимися в низших искусствах: железных и глиняных изделиях, в декоративной скульптуре и в т. п. вещах. Но эти подробности, как они ни интересны, я должен предоставить вашему собственному усмотрению или отложить до дальнейших исследований когда-нибудь в будущем. В настоящих же лекциях я желал бы только в общих чертах рассмотреть занимающий нас вопрос, иллюстрируя его подробностями, могущими лучше уяснить его; а потому я должен этим закончить первую главу и перейти ко второй – к рассмотрению того, как лучше всего применять открываемые нами таланты. Известное количество способных рук и голов предоставлено в наше распоряжение; чем же мы преимущественно займем их?