Плачь, принцесса, плачь

«Айфон» почти разрядился еще в поезде, и, чтобы сохранить остатки зарядки, Марине пришлось всю дорогу слушать беспорядочную трескотню этих деревенских идиотов и предсмертные потуги жестянки, в которой они все тряслись, как в консервной банке. Ей казалось, что ПАЗик развалится на полпути, но эта куча металлолома таки довезла их до Глухомани, как окрестила про себя девушка родные края покойного отца, и, на прощание выпустив по пассажирам черное вонючее облако, уехала.
В деревню её отправила мать подальше от Марата и от своего нового ухажера. Испугалась, что последний переключится на Маринку. Идиотка старая. Нашла хахаля, который всего на восемь лет старше собственной дочери, и трахалась с ним без зазрения совести в соседней комнате. В то время, как Марина сидела на кровати, вдев наушники, слушала музыку, перекрывавшую их бесстыжие стоны, и смотрела, как трясется изголовье её кровати от толчков. Когда-нибудь Марина вырвется из этой нищеты, из проклятой двушки со стенами тоньше папиросной бумаги, и все же получит то, чего достойна и заслуживает. Не то, что её мать, которая еле сводит концы с концами и боится, что собственная дочь отобьет у нее молодого любовника.
Впрочем, парень тоже полный придурок – открыто при сожительнице пялился на Маринкины ноги в коротких шортах. Девушке даже стало жалко его в какой-то момент, и однажды, пока мать была на работе, Марина решила не убирать его ладонь со своей задницы, а после рухнула перед ним на колени и так ублажила, что тот кричал от наслаждения, вцепившись ей в волосы. И после этого ходил потом за ней, как приклеенный, и зажимал в укромных местах.
Марина вздохнула – размерами Витю Господь явно не обделил. Недаром мать так тряслась в страхе потерять. И зря сама Чистова почти три месяца не подпускала того к себе – столько времени потеряла. Некстати вспомнила, как он, зажав ей рот ладонью, вдалбливался сзади, пока она цеплялась руками за полки в кладовке. Под Ирину Аллегрову, которую обожала мать, накрывавшая им в это время ужин.
Нет, без секса несколько месяцев в этом месте она точно загнется. Надо будет вечером выйти разведать обстановку. Должны же быть в деревне настоящие русские богатыри!
***
– Петрович, харе выделываться. Не малолетка на дискотеке – пошли курнём, – Старков положил руку на плечо Никифорова, – пошли…жутко мне тут, Вань. Давай на воздух. Не могу на неё и стены эти смотреть. У меня дочь такого же возраста.
Петрович выдохнул и, молча кивнув, последовал за товарищем, который вырвавшись из душного подвала вдруг склонился пополам и начал блевать в траву, судорожно хватаясь за стену полуразрушенного здания.
– Ничего, Митяй, это из-за контраста, – хлопнул парня по спине, отходя от него и жадно вдыхая кислород. Самого скручивало и тянуло исторгнуть бутерброд с колбасой, съеденный в обед. Какой конченый больной ублюдок мог такое сделать? Это насколько нужно съехать с катушек, чтобы вот так… с девчонкой беспомощной?
***
Марина поморщилась, остановившись возле покосившегося деревянного забора из кольев. О нормальной жизни придется забыть на ближайшее время точно. До тех пор, пока Марат лютует. Сволочь. Задело его, что Марина по просьбе знакомого толкала дурь в универе. Сама она в жизни не пробовала этого дерьма и другим не советовала – не такая она уж дура, как её считают. Но у них в политехе было много торчков, которые на занятия ходили только, чтобы с дилерами повидаться. И почему тогда Марина должна стоять в стороне и смотреть, как кто-то со стороны деньги «загребает лопатой» которые могла бы получить она сама? Тем более, что в последние годы руководство сменилось, и достать травку становилось всё сложнее. Вот её и попросили за небольшой процент помочь распространять эту дрянь. Но придурок Марат, с которым она встречалась больше года, был категорически против наркотиков вообще. Орал на нее, называя убийцей. Можно подумать, Марина заставляла тех недоносков покупать у нее марихуану. Она лишь хотела немного подзаработать, отложить на съёмное жилье. Надоело ей эта нищета. Все надоело. И Марат надоел, если не может её обеспечивать. Даже со своими не знакомит – стесняется, не ровня она ему, видите ли. Сунет ей сотню баксов и трахает то в машине, то в гостинице, а будущим светлым с ним и не пахнет. Ничем не пахнет. Только его подарочками-подачками, да потом и одеколоном.
И такая дура она, что поддалась гневу и выпалила Марату, что другого папика себе найдет покруче и побогаче, что никчемный он, только и может на рынке фигней всякой торговать. Вот, например, Ренат давно на неё глаз положил, а у него по всему городу свои обменники и нелегальные казино. Так что уходит она от Марата. Зря сказала. Он как с цепи сорвался – его еле оттащили от нее менты, ворвавшиеся в квартиру после звонка напуганной соседки, мать как раз к бабке на несколько дней вместе с сожителем своим укатила. Свёкр умер, и она видать задумала со свекровью отношения наладить. Марат тогда так избил Марину, что она превратилась в сплошной синяк, сломал нос и три ребра. Она долго восстанавливалась в больнице, а в день выписки одна из медсестер принесла записку от него со словами, чтобы она не обольщалась – начнется второй раунд.
Вот и решили они, на пару с матерью, к бабке Марину отправить, в деревню. Правда, Маринка её никогда раньше не видела – мать ненавидела всю отцовскую родню и до сих пор не позволяла общаться. Говорила, что свекровь со свету сживала её, а потом заявила, что это невестка её сына в гроб загнала.
Хотя иногда Марине казалось, что преувеличивает мать, но желания ехать к деревенским родственникам у неё всё же никогда не возникало. Что ей там ловить? По огородам лазить? Она не для этого рождена.
Как назло, дом бабки оказался старым, покосившимся, даже издалека видно было, насколько сгнили бревна. На самой окраине проклятой глухомани, прямо у лесопосадки. Взглянула на экран смартфона и едва не расплакалась от злости – без интернета она тут с ума сойдет. Надо было в руках себя с Маратом держать, того и гляди, может, и получила б от него побольше. А теперь ни Марата, ни светлого будущего, и домой возвращаться стрёмно, пока тот не успокоился.
Бабка встретила её у калитки, худая, изможденная в старом платке, из-под которого выбилась прядь седых волос, в выцветшем засаленном халате. Марина ей в глаза посмотрела, и мороз пробежал по коже – колючие глаза, не добрые совсем, и внучке она совершенно не рада, хотя и видела её только на фотографиях. Могла бы радушие изобразить. Типичная старая ведьма, недаром мать её невзлюбила. Смотрит так, словно, Марина противное насекомое.
Правда, картошку и яйца отварила к её приезду, пожарила рыбу, принесла с огорода огурцов и помидоров. Лишних вопросов не задавала – мать по телефону довольно грозно потребовала не вмешиваться ни во что, просто предоставить «ребенку» крышу над головой на время. Родня они или не родня, а то сын её с того света проклянет за то, что дочь его не приютила.
Бабка тогда матери сказала, что они и так прокляты, если такую невестку в свою семью пустили и позволили сына единственного в могилу свести. Но принять внучку все же согласилась.
Пока Марина вяло тыкала в костлявую рыбу вилкой, бабка села рядом, подперев морщинистой рукой подбородок, и девушка вдруг вздрогнула, заметив, насколько яркие у нее голубые глаза, даже у отца таких не было. Мать часто смотрела на Марину и упрекала её в том, насколько она на «ведьму старую» похожа.
– Ты скажи, Мариночка, так на кого ты учишься?
– А на кого сейчас все учатся? – девушка отмахнулась, протянув руку за стаканом с компотом. – На менеджера, как и все.
– А что делают-то эти твои менеджеры? Кем работать-то придется?
– Ой, бабуль, – отпила компот яблочный, цокнув языком, – вкусно очень…Да я надеюсь, что работать мне вовсе не придётся.
– Да, как же так? А учиться-то столько лет зачем? – Старушка всплеснула руками, округлив глаза, казавшиеся необычайно молодыми на испещренном морщинами лице.
– Надо учиться, бабуль. Да, и не учиться даже, а так…бумажка лишь бы была.