«Попаданец» специального назначения. Наш человек в НКВД

– Яша. Я к командиру. Чегой-то меня Лев Захарович возжелал увидеть, нужно у командира отпроситься на завтра. А чего все на меня уставились, работы нет? – увидев, как «девочки» опять уткнулись в бумаги на своих столах, я довольно ухмыльнулся – сделал гадость – на сердце радость! Нет. Отношения с дамами из отдела сложились очень хорошие, даже семейные. Что я, что Зильберман, для наших сотрудниц стали кем-то вроде младших братьев в смеси с любимыми племянниками. Они постоянно пичкали вкуснейшей стряпней (только не понимаю, где они брали на это время?!), следили за тем, чтобы всегда был в наличии обалденно душистый горячий чай, и оказывали нам еще кучу разных мелких, но от этого не менее приятных, услуг. Может, именно благодаря этим немолодым женщинам с офицерскими погонами на плечах, я стал вспоминать Олесю уже не с жуткой осушающей тоской, приносящей чувство вины и ненависти к немцам, а с какой-то теплой, мягкой грустью. Даже стал внимание на женщин обращать в последнее время…
Мартынов оказался на месте и выслушал меня с явным интересом.
– Так мне идти, Александр Николаевич, или сослаться на работу и невозможность вырваться ни на минуту?
Этот вопрос я задал командиру не из простого любопытства. Ведь как бы там ни было, а тесные контакты между сотрудниками разных ведомств не очень приветствовались, неофициально конечно. А уж встреча с партийным деятелем уровня Мехлиса была тем более серьезной. И не зная возможной реакции Лаврентия Павловича, отправляться к Льву Захаровичу без санкции я не хотел. Хватит, наогребался по простоте душевной! Хоть я и считал, что отношения между Берией и Мехлисом были неплохими, но мало ли? Вдруг ошибаюсь, в очередной раз.
– Идти, Андрей, идти, – почти сразу ответил Мартынов. – Естественно, потом составишь отчет, но идти тебе нужно. Лев Захарович входит в список людей, близкие контакты с которыми тебе не только разрешены, но и приветствуются. Но… Тебе нужно напоминать о языке или…
– Не нужно, Александр Николаевич. Что я, совсем дурак? Ничего не понимаю?
– Совсем или не совсем, а время от времени проблемы создаешь, – Мартынов довольно ухмыльнулся. – И дуться нечего! Сам виноват, больше никто. Кстати… очень хорошо, что ты сам пришел, я уже собирался тебя вызывать. Сейчас зайди к твоим любимым медикам. Насколько я понял, у них есть списочек вопросов к тебе.
Поглядев на мою скривившуюся физиономию, Мартынов ухмыльнулся еще шире.
– Да ладно тебе! Пообщаешься немного, пару часиков! Делов-то!
– Ага, делов! Знаете, как потом голова болит?
– Голова не задница! Переживать за боль нечего! – уже откровенно заржал командир. – Иди уж, болящий!
Как ни странно, но Мартынов оказался почти прав. «Палачи» в белых халатах продержали меня чуть больше пары часов, всего два с половиной. А вот вопросы, на которые я отвечал сначала в нормальном состоянии, а потом под гипнозом, меня если не удивили, то заставили задуматься. Я перечислил, на мой взгляд, самых авторитетных политиков России моего мира и дал им краткие характеристики. Насколько я помнил, нечто подобное мы уже проделывали, но больше года назад. А вот возвращение к этой теме могло говорить о многом… или не говорить ни о чем! Но в голове поневоле началась крутиться мысль, что шансы на проникновение в мой мир выросли, и руководство целенаправленно собирает всю возможную информацию, в том числе и о «радетелях за судьбу России». Причем, прощаясь, врач-полковник прямо сказал, что в ближайшие дни мы встретимся и пообщаемся более плотно. Я аж передернулся под понимающим спокойным взглядом этого «мозговеда». Он понимающе усмехнулся:
– Не нервничайте так, товарищ майор. Ничего страшного мы с вами не делаем, не звери чай. А головные боли… Тут мы ничего поделать не можем – такова особенность вашего организма.
– Да я понимаю, товарищ полковник. Только уж больно неприятные ощущения потом. Ну что поделаешь, так я пойду?
– Да, конечно, идите.
До конца дня ничего уже не происходило. Обычная рутинная работа с бумагами, время от времени прерываемая вопросами «тетушек» по разным мелочам и перерывами «на покурить».
Как все-таки хорошо вставать не в семь утра, а в десять! Мартынов уже вечером дал добро на мой «прогул». Мол, с утра можешь не появляться, а уж после Мехлиса – будь любезен на службу. Сделав утренние дела и побрившись, облачился в приготовленную с вечера форму. Эх! Жаль, что каждый день в ней не походишь! У нас в кителях, а не гимнастерках, на службу разрешили начиная с полковников ходить, а остальные только в торжественных случаях, как у меня сегодня, блин. А форма эта мне очень нравится, гораздо больше, чем офицерская парадная восьмидесятых и более поздних лет. Глядя на офицеров в кителях (да и на себя любимого, что уж скрывать), сразу вспоминаются старые русские офицеры. Причем из настоящих, кадровых, почти выбитых ко времени революции на фронтах. Застегиваешься, и все! Спина сама выпрямляется, голова прямо, подбородок поднят… Красота! Почему-то в этой форме даже какой-нибудь низенький толстячок не выглядит смешным. Хотя, может, я и предвзят, но… нравится мне она, нравится! И ПШ солдатское, которое видел в фильмах пятидесятых и на складах уже во время службы, мне нравилось гораздо больше, чем то уежище, в котором пришлось срочную служить, и парадка с пластмассовыми погончиками на рубашке. Может, та, темно-зеленая, с черными обшлагами и воротничком-стоечкой форма была дороговата (не знаю уж, по какой причине сменили солдатскую форму), но КАК она смотрелась! Может, я и заблуждаюсь, но мне всегда казалось, что военнослужащий, одетый не только удобно, но и красиво, – совсем по-другому относится к своей службе.
Да-а-а… Чегой-то меня понесло опять. В последний раз улыбнувшись своему отражению в зеркале, я вздохнул и пошел к выходу. Пора, машина уже подъехала. В окно видно, как знакомый сержант-водитель о чем-то треплется с молоденькой девушкой в сопровождении офицера милиции. Надо же! Во все времена «водятлы в погонах» одинаковы! Чуть заметят юбку – сразу в боевую стойку становятся! Донжуаны, блин.
Заметив, что я выхожу из подъезда, сержант что-то коротко бросил девушке и нырнул на свое рабочее место. Уже выезжая со двора, сержант неожиданно спросил:
– Товарищ майор, а вы этого капитана милицейского раньше не встречали?
Вспоминая, я прикрыл глаза. Вроде бы не встречался…
– Нет. А что? Что-то не так?
– Не знаю, товарищ майор. Такое чувство, что я его уже несколько раз видел. Даже из машины вышел, якобы девушкой заинтересовавшись, чтобы его рассмотреть получше. А вспомнить не могу!
– Ну мало ли где ты с ним столкнуться мог? Коллеги все-таки… Но ты вечером все равно это в отчете отобрази, мало ли?
– Да я понимаю, что нужно будет писать об этом, – сержант досадливо дернул плечом. – Просто самому вспомнить хочется, а не получается…
Краем глаза косясь на замолчавшего парня, я задумался. Вот тебе и «водятел», одинаковый во все времена! Получается, что этого молодого парня что-то насторожило в этой парочке, а я всякую ерунду думал. Но милиционера этого я точно не видел раньше… или просто не помню? Блин. Паранойя какая-то! Мне что теперь, от каждого шороха вздрагивать? Да мало ли где мы с ним могли столкнуться? Да и ошибиться мой сержант мог… Да и сержант ли он? В очередной раз покосившись на «шефа», я вздохнул. Да ну его на фиг! Лучше о предстоящей встрече с Львом Захаровичем подумаю. Тем более почти приехали!
Приемная Мехлиса меня поразила своими размерами. Приемная Лаврентия Павловича просто «отдыхала»! Ждать «допуска к телу» в ней могли одновременно двадцать человек, именно столько удобных стульев стояло вдоль стены. У другой, ближе к двери, ведущей в сам кабинет, стоял большой г-образный стол, заставленный десятком телефонных аппаратов, а у стены за ним небольшой шкаф с какими-то бумагами и узкая вешалка рядом с еще одной дверью. Перед окном большой деревянный ящик с каким-то широколистным цветком. Почему-то при виде его в мыслях промелькнул фикус, но так как фикусов я никогда не видел, то и уверенности в своей правоте никакой не было. На стене напротив ряда стульев, были закреплены большие бронзовые часы. Пока я осматривался, из-за стола поднялся невысокий чернявый капитан невозможно официального вида.