Кенгуру на фресках

Я не разбираюсь в тонкостях здешней религии, но я слишком эмоционально воспринимаю эти символы. Если это возможно, стараюсь обходить их стороной. По моему мнению нужно быть ненормальным, чтобы с благоговением взирать на подобную гадость. Хотя, по-своему они правы, чтобы искать в подобном спасение.
Но всё равно нужно держать ушки на макушке, чтобы не проморгать момента, когда за меня возьмутся всерьёз. Не хотелось бы повторить печальную участь некоторых из нас.
Мы, земляне, вынуждены выживать в этом мире по одиночке. Так незаметней и, следовательно, безопасней. Мы стремимся не заходить на территории друг друга, чтобы не увеличивать статистику загадочных смертей и будоражить аборигенов— себе дороже. Двое наших пытались жить семьёй, но из этого получилось лишь три обугленных черепа, экспонаты в кунсткамере местного Ватикана.
Мы поддерживаем друг с другом радиосвязь, которая из-за активности здешнего солнца чудовищна, и изредка собираемся вместе, чтобы вспомнить, кто мы на самом деле, поделиться опытом жизни или просто поплакаться друг другу в жилетку.
Один из наших каким-то чудом устроился личным алхимиком у одного, склонного к ереси, графа из захолустья. Чем он занимается в подземельях графского замка кроме поиска для престарелого вельможи эликсира молодости точно неизвестно, но он каждый раз приносит с собой хорошую бутыль сивухи, выгнанной из местных злаков. Она идет на ура. Так как среди нас большинство мужчины, то можно представить себе, как со временем становится весело.
Хотя мы выбираем для встреч зимние ночи в самые трескучие морозы и места поглуше, но все равно нас изредка кто-нибудь да видит. Потом по округе долго ходят слухи о шабаше нечистой силы, обрастающие все более живописными подробностями. Следствием этих слухов, как правило, являются экзорсистские экспедиции, снаряжаемые местными епископами. После того, что они там совершают, у нас совершенно отпадает охота посетить это место вновь. Действительно, кому-нибудь, вроде местного Лютера или Кальвина, объявиться в этой цивилизации не помешало бы. Хотя бы поотменяли эти мерзкие религиозные символы и гадкое действо таинства причащения.
Только любая палка всегда о двух концах и никто не даст гарантии, что не возникнет такого явления как тотальная охота на ведьм, которая в наибольшей степени свирепствовала именно в странах, где победу одержала реформация. Немцы, например, увлекшись, сожгли на кострах, заодно с «ведьмами», стольких своих красивых женщин, что это не замедлило сказаться на наследственности. Настолько сказалось, что фраза: « Вы так красивы, что просто удивительно, что вы немка!» расценивается как комплимент.
Отчего же меня так волнует вопрос охоты на ведьм..?
Неужели еще не догадались, что я— женщина!
Быть женщиной – нелёгкая доля. Говорят, что женщины куда выносливее мужчин. Однако, какой прикажете быть, чтобы их выносить!? Все мужчины, и здешние не исключение, одинаковы.
Правда, в данных условиях, от них какой-никакой прок есть, если рассматривать глагол «есть» в гастрономической ипостаси. Что ж поделать? Там, на Земле, философ Иоганн Фихте, определяя предназначение человека, изрёк: «Я есть, потому что я есть!»
Просто, как всё гениальное!
Конкретно к настоящим условиям, осмелюсь добавить от себя для парафраза: «Я есть, потому что я есть и поэтому надо есть!» И есть действительно надо, как и быть!
Что, вернее, кто сегодня в меню?
Сегодняшний день потенциально удачный для охоты. В долине стал лагерем рыцарский отряд. Не очень, правда, хорошо, что все они отнюдь немолоды. Не первой, так сказать, свежести. Из свежести только напускной лоск. Внутри же… С гармонией и здесь проблемы. Как и везде, мере хорошего сопутствуют несколько мер плохого. Лоск, лоском… Эти плюмажи, блеск надраенных лат, оружия, пуговиц и пряжек… И гигиену они соблюдают… Но староваты они, староваты. После определенного возраста мужское мясо начинает отдавать аммиаком, и чем старше, тем зловоннее.
Наемники и гвардейцы, те помоложе, но и те и другие пренебрегают гигиеной до педикулеза, чесотки и фурункулов.
В обоих случаях приходится перебирать.
Рыцарский лагерь ещё не спит. Зимой «темнеет» рано. Моросит меленький, прохладный дождик—по местным понятиям «снегопад». Шатры разбиты в строгом порядке на равном удалении друг от друга. Горят костры. Дерево здесь пропитано смолой, по качеству не уступающей напалму, и горит ярко, как вольтова дуга. На фоне костров люди как тени. На огонь лучше не смотреть— слёзы градом.
Иду опустив глаза долу.
В лагере вечерняя суета. У костров теснятся закутанные в шубы люди—это рыцарские слуги, конюхи, оруженосцы, все, кому нет хода в рыцарский шатер. Среди них совсем нет молодежи. Все уже пожившие и менее аккуратные, нежели их хозяева.
Фыркают и хрупают овсом стреноженные кони с сумами на мордах.
По лагерю бродят разные типы с меркантильными интересами. Средь них и я. Изображаю падшую женщину, торгующую телом. Проще говоря, проститутку.
Здесь снует народ из разных деревень и местечек, достаточно удаленных друг от друга, чтобы не опасаться быть принятой за чужую. В «темноте», под лунным светом, в «неярких» отблесках костров да еще в зимней одежке вполне удается сохранять своё инкогнито.
Шуба надета на голое тело, но всё равно жарко. Идти приходится медленно, плавно, подстраиваясь под движения аборигенов. Мои нормальные движения раза в два быстрее, чем самые резкие любого из них.
Хорошо, что идет дождь. Он сбивает запах, идущий от тел. С непривычки может и вывернуть. Аромат прогорклого жира и еще чего-то с душком мало кому придется по вкусу.
Стараюсь подойти как можно ближе к шатрам.
Зачастую мне швыряют мелкую монету, чтобы я убиралась и не маячила, иногда просто гонят прочь рыцарские пажи, которые, под стать своим хозяевам, тоже не первой молодости. Эти пусть гонят, но кто-то же в эту ночь подзовет меня к пологу шатра на предмет торга. Поторговаться есть за что. Во-первых, я, по местным меркам, красавица, хотя и бледновата. Во-вторых, умею себя подать. Стриптиз здесь еще не изобрели и потому я могу дать фору любой из местных гейш. В-третьих, деньги нужны всем, даже таким «вурдалакам» как я.
– Эй, дорогуша!– Это адресовано мне.
Окликнувший меня не слишком молод, но есть надежда, что его господин будет помоложе. Могу поспорить, что окликнул он меня не для себя. Бравый «парень» стоит у полуоткинутого полога шатра с ослепительным факелом в руке. В своих кожаных, мехом внутрь, непромокаемых одежках он похож на авиатора эпохи братьев Райт.
– Подойди сюда, – манит он меня к себе свободной рукой, облаченной в кожаную рукавицу.
Я послушно иду на зов.
Пламя факела как электросварка. Глаза, поэтому, долу. Хотя и не только поэтому. И приличия соблюдены, и глаза не страдают – двойная польза. Жаль, что здесь не принято закрывать женщинам лица паранджой. Никогда бы не подумала прежде, что о подобном можно сожалеть.
– Сколько? – пожилой паж лаконичен и деловит.
Я думаю, что он прекрасно знает тарифы, но намерен поторговаться, чтобы урвать крошку и себе.
Плохи дела у здешнего рыцарства, коли так побираются их слуги. Что ж поделать, законы истории неумолимы и здесь. Процесс централизации монаршей власти в отдельно взятой стране не терпит ни космополитизма, ни юридического иммунитета рыцарского сословия. Рыцарская же гордость не допускает никаких компромиссов. Рыцарство пошло против ветра истории, который уносит его в небытие.
Сносу в небытие здорово пособляет такая новинка как огнестрельное оружие. Благодаря ему всякая дворянская мелочь подалась в королевские гвардейцы, а местные Робин Гуды легализовались в наемников. И тем и другим король предоставляет оплачиваемое занятие по душе – раскулачивать ставшее на пути исторического прогресса рыцарское сословие. Рыцари сопротивляются как могут, но их дело неуклонно идет к проигрышу. Среди них уж почти нет молодежи. Молодых повыбили в боях. Не в тех боях, к которым их готовили с самого детства. Старых вояк еще спасает интуиция, наработанная за время боевой жизни. У молодых же не было и той жизни, чтобы хотя бы научиться распознавать смерть в иных ипостасях, нежели в тех, которые до сих пор олицетворяли лишь острие и клинок. Они пали жертвой неведения того, что наступили новые времена. Прежнее поколение не знало таких быстрых перемен и готовило себе смену в рамках старых традиций. Результат – рыцарство лишилось преемственности и сейчас просто дерется до конца, стремясь подороже продать свою погибель.