Бедный Бобик
Денис обвел глазами роскошную спальню, стены, обитые мягкой шелковой тканью, изящное трюмо цвета слоновой кости… Оксанка и тут успела поставить пару дорожных иконок и жутковатого, плотоядно улыбающегося Будду. Если уж со своим Богом у него не заладилось – может, иноземные как-то хорошо повлияют… «Чего бы это ни стоило, за это стоит заплатить… Да, Всевышний? Или как к тебе обращаться? Не-е, ты все-таки какой-то не наш…» Он вздохнул и подбил повыше под голову легкую прохладную подушку.
Вот он, застенчивый провинциал – второй, всегда второй, чем бы в жизни ни занимался, – лежит сейчас в лучшем номере самой дорогой гостиницы одного из самых престижных курортов – Мертвого моря. А женщина, у которой сумма на валютном счету давно перевалила за очень приятную, надежную, волнующую цифру, смывает сейчас в розовом мраморном бассейне следы его близости и составляет план, что они будут делать сегодня, завтра, через два дня, не оставляя ему возможности ни сомневаться, ни колебаться, ни сожалеть о чем-либо.
Ему-то все это не надо – шелковые стены, бассейны в номере, мрачные лимузины с лживыми заискивающими шоферами… Это все довесок, оборотная сторона. Главное – другое.
Когда в семнадцать лет он уезжал в Москву, мама три дня плакала, потом взяла себя в руки – его мама умела взять себя в руки – и перед отъездом уже только смеялась: «Ну что ты без меня будешь там делать, в этой своей Москве? Потеряешься, как я тебя найду потом?»
И он потерялся. Сразу, в первый же день. От гомона, от стремительных и равнодушных человеческих волн, разом смывших его провинциальный задор: «А я Аристотеля в восьмом классе в подлиннике читал!». «А мы на первом курсе будем читать!» – говорили глаза поступивших в университет счастливчиков, глаза, смотревшие поверх него, мимо него, сквозь него, золотого медалиста, срезавшегося на своем единственном экзамене.
Мама по телефону сказала: «Приезжай», а маленькая девушка со светлыми волосиками, аккуратно заправленными за круглые уши, крепко сжала его ладонь сильной рукой и велела: «Пойдем». Девушка тоже не нашла своей фамилии в списках. Она уже второй год пыталась поступить на филфак, Денис же не прошел на биофак, где конкурс был всего полтора человека на место. У него оставался еще год в запасе – до армии, год, чтобы подготовиться, чтобы не попасть ни в коем случае в вонючую казарму, не потерять драгоценные два года. У него было столько идей в голове, столько невероятных догадок… Только бы донести их до научного мира… И этот год он провел в Оксаниной комнате, вставая в половине шестого, чтобы подметать двор вокруг общежития, и за это комендант записала его как Иванову Зину. А Оксана просыпалась в пять и пешком шла до ближайшей станции метро, ее работа начиналась еще раньше.
Оксана… Кропотливым, старательным трудом эта маленькая женщина завоевывала мир и отдавала половину своих трофеев ему, Денису, у которого никогда ничего не было, кроме его ума. Деньги как-то не задерживались около него. Да и он не мог думать о мире в категориях «дорого, дешево, подкопить, вложить…» А она могла. Прожить на тысячу рублей до конца месяца, готовить на обгоревшей конфорке густые ароматные борщи, спать по четыре с половиной часа, копить, экономить и не упрекать, что Денис не такой, как она. Что он… Нет, не лоботряс и не оболтус, но просто он создан не для того, чтобы зарабатывать деньги, вот и все.
Оксана вовремя поняла, что московский филфак можно штурмовать еще пять лет, и оставила мечту о высшем гуманитарном образовании для своих детей. А куда можно поступить сразу? Кем не хотят быть гордые, надменные москвичи, скептически оглядывавшие ее единственную приличную юбку с плиссированной оборкой и аккуратные коричневые туфли на квадратных каблуках, мамкины туфли? Москвичи, не отвечающие на вопросы, обсмеивающие ее слишком очевидный деревенский говор. Они не хотят быть инженерами-водниками, к примеру. И конкурс в том институте – пол-человека на место.
Ну – водник так водник, решила Оксана и, забрав документы после первой же тройки в очередной год мытарств и поступлений «на лингвиста», легко сдала экзамены в институт инженеров водного транспорта. Придется подрабатывать по вечерам? Ну что ж делать, конечно, Оксана подработает. Перейти на вечерний и работать там, где образование не шибко нужно, но нужны непривередливые, внимательные техники, например, обслуживать радио-вышку? И это можно. Вредно, конечно, но это же не навсегда, зато денег больше, на двоих хватает…
Кто знал тогда, кто мог подумать, что Оксана, приехавшая из далекого забайкальского села с тремя копейками в кармане, долго боявшаяся столичного метро, после того как в первый день потерялась и никак не могла добраться до камеры хранения, в которой оставила весь свой нехитрый багаж, через десять лет будет ловко заправлять целой сетью магазинов, продающих катера, яхты, маленькие скутеры. И получать невероятные, но почти честные дивиденды.
Денис старался не думать о маленьком взносе, сделанном в самом начале Оксаниной карьеры каким-то ее восточным другом, к которому Оксана в один прекрасный день молча ушла тринадцать лет назад. Встала утром – они уже снимали тогда однокомнатную квартиру, – аккуратно сложила в старый матерчатый чемодан свои вещи, надела единственные джинсы, поцеловала Дениса в лоб и ушла.
Он ждал ее день, два, неделю, пытался искать. Она вернулась сама, через пять месяцев. Так же молча подошла к нему, обняла, и ему ничего не оставалось, как взять жену на руки и вытереть слезы, катившиеся по ее осунувшемуся лицу. Вскоре родилась упитанная, степенная Маргоша, и Денис полюбил ее всей душой, привык считать своей дочерью. Друг тот больше никогда не появлялся в их жизни, и Оксана не любила говорить об этом.
Денис старался не думать и не думал. Потому что он не знал больше ни одной женщины, так уверенно стоящей на ногах. А для него, с его вечными сомнениями и колебаниями, с «окончательными и твердыми» решениями, меняющимися с переменой ветра, без этого было невозможно. А что касается жирафов… Когда Денис видел жену в обществе, в официальной обстановке или заезжал к ней на работу и заходил в ее кабинет, он резко и остро чувствовал то, что уже несколько лет не всегда ощущал, если Оксана раза два в неделю звала его к себе, закрывшись до ушей одеялом. Не всякая рослая красотка умела выглядеть так недоступно, так маняще, так роскошно, как миниатюрная Оксанка выглядела в роли начальницы. Что-то такое просыпалось в ней… Денис замечал, что она нравится молодым подчиненным, партнерам, богатым покупателям, и ему было приятно, что это его женщина, только его, и ничья больше.
Как-то напившись, он решился попросить ее надеть костюм – самый строгий, самый чопорный, серый прямой костюм, – и подступился было с самыми лучшими намерениями. Оксана обиделась страшно, целых три месяца ближе чем на полметра к себе не подпускала. Но тогда у него уже была Алена, которая пускала когда угодно и ничего от него не требовала взамен. Ох, как же он, дурак, на этом попался…
Денис резко встал с постели, услышав, что Оксана закрыла воду в ванной и пошла снова будить Маргошу. А главное, он испугался, что мысли, не дававшие ему спать сегодня, настойчиво и упрямо потекли в знакомом направлении. И что ему теперь делать? Он, наивный дурак, еще смеялся, спрашивал Алену:
– Тебя не смущает, что я чуть ниже тебя ростом?
– Это естественный закон сохранения рода человеческого, – отвечала та. – Высокие женщины не очень любят рослых мужчин, а маленькие ищут высоких. А иначе бы человечество постепенно разделилось, и рождались бы гиганты и малыши… Малыши и гиганты…
Так вот она к чему клонила! Надо было дослушать, а он, как обычно, думал: «Ну как бы сделать так, чтобы красивые женщины не разговаривали вообще… А в постели в частности…» и с удовольствием гладил Алену по гладкой нежной коже. Идиот…
* * *Горькая тюрьма ожидания… Сколько еще оно продлится, это время без тебя? Ты не сказал, что улетаешь. Неужели ты уехал на все бесконечные майские праздники? Денис… Я так ждала, когда наконец у тебя будет передышка в работе, поглощающей все твои силы и время.