Все, что мы хотели

Она ушла – вот и всё, что я мог сказать Лиле.
– Куда ушла? – спрашивала Лила, порой сквозь слёзы, хотя обычно изначальная причина этих слёз была в чём-то другом.
Я всегда отвечал уклончиво – в одно красивое место (на пляж в Бразилии? На небеса?), но всегда старался не врать. Ей и так непросто было это пережить, даже без лживых комментариев отца.
Со временем воспоминания Лилы о матери выцвели, и эта тема стала подниматься всё реже и реже. Моя мать помогала как могла со стрижками и нарядами, со всеми девичьими радостями и горестями. Это спасало. Но большую часть времени я был отцом-одиночкой. Я готовил и стирал, утром провожал её до автобуса, днём встречал, вечером укладывал спать. Я подстраивал свой рабочий график под её распорядок и практически отказался от личной жизни. Время от времени я ходил на свидания – мама соглашалась посидеть с Лилой – но ничего серьёзного не вышло. Отчасти потому, что я не встретил никого подходящего, отчасти потому, что у меня не было ни времени, ни сил, ни денег на кого-то, кроме Лилы. Если вам кажется, будто я жалуюсь, то вы правы. Воспитывать детей нелегко, даже если вы делите эти обязанности с супругом. В одиночку – это грёбаный ад.
Но мы справились, и я гордился тем, какую прекрасную дочь воспитал. Лила выросла красивой, умной, доброй, и весь мой мир вращался вокруг неё. Мы оба забыли о Беатриз и продолжили жить своей жизнью.
Но спустя пять лет она внезапно вернулась. Безо всякого предупреждения. В девятый день рождения Лилы. Настолько неудачно выбранное время, что я хочу предупредить всех без вести пропавших родителей: пожалуйста, налаживайте контакты со своими детьми до или после их дня рождения. Заявиться в сам день рождения или ещё в какой-нибудь важный для них день – не только нарциссизм, но и самая настоящая жестокость. Особенно если ваш ребёнок не ожидал, что вы вообще вернётесь. Особенно если вас не было так долго, что он вообще думать о вас забыл.
В тот год я, как сумел, устроил праздник – у меня никогда не получалось ничего спланировать заранее, а приглашать организаторов было бы слишком дорого. Так что я просто предложил Лиле пригласить трёх подружек с ночёвкой. У неё день рождения в июне, и нам всегда везло с погодой, но тот вечер выдался просто потрясающий. Девчонки бегали по саду, брызгая где попало водой из пульверизатора, а я жарил хот-доги и гамбургеры. Потом был шоколадный торт (спасибо маме), и Лила открывала подарки. Потом все четверо забрались в спальные мешки и заявили, что хотят смотреть фильм, пожалуй, слишком жутковатый для их возраста, но я спросил, разрешают ли им родители смотреть фильмы с рейтингом 13+, и они ответили, что да. Чувствуя себя замечательным папашей, я отправился спать.
Меня разбудила Лила, тряся за плечо. Вид у неё был изумлённый.
– Сколько времени? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она, потому что дети никогда не знают.
– Что случилось? – Я взглянул на часы и увидел, что почти полночь. Лила села на край кровати и произнесла слова, поразившие меня едва ли не больше всего в жизни.
– В дверях стоит мама, – сказала она, – и хочет с тобой поговорить…
На этом воспоминании я и уснул в ночь после того, как Лила вернулась со своего блевотного фестиваля. Проснулся я рано утром оттого, что зажужжал её телефон. Я поднялся и подошёл к кровати Лилы, убедился, что она ещё спит, потом взял телефон и набрал 1919 – пароль, который вбил несколько дней назад. В глубине души я надеялся, что она его поменяла, но цифры сработали, и я получил полный доступ к личной жизни моей дочери. Я с трудом держался, чтобы не читать её дневник, который, как я знал, хранится в верхнем левом ящике стола – это было бы бесцеремонное вторжение. Я и теперь ощущал чувство вины, но сказал себе, что превыше всего для меня – её безопасность и комфорт, а сейчас под угрозой и то, и другое. Поэтому я нажал на иконку сообщений и стал просматривать список входящих.
Большинство имён были мне известны, и всё это были девочки. Я почувствовал мимолётное облегчение, хотя тот факт, что мальчики не писали ей сообщений, не исключал того, что у неё могло с ними произойти что-нибудь другое. Ввёл имя Грейс, открыл недавнее сообщение, то, которое пришло только что.
У тебя всё норм? Сорри, что позвонила папе, но ты ппц меня напугала!!! Он не очень злится??
Я провёл пальцем по экрану, медля, прежде чем переступить опасную черту. Думать как Лила. Писать как Лила. Я набрал:
Фу, блин, ну и похмелье. Чо вчера было-то?
Вспыхнул овал, сообщение отправилось, и со скоростью света пришёл ответ:
Ты ваще ничо не помнишь?
Моё сердце колотилось. Я изо всех сил старался печатать как можно быстрее.
Неа (расскажи.
Я затаил дыхание. На этот раз ждать ответа пришлось дольше.
Ты была в отключке. Прости, прости, что я тебя бросила одну! Я же не знала, что ты тааак напилась! Чо ты пила? И чо у вас с Финчем?
Не знаю, – ответил я.
Грейс отправила мне грустный смайлик и вслед за ним ещё одно сообщение:
Тут, блин, такое… кто-то выложил твою фотку. Хз кто, но, по-моему, Финч.
Чувствуя подступающую тошноту, я написал:
Какую фотку? У тебя она есть?
Есть.
Перешли мне.
Я старался держать себя в руках, когда картинка всплыла на экране, слишком маленькая, чтобы что-то разглядеть. Нажал, чтобы увеличить, приблизил и увидел свою малышку на кровати. Она лежала на спине, грудь была голой. Меня едва не вырвало, как Лилу вечером, но приступ тошноты сменился яростью, когда я прочитал комментарий к фото:
Похоже, эта девчонка получила свою зелёную карту.
Твою мать, – написал я, забыв на секунду, что я – Лила. Хотя с подружками она наверняка материлась. Что это за херня?
Хз. Он тебя обзывает нелегалкой, что ли? Ты же полубразильянка, да?
Нихера, я американка. Да хоть бы и да… – напечатал я, слишком сильно разозлившись, чтобы закончить фразу.
Грейс ответила:
Понимаю ((это ппц. Но зато ты такая секси!
Я покачал головой, поразившись глупости этого замечания, и едва себя не выдал – всё равно они обе это выяснили бы – но решил ничего больше не писать. Моё сердце просто не выдержало бы.
Мне пора, – написал я.
Ок. На связи! – ответила Грейс.
Я удалил переписку. В моей голове всплывали ужасные кадры – несколько воображаемых и один весьма реальный.
– Готова рассказать, что случилось? – спросил я Лилу спустя несколько часов, когда она наконец выплыла из спальни. Вид у неё был задумчивый и сконфуженный. Я сидел в гостиной и ждал её.
– Ты и сам знаешь, что случилось, – ответила она мягко. Вероятно, они с Грейс уже вывели меня на чистую воду. Телефон она сжимала в руке. Потом положила на чайный столик, экраном вниз, и села рядом со мной, по всей видимости, чтобы не смотреть мне в глаза. – Я слишком много выпила.
– Даже немного пить тебе не стоит, – заметил я. – Ты несовершеннолетняя.
Она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо и тяжело вздохнула.
– Я знаю, пап. – Она давила на жалость, искала сочувствия, но я оставался непреклонным.
– И сколько же ты выпила? – продолжал я.
– Не так много, ну честное слово. – Её голос дрожал, и я не знал, раскаяние тому виной или похмелье.
– И часто ты так напиваешься?
– Нет, пап… совсем не часто.
– Значит, это первый раз?
Она немного помолчала, прежде чем ответить – это, конечно, означало, что не первый, но ещё и то, что она сомневается, врать мне или нет. Потом, решившись, твёрдо сказала:
– Да.
Я поднялся, обошёл диван и сел в кресло напротив неё.
– Ладно, вот как мы поступим, – сказал я твёрдо и негромко, переплетя пальцы. – Я хочу, чтобы ты была со мной откровенна. Я не буду тебя наказывать, а ты не будешь мне врать. Иначе та жизнь, к которой ты привыкла, закончится очень и очень надолго. Это ясно? – Лила кивнула, не глядя мне в глаза. –   Когда ты впервые попробовала алкоголь?