До тебя…

– Маленькая моя…
– Коль, по-быстрому, прошу…
Мама Михаила, потрясающе красивая, всегда ухоженная женщина с мягким взглядом оказалась абсолютно холодной в отношении секса. Подобные разговоры будут всплывать не раз в их доме, разбавленные обвинением Лидии в измене мужу. Тот будет вспыхивать и кричать: «Если бы ты со мной спала, подобного не было бы!»
В какой-то момент скандалы родителей выйдут за пределы спальни и кабинета, и упреки будут сыпаться при взрослеющем сыне.
Михаил видел, как отец относился к матери. Как он смотрел на неё. Как сдувал пылинки.
Порой его взгляд напоминал взгляд безумца, одержимого одной единственной женщиной.
– Я жить без неё не могу, сын… Подыхаю…
Михаилу исполнится шестнадцать, когда отец, получив очередной отказ от матери, напьется.
– А другие? Секретарша Вика… модель Надежда…
– Другие… Нет других, сын. Нет. И никогда не будет. Запомни, любовь – это яд. Это – проклятье. Не дар, как пытаются нам его преподнести и навязать. Нет ничего хуже в жизни, чем эта долбанная любовь. Зависимость от другого человека. Необходимость видеть, чувствовать, быть рядом. Не влюбляйся, сын. Не позволяй яду проникнуть в кровь и отравить твою жизнь. А мама… Мама у тебя потрясающая. Самая лучшая…
Отец говорил противоречиво. Надрывисто.
А потом Михаил помогал ему дойти до спальни, потому что тот был не в состоянии передвигаться самостоятельно.
Михаил запомнил его слова, да и они полностью совпадали с его взглядом на мир и на женщин в частности.
К тому же он точно знал, ПОЧЕМУ погибли его родители в один из дождливых осенних вечеров…
Поэтому он даже не спрашивал себя: а что он чувствует к жене. Любит или любил ли Настю? Когда он задавал себе подобный вопрос, то всегда вспоминал Дину, родную сестру: «Задаешься подобным вопросом, значит, не любишь. Это аксиома».
Кого-кого Зареченский любил, так это свою немного сумасшедшую младшую сестренку, увлеченную лженаукой – парапсихологией. Они остались сиротами, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, ей – восемь. Лишь благодаря связям, и тому, что он всё же оказался совершеннолетним, ему позволили взять опеку над Диной.
Да, нелегкие были времена. Смутные. Его становление, как личность. Похороны родителей. Переосмысление жизни и приоритетов. Маленькая растерянная сестренка с вечно влажными от непролитых слез аквамариновыми глазками.
Они остались вдвоем.
И да, восемнадцатилетний Зареченский точно знал, любовь – яд. Она не делает человека счастливым. Она его убивает.
Устраивало ли его такое восприятие мира и отношений? Абсолютно. Комфорт и удобство – вот главное, что должно быть. Остальное – выдумка, иллюзия.
Болезнь.
Кстати, про Дину. Черт, он, кажется, забыл сообщить ей о случившимся.
Выругавшись вслух, потянулся за айфоном.
– Что?
Игнат мгновенно почувствовал изменение в настроении Зареченского. Иногда начальник службы охраны Михаилу напоминал зверя. По крайней мере, чутье у него было точно звериное. А ещё взгляд – недобрый, опасный, сканирующий. Он прекрасно владел множеством психологических техник, в том числе и нейролингвистическим программированием и, по мнению Зареченского, был одним из самых опасных людей, которых он знал.
Иметь такого врага – врагу не пожелаешь.
– Забыл позвонить Дине.
– Где она сейчас у тебя?
– Где-то в Калмыкии.
– Там связь есть?
– Сейчас узнаем.
Он набрал вызов и принялся ждать ответа.
– Да, Мишунь, привет.
Только сестре позволялось называть его разными уменьшительно-ласкательными именами, и, в зависимости от настроения сестренки, он мог быть Минькой, Мишей, Мишуней, Мишаней. Иногда его подобное злило, чаще забавляло.
Дина… Она же такая мелкая. Забавная. Родная. Смешная. Она его семья.
– Привет. Не спишь?
– Разбудил, – сонный девичий голос вызвал легкую улыбку на лице Михаила.
Он скучал по своей немного сумасбродной сестренке.
– Извини. Я с не особо хорошими новостями. Слышала, возможно, у нас теракт в Москве. Пострадала Настя.
Тишина в трубке неожиданно насторожила Зареченского. Он ожидал более активной реакции сестры.
– С ней всё хорошо?
– Уже да.
– А с ребенком?
– По нему у врачей нет нареканий. Ни разу мне не сказали, что с ним плохо или происшествие как-то могло отозваться на его развитии. Зато меня удивляет твоя реакция, Дин. Я ожидал охов и ахов.
И снова в трубке образовалась недолгая тишина.
– Миш, я тебе ничего говорить не буду. Уже говорила… Настя и ты… Ваши судьбы вроде бы и соединены, но…
Она замолчала, а Зареченский откинулся на кресло и закатил глаза. Всё-таки его сестренка сумасбродка. И откуда в ней взялась вся эта паранормальная чушь? Нет, чтобы окончить приличный университет, подтянуться к бизнесу или хорошо, он даже согласен на другой сюжет. Пусть она, как и большинство девушек её положения, сутками бы пропадала по бутикам да ночным клубам с элитными тусовками. Так нет же, повело её в какую-то непонятную степь.
И в Калмыкию она подалась тоже за специфическими знаниями.
– Дина, не хочу об этом, – он дотронулся пальцами до переносицы и потер её. Усталость, как обычно, накатила неожиданно. – Сама как?
– Ты где? В больничке сейчас?
Она проигнорировала его вопрос.
– В городской квартире.
– А почему не в больничке? – в голосе сестренки послышались недовольные, осуждающие нотки.
– Настя под присмотром врачей.
– Ты должен быть с ней.
Дина ещё не знала, что они находятся на стадии развода. Михаил ничего не говорил. Ни к чему раньше времени расстраивать сестру.
– За ней приглядывают врачи.
– Миш, – она сделала очередную паузу, которая очень не понравилась Зареченскому. – Я прошу тебя – поезжай к ней. Ты ей сейчас очень нужен.
– Она спит.
Он соврал и глазом не моргнул.
Меньше всего ему нравилась перспектива провести ночь у кровати предательницы-жены.
– Поезжай, пожалуйста. Сделай это ради… меня.
– Дина…
– Миш.
– Черт!
– Не ругайся.
– Да я…
Он оборвал себя, проведя рукой по волосам.
Единственный человек, который без зазрения совести и без последствий мог манипулировать им и вить из него веревку, была сестренка. Эта мелкая заноза, упрямая до ужаса и настойчивая до беспредела. Если что-то вбивала себе в голову, всё, не отступиться, пока не добьется своего. Он был таким же, но их различие заключалось в том, что он порой не гнушался грязными методами игры, всё-таки большой бизнес налагал определенные правила поведения, Дина же, напротив, настаивала, но всегда руководствовалась моралью. Для неё мораль и человеческие принципы были на первом месте. И он считал, что это правильно. Пусть не он, так она в их семье будет правильной, хорошей и обязательно счастливой.
– Хорошо, я сейчас поеду к ней.
– Сам за руль не садись. По голосу слышу – выпил.
– Всё-то ты знаешь, сестренка.
– Я просто очень сильно люблю тебя, Минька. Утром позвоню.
– Когда в Москву?
– Пока не знаю.
– Давай возвращайся. Кто меня на путь истинный будет наставлять?
– Да ну тебя! Ты у меня самый лучший, добрый, потрясающий! Просто хорошо шифруешься!
– Спокойной ночи, малявка.
Игнат, пока они разговаривали, разлил ещё.
– Поедешь?
– Да.
– Возьми Артема.
– Возьму.
– В больнице дежурят ребята.
Михаил кивнул и потянулся за спиртным. На душе с каждым выпитым стаканом становилось всё тяжелее. События переплетались, накладываясь одно на второе.
– Кстати, Даров. Что там с этой мадам Мистерией?
Игнат недобро улыбнулся.
– Через два дня наша мадам прибывает в Москву.
– Организуй встречу.
– Естественно.
– И это… не переусердствуй.
– Как скажешь.
– Кто у неё в покровителях? Выяснил?
– Да.
Игнат назвал несколько знакомых фамилий.
– Никого, с кем бы мы не могли до этого иметь дело.