Миллион мелких осколков

Выключаю воду, выхожу из душа, вытираюсь. Залезаю в постель, закутываюсь в одеяло, закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Восемь дней назад я был в Северной Каролине. Помнится, разжился бутылкой, пайпом и решил прокатиться. Через два дня проснулся в Вашингтоне, округ Колумбия. На диване в доме сестры своего приятеля. Весь в моче и блевотине, она захотела, чтобы я убрался прочь, поэтому позаимствовал у нее блузку и ушел. Через двадцать четыре часа очнулся в Огайо. Помню какой-то дом, бар, немного крэка, немного клея. Крики. Плач.
Дверь открывается, я сажусь на кровати. Врач приносит стопку одежды и таблетки, кладет все на стол.
Здравствуйте.
Я тянусь за таблетками.
Здравствуйте.
Беру их.
Тут чистая одежда.
Спасибо.
Он садится к столу.
Сегодня мы переводим вас вниз, в отделение.
Хорошо.
Обычно, когда пациента переводят вниз, наши встречи становятся реже, но с вами мы продолжим встречаться.
Хорошо.
На следующей неделе вы будете подниматься сюда дважды в день, после завтрака и после обеда, чтобы получать антибиотики и седативы. Что касается транквилизаторов, то их прием закончен, я принес последние таблетки.
Глотаю их.
Он смотрит на мой рот.
Завтра отвезем вас к стоматологу.
Я еще не видел своего рта.
Он мастер своего дела и мой старый приятель. Все сделает наилучшим образом.
Мне страшно взглянуть на себя.
Держитесь, все будет хорошо.
Наверное, людей пугает мой вид.
Переоденьтесь и ждите в холле.
Хорошо.
За вами пришлют человека из отделения.
Жду с нетерпением.
Он смеется и встает.
Удачи, Джеймс.
Я тоже встаю.
Спасибо.
Мы пожимаем друг другу руки, он уходит. Одеваюсь в одежду, которую он принес. Брюки хаки, белая футболка, шлепанцы. Все мягкое, удобное. Чувствую себя почти человеком.
Выхожу из палаты, иду по терапевтическому отделению, здесь ничего не изменилось. Яркие лампы, белизна. Пациенты, врачи, очереди и таблетки. Стоны и вскрики. Печаль, безумие, катастрофа. Все это мне хорошо знакомо и больше на меня не действует.
Прохожу в холл, сажусь на диван. Я тут один, смотрю телевизор и перевариваю последнюю порцию таблеток.
Сердце бьется медленней.
Руки перестают дрожать.
Веки опускаются.
Тело обмякает.
Все становится по барабану.
Слышу, как произносят мое имя, открываю глаза – передо мной стоит Лилли. Она улыбается, садится рядом.
Помнишь меня?
Ты Лилли.
Она улыбается.
Я боялась, что не вспомнишь. Видок-то у тебя кислый.
Это транквилизаторы.
Да, сама от них клюю носом. Терпеть не могу это дерьмо.
Лучше это, чем ничего.
Она смеется.
Давай встретимся через пару дней.
Я улыбаюсь.
Вряд ли я продержусь тут пару дней.
Она кивает.
Знакомое чувство.
Я ничего не отвечаю. Она говорит.
Ты откуда?
Достаю сигареты.
Из Северной Каролины.
Вынимаю сигарету из пачки.
Не угостишь меня?
Протягиваю ей сигарету, прикуриваю, мы затягиваемся, и Лилли рассказывает о себе. Я слушаю. Ей двадцать два года, росла в Фениксе. Отец бросил, когда ей было четыре, мать героинщица, зарабатывала на дозу тем, что продавалась первому встречному. Когда Лилли исполнилось десять, мать подсадила ее на наркотики, а когда исполнилось тринадцать – стала ее продавать первому встречному. В семнадцать лет Лилли сбежала от матери к бабушке в Чикаго, там и живет с тех пор. Торчит на крэке и пилюлях любви.
В холл входит парень, и мы замолкаем. Он подходит ко мне. Худой, по виду из богатеньких, почти лысый. Глазки маленькие, беспокойные.
Джеймс?
Он улыбается.
Да.
Можно подумать, он очень обрадован.
Привет, а я Рой.
Он протягивает руку.
Привет.
Я встаю, пожимаю руку.
У тебя вещи есть?
Нет.
Одежда или, может, книги?
У меня ничего нет.
Телефон?
Ничего.
Он снова улыбается. Криво как-то.
Ну, пошли.
Я оборачиваюсь к Лилли, которая притворяется, будто смотрит телевизор.
Пока, Лилли.
Она оглядывается, улыбается мне.
Пока, Джеймс.
Мы с Роем выходим из холла, спускаемся по короткому, темному, покрытому ковром переходу. Пока идем, Рой сверлит меня взглядом.
Ты знаешь, что это против правил.
Я смотрю прямо перед собой.
Что?
Разговаривать с женщинами.
Прости.
Не извиняйся, просто больше не делай этого.
Хорошо.
Правила придуманы для твоего же блага. Советую тебе соблюдать их.
Постараюсь.
Не постарайся, а соблюдай, а то будут проблемы.
Постараюсь.
Мы подходим к большой двери, переступаем порог, и обстановка меняется. Длинные коридоры, вдоль них тянутся двери. Мягкие ковры, яркие стены. Светло, красочно, ощущение комфорта. Кругом прохаживаются люди, все улыбаются.
Мы проходим через вереницу коридоров. Рой смотрит на меня, я смотрю прямо перед собой. Он рассказывает мне про отделение и про правила поведения.
В отделении двадцать – двадцать пять пациентов, три наставника и начальник отделения. У каждого пациента есть свой наставник, который контролирует программу лечения, а начальник отделения контролирует наставников. Каждый пациент обязан каждый день посетить три лекции, три раза принять пищу, участвовать во всех мероприятиях.
Каждому пациенту назначается работа, которую он обязан выполнить утром.
Принимать препараты, влияющие на настроение, в отделении строго запрещено. Если обнаружится, что кто-то их принимает или хранит, то его выгонят из клиники.
Письма отправляют раз в день. Наставники имеют право вскрыть и прочесть любое письмо.
Посещения разрешены по воскресеньям с часу до четырех дня. Персонал имеет право проверять содержимое передач, которые приносят посетители. Женщины находятся в своих отделениях, контакты с ними запрещены. Если столкнешься с женщиной в коридоре, можно сказать «здравствуйте», но спрашивать «как дела» запрещено. Если нарушаешь это правило, могут выписать из клиники.
Рой пристально смотрит на меня.
Правила – дело серьезное. Если хочешь выздороветь, советую соблюдать их.
Я смотрю прямо перед собой.
Постараюсь.
Мы входим в дверь с табличкой «Сойер» и оказываемся в отделении. Идем по коридору, по обе стороны которого тянутся двери. Кое-где таблички с именами, некоторые двери открыты, и в палатах видны люди.
Из коридора попадаем в большой двухуровневый зал. На верхнем ярусе есть автомат с напитками, автомат со сладостями, большая кофеварка, кухня и большой стол со стульями вокруг. На нижнем ярусе стоят диваны и стулья полукругом, телевизор и небольшая школьная доска. У дальней стены находится телефонная кабинка, а в другие две стены встроены раздвижные стеклянные панели вместо дверей. За открытыми дверьми видны лужайки, деревья, вдалеке озеро. Мужчины сидят у стола, на диванах. Они читают, разговаривают, курят и пьют кофе. Когда я вхожу в зал, все поворачиваются ко мне и начинают рассматривать.
Рой улыбается.
Добро пожаловать в «Сойер».
Спасибо.
Здесь хорошо.
Мне хочется сбежать.
Ты здесь пойдешь на поправку.
Сбежать бы куда глаза глядят.
Уж поверь, я-то знаю.
Обдолбаться бы.
Да-да.
Или сдохнуть.
Пойдем, провожу тебя в твою палату.
Через верхний ярус проходим в дальний коридор. Вдоль него тоже расположены палаты, из них доносятся разговоры, смех, плач. Мы останавливаемся возле одной из дверей, Рой открывает ее, мы входим. Палата довольно большая, в ней четыре кровати – в каждом углу по кровати. Возле каждой кровати – тумбочка и маленький комод. Ванная сбоку. Двое мужчин сидят на кровати и играют в карты, они поднимают головы, когда мы входим.
Ларри, Уоррен, это Джеймс.
Оба встают, подходят ко мне, чтобы познакомиться. Ларри – коротышка крепкого сложения, комплекцией напоминает асфальтовый каток. У него длинные каштановые волосы, короткая бородка и южный акцент. На вид ему можно дать лет тридцать пять. Уоррену лет за пятьдесят, он высокий, худой, загорелый, с широкой улыбкой, одет хорошо. Мы пожимаем друг другу руки, они спрашивают, откуда я, я отвечаю. Они спрашивают, не хочу ли я сыграть с ними в карты, я отказываюсь. Говорю, что устал и хочу отдохнуть. Благодарю Роя, направляюсь к пустой кровати и ложусь. Рой выходит, Ларри с Уорреном возвращаются к своим картам.