Жестянка

Маша-Машенька, милая шалунья… Училась она на фармацевта в Белгороде, закончила учёбу в числе лучших на курсе, да и уехала в Чехию работать. Успешная такая, правильная, сука, грамотная, лекарства новые придумывает, диссертацию пишет.
С Машкой у нас, как несложно догадаться, в Чехии вышел полный облом и расход бортами, река жизни всё сильней разъединяла суда; разными курсами мы пошли, вскоре уже и жизнь понимать стали совсем по-разному. Так что визит получился более дружеским, чем эротическим. Зря я поехал. Она уже европейский общечеловек, а я кто – азият енисейский, бывший автослесарь, ныне сержант-контрактник, как подозреваю… И никакой диссертации в перспективе. Не в уровень крестьянский конь королеве.
Пожил у неё немного. Поначалу готовился к полной автономности, хотел забронировать гостиницу, чтобы жить этаким независимым и гордым героем-любовником. Машка всё переиграла – сняла мне жильё в старинном доме, настоящую чешскую провинциальную квартирку, весьма бюджетно и удобно. По-человечески отнеслась.
С питанием в Чехии никаких проблем, относительно дёшево, гостиничный ресторан не нужен, их столько вокруг понатыкано по уютным подвальчикам… Настроение питию не способствовало, потому я легко отходил тёмненьким бархатным пивом, без добора градуса и литража. Тихо, спокойно, ни скандалов, ни шумов лишних. И ещё – в окрестных «ресортах» и «иннах» живут излечивающиеся отдыхающие. Страшное сообщество, специфическое. Ездил я как-то в детстве с родителями в город-курорт Трускавец, так вот – примерно то же самое. Громкие оздоровительные базары за столиками в столовке, ценные советы, яркие впечатления от клизм, публичные оценки собственного самочувствия – тошно слушать. «Серафима Ульяновна, а вы, позвольте спросить, чем с утра, драгоценная наша, клизмились, ромашкой или ландышем?».
Впрочем, в Карловых Варах слушать не очень напряжно, приезжие говорят на разных, иной раз плохо понимаемых языках. Кроме немецкого, его я откуда-то неплохо знаю. А вот эмоции одинаковые. Те ещё, больничные, здравые и сугубо полезные. Я от такого оздоровительного фона словно постарел. С иностранцами в кабаках общался на английском. Он у меня весьма хреновенький, но словарного запаса для несложного трёпа хватает. Чешский же учить не стал из принципа. Несчастливая для меня страна оказалась, да и бог с ней, пусть хоть пропадёт, хоть расцветёт.
Зачем рассказал? Затем, чтобы обозначить: вот за этим порогом я не припомню ничего связанного. Всё, что со мной было после этого, вырезано из памяти. Не знаю, что было непосредственно перед тем моментом, когда меня спеленали, обкололи и усадили в баррель. Лишь иногда ассоциативно вспыхивают какие-то рваные воспоминания, словно в голове прокручиваются короткие, всего на несколько секунд, любительские видеоролики. Память подчищена лишь частично, выборочно. Нет воспоминаний о последнем месте работы-жительства, о родных и близких, об образовании, например. Поэтому ни про свою личную жизнь, ни про остальные любовные истории, накопленные за мою недолгую жизнь, ничего интересного рассказать не смогу. Знаю, что та любовь оказалась несчастливой.
Где же её взять, счастливую? На новом месте, где же ещё, вряд ли меня отправят назад. Ну, а что… Конечно, здесь, это же не Чехия. А здесь Жестянка. Местность, мир, а может и планета.
Вот только Ирина мне до сих пор чешскую Машку напоминает, хоть ты тресни. Похожи они обликом, чисто внешне схожи, даже удивительно, словно сёстры. Наверное, вот это мне и мешает.
– Что же ты такой неопрятный? Всё, надевай штаны, боец, не пугай девушку огурцом, – пробурчала напарница, резко вставая со скрипнувшей кровати.
Это да, огурец с утра такой, что аж в штанах хрустит.
Больно ноге. Что ж так не заладилось-то с самой зари?
– Как вернёмся, к Магдалине пойдёшь, пусть посмотрит, – безапелляционно распорядилась вредная женщина.
Не хочу к Магде. За две минуты любого до смерти залечит. Магдалина Оттовна Катилюте – чудовищной мощи доктор. Из любого положения и с любого расстояния шприцом попадет в нужное место и в нужный сосудик иголочку воткнет. И точно по месту, без подранков.
 
Помолчал секунду. Потом лишь вздохнул и спросил:
– Что там, родная?
– Зов небес, коллега! – выдохнула Кретова. – Два барреля к нам торопятся, попадают в ближний сектор, причём почти рядом, судя по траектории. На северо-западе. Голубой да жёлтенький. Купола раскрылись, срыва нет.
Раскрылись – ключевое слово, тут спасателям положено поторапливаться всерьез, время дорого. Я громко присвистнул. Надо же, какая удача, ещё и жёлтенький есть! Давненько их не было, жёлтеньких-то, это важная тема! Гиперважная тема! Всё ясно, группе надо гнать полным ходом, то есть вваливать так, что даже чайку на бегу не хлебнёшь.
– На боевое поле летят, или к лесу сносит?
– Точняком валят, ветра почти нет.
– На глайдере рванём?
– На хренайдере… Блок питания пустой, дожгли, бездельники, на бытовухе, только в воздухе и висит, скотина чёрная, а везти не хочет. На «уазике» поедем, – сообщила она.
Глайдер, он же гравилёт, реже антиграв, даже с абсолютно пустым блоком питания способен висеть над землей чёрт знает сколько времени. На такое зависание остатка энергии у аппарата почему-то хватает, плиту при активации паролем вполне можно толкать вручную, нагрузив её чем-нибудь тяжёлым. Если нужно чего транспортировать, недалеко, конечно. По территории, например, по хозяйству. А вот дальше не получится. Потому что в таком случае, то есть без батарейки, глайдер не будет обтекать поверхность, пойдет строго по горизонту. Почему – никто не знает.
Ну, это нормально, на Жестянке вообще мало кто чего знает. Даже Дед.
Ладно, на джипе так на джипе. Кое-как присел, шнуранул ботинки.
– Сам спустишься по лестнице?
– А на ручки?
– Облезешь.
– Огорчила. Тогда я в окно прыгну.
– Дурака кусок.
Поговорили.
Голому собраться – только подпоясаться. Тревожный рюкзачок на одно плечо, ствол на другое, вот и весь набор, который нужно ухватить. Ствол у меня незамысловатый – самый короткий мосинский карабин, в Сибири такие до сих пор называют «колчаками». Оптики на нём нет, всё никак не разживусь. Мы люди простые, с открытого садим… У Ирины машинка немного поинтересней, СКС с оптикой и штатным неотъёмным штыком.
На выходе я глянул в круглое зеркальце со старой амальгамой, подвешенное сбоку от двери. Тоже старое. Зато настоящее, а не полированный кусок нержавейки, как у остальных! Низковато висит, для моих метра восьмидесяти семи неудобно, перевесить надо бы. Что ж я такой ленивый стал? Согнувшись, с опаской посмотрел на себя.
Ну что, доброе жестяное утро, Денис Рубин, молодой интересный мужчина тридцати четырёх лет от роду, русский, скорее всего несудимый и не привлекавшийся, скорее всего – бездетно-неженатый… И без всяких «скорей» не очень везучий. Не морщи нос, пацан травмированный, вполне может быть, что именно сегодня ты что-то там обретёшь и перейдёшь на новый уровень. Действительно, нет причин унывать, всего лишь колено рассадил… А мог бы во сне и поперхнуться чем-нибудь. Жив, здоров, никем пока не съеден и не зарезан. Работа интересная есть, друзья-подруги, грех жаловаться.
Зараза, как бодренько щетина полезла – всего два дня не брился, а уже лезет вовсю, кто бы её просил! От нервов такая скорость роста, что ли? Борода у меня, как я считаю, некрасивая, бело-рыжеватая, поэтому стараюсь не отращивать. На башке – короткие волосы, светлые, лицо славянское, правильностью пропорций не блещущее, что в наши дни нормального мужика должно только порадовать. Что ещё можно отметить… Не очень-то приветливый усталый взгляд специфического ремесленника, кинутого в Европе красивой женщиной, а затем перемещённого чёрт знает кем и зачем в края эти непонятные. Глаза красные, жуть! Вообще-то они у меня вроде серые, но не сейчас. А на носу что это за шрамик, когда получил, что именно произошло?
 
«Мультикама» у меня нет, «Флору» не люблю, хожу в старом добром костюме «Горка».