Жестянка

Пятисотка просыпалась по расписанию, вокруг зазвучали женские голоса, со стороны пищеблока потянуло аппетитными запахами готовки. Трудового народа не видно, кто-то уже на рабочих местах, кому-то рано ещё. Спит и мой сосед по двору, мастер Левашов, под большущим навесом его мастерской, что стоит на площадке напротив, никакого шевеления. Живут же люди.
Это наш гарнизон и одновременно посёлок так называется, Пятисотка. Почему – никому не ведомо, Владимир Викторович Казанников, глава поселения и начальник гарнизона, которого в общине принято называть просто Дедом, выдвинул версию, что некогда именно так назывался секретный «Объект 500». Дедом мы его называем только за глаза, он это прозвище не любит. Извольте обращаться по имени-отчеству.
В плане Объект-500 похож на пятилучевую звезду, окружённую невысоким земляным валом с восстановленной несколько лет назад железной стеной. Поверху – ряд колючей проволоки, это так называемый безопасный периметр. Зачем он нужен, первопоселенцам гарнизона было не совсем очевидно. Логика у них была такая: раз периметр имелся тут изначально, то пусть и останется, военные люди его неспроста поставили. Сначала была только колючка. Затем защитный контур укрепили листами жести. Внутри территории расположены пять больших бетонных капониров, для маскировки покрытых землей с дёрном, на котором периодически зеленеет травка и кустики. Недавно там три птичьих гнезда возникло. От каждого капонира к центру Пятисотки тянутся короткие дороги.
Когда-то в секторе стоял зенитно-ракетный дивизион, Дед считает, что это была система С-200 «Вега», по классификации НАТО – SA-5 Gammon – советский ЗРК дальнего радиуса действия, предназначенный для обороны больших площадей от бомбардировщиков и других стратегических летательных аппаратов. Как наиболее мощное средство ПВО эта система длительное время не поставлялась на экспорт и была развёрнута исключительно на территории СССР.
Шесть пусковых установок, аппаратная кабина, кабина распределительная и подготовки к старту, дизельная станция, двенадцать автоматических заряжающих машин с ракетами и антенный пост с радиолокатором подсвета цели. Ракет, тягачей и пусковых установок не осталось. А вот ложементы для ракет в капонирах сохранились почти все. Тем не менее, Владимир Викторович регулярно нам с Иркой намекает, что если хорошо поискать, то кое-что материально интересное может и найтись. Осталась же нам в наследство замечательная электростанция с двумя котлами – жидкотопливным и универсальным, этот можно хоть дровами топить. Вот только с дровами плохо, а бензин жалко.
По краям «Объекта» на двух насыпных земляных конусах раньше стояли выкрашенные в песочный цвет радиолокаторы – коробки-кунги на колесах со сложной дюралюминиевой антенной. Нынче один радиолокатор валяется под откосом, сброшенный вниз каким-то мощным ураганом, всё мало-мальски пригодное из отсеков уже попёрли.
В сводчатых капонирах теперь живут не вояки и учёные из научного блока, а нормальные люди общины. А в двух наблюдательных вышках над низкими строениями неясного назначения – ненормальные. Такие как я. Зато у нас есть свобода! Свобода одиночества.
Ступил на выжженную землю территории посёлка и сразу сморщился. Ноет колено. Теперь целый день болеть будет.
Так, надо наскоро оправиться, умыться, взбодриться.
– Ты скоро?
Я не ответил, уж пару минут боевая подруга и спускающиеся баррели подождут. К ноге, требуя немедленной ласки, прижался рыжий общинный кот по имени Прохор. Из пасти зверя торчал вяло шевелящийся мышиный хвостик. Пришлось погладить по упругой спине. Прохора никто не кормит, тут мышей предостаточно. Эх, добыть бы на радость аграриям кошечку, наплодить котят…
Вокруг всё привычное. Рукомойник из дюралюминия, прибитый прямо к кирпичной стене, три детские коляски, приспособленные для перевозки груза вместо тележек, несколько ржавых бочек на углу. Рядом массивная чугунная ванна под навесом с системой желобов-водоводов, я их сам монтировал и отводил водосток так, чтобы в кратчайшее время собрать максимальное количество дождевой воды. Ванна старая, внутри чистая, снаружи страшноватая, хотя лягушки там заводиться не успевают. Лягушки здесь в дефиците, их и на Дуромое не так-то просто обнаружить. Это эпизодически работающий сантехнический аксессуар. Не многие в этом мире ещё помнят это слово. Наверное, кому-то трудно будет поверить, что я ней купаюсь. Во время коротких, но очень бурных ливней под аккомпанемент грозы с молниями, а в начале лета они именно такие, я успеваю её вымыть и набрать в ёмкость чистой прохладной влаги. Если нахожусь рядом, конечно.
 
Поначалу в эту ванну лезли все кому не лень. Только я отдраил её до санитарной нормы, и нате вам, повалили нежданные любители купания. Пришлось разъяснять, чьи в лесу шишки, пару раз даже кулаки применил. А что, любишь купаться, люби и ванночки помыть. Это моя ванна, мой маленький пруд.
В отличие от электрики, сантехнические коммуникации сохранились на Пятисотке гораздо лучше. Неподалёку прямо по поверхности проходит трубопровод, открытый солнечным лучам. Последние дни на Пятисотке были тусклыми из-за висящей в воздухе пыли, но жаркими, и солнце нагревало трубы. Водонагреватели забились песком десятилетия назад, но теплая вода после дождей там бывает, нагреваясь от труб. Где-то с полгода назад сводная бригада умельцев пыталась запустить водоснабжение от речки, но мастера потерпели фиаско. Восстановленный насос оказался маломощным, не обеспечивал необходимого давления, да и фильтр быстро забивался. После двух недель мучений Владимир Викторович операцию «Напор» прекратил.
Скамейки для отдыха, одна из них любимая, я за ней ухаживаю, один раз даже красил. Со стороны речки к периметру посёлка вплотную примыкает небольшой пруд, в котором наши аграрии пытаются разводить карпов, а заодно это наш пожарный водоём. За ним стоит одноподъездное двухэтажное здание. Целых дверей и окон в нём нет, одни мрачные проёмы. Мы совсем недавно с большим трудом смогли восстановить кровлю. Дед считает, что здесь когда-то размещался штаб гарнизона, а может и чего поважней. Хорошо бы побыстрей восстановить этот дом до состояния жилого, классная получится обитель. Жаль, свободных рук и лишних людей у нас нет, как тут восстанавливать…
В здании пока никто не живёт, и поэтому заброшенный двухэтажный штаб наполнен лишь леденящими душу звуками. Сильные ветра колышут отошедшие от дерева листы железа и куски шифера. Кажется, что внутри кто-то постоянно ходит и наблюдает за тобой. Жутковатая иллюзия.
Кровля здания после восстановления стала пятнистой, заплата на заплате, и все из разных материалов. Жуть, дом словно вытащили из игры «Фоллаут». Достать бы краски, да покрыть бы кровлю зелёным цветом. Именно зелёным, его так не хватает в этом серо-жёлтом мире.
Вообще-то на Пятисотке перманентно идёт какая-нибудь очередная ударная стройка. Мы вечно что-нибудь роем, что-то куда-то тянем, разбираем-монтируем, ремонтируем, адаптируем и усовершенствуем… Мало на Жестянке существует поселений, которые вот так шевелятся, отдельное спасибо Владимиру Викторовичу, что пинает личный состав.
Только строить особо-то не из чего, со стройматериалами дело дрянь. Обрезную доску не найдёшь, это страшный дефицит, о фанере можно только мечтать. Строевого леса поблизости не обнаружено, у реки стоит небольшая рощица, где растёт акация и какие-то кривые саксаулы высотой максимум в пять метров. В дождливый сезон эти деревья, до сих пор не идентифицированные по причине отсутствия в общине квалифицированных ботаников, покрывают небольшие листочки с зубчиками по краям, сочные, жирненькие такие. В засуху они постепенно желтеют. Эта роща тоже под искусственным поливом, благо река совсем рядом. Именно там, в тени, гуляют дети общины.
 
За деловым мотаться нужно далеко, километров за тридцать… А на чём, скажите, возить хлысты? Лишнего транспорта нет. Поэтому на Жестянке чаще всего люди строят из того, что падает с неба. Из металла вскрытых баррелей и частей внутренней обшивки. Радиолокатор подсвета цели Дед разбирать не разрешает, стратегический запас.