Жестянка
– Да видим мы, видим! – ответил я Джону.
Обе связки куполов были уже где-то на высоте триста.
Эти яркие купола хорошо заметны, их можно разглядеть даже на горизонте, а вот это очень плохо.
«Сука, ещё и день, как назло, ясный до изумления!» – подумалось мне.
Видимость практически идеальная, снижение аппаратов наверняка засекли многие окрест. Я взял в руки облезлый старенький бинокль. Он, кстати, уже совсем дохлый, жив только стараниями Левши, так что прибор тоже надо бы обновить. И заполучить в группу ещё один. Ох, что-то энтропия на посёлок накатывает, всё быстрее копятся мелкие проблемы и нехватки… Пора что-то делать.
Лишь бы вольные сталкеры не полезли в зону приземления. Вот их сразу мочить буду, без раздумий, ей богу! У меня с ними личные счёты, можно сказать, кровные. Был у меня верный друг, Коля Дергачёв из группы спасателей. Я тогда ещё только начинал осваиваться в гарнизоне, служил в охране периметра. В один очень плохой день и момент, когда Дергачёв с Кретовой вскрывали только что приземлившийся грузовой баррель, на них напали вольняшки. Завязалась перестрелка, в которой Николай и погиб. Так что этим падальщикам пощады от меня ждать не стоит. Хотя Владимир Викторович всегда настраивает нас работать без лишней крови.
Позже могут ещё и степные койоты подтянуться, но это нам уже по барабану, баррель сам по себе не распахнётся.
– Да не гони ты так, шальная императрица, дай мне хоть подходы разглядеть! И чаю попить!
Ирина спорить не стала, чуть сбавив скорость.
– Смотри на здоровье!
Хорошо, что вокруг всё раскатано бесчисленными поездками. И укрытий поблизости практически нет.
Мы называем это место полигоном, сектором сброса 500 или просто боевым полем. Вся поверхность боевого поля испещрена частыми оспинами небесных ударов. Большинство кратеров старые, давно осыпавшиеся по краям под ветрами и дождями ямы. В былые времена, которые никто из нас не помнит, сюда во время учебных стрельб смачно вмазывали баллистическими ракетами, запускаемыми с наземных установок или с подводных атомоходов-ракетоносцев.
Потом что-то изменилось, Объект начал принимать спускаемые аппараты с ещё тёплыми трупами.
– Вроде бы без шухера, Ира, не вижу никого вокруг. Пока, – объявил я с уточняющей добавкой.
– Хорошо, если так, – пробурчала напарница.
Оба барреля уже приземлились, тормозные системы спускаемых аппаратов отработали штатно, капсулы сели на грунт без удара. По крайней мере, позвоночники у пассажиров, если они там есть и живы, не повреждены. Небо опустело, купола огромных парашютов как-то нереально медленно опадали по бокам от барреля причудливыми складками. Интересно, почему их прозвали по-английски, баррелями, а не по-русски? Бочки и бочки, можно было бы и по-нашему. Банки… Ан нет, кто-то из первых спасателей выпендрился, а там и прижилось словечко.
Вообще-то, изначально баррелями называли «голубые бочки Рокфеллера», они со временем и стали стандартом, мерилом объёма добычи в нефтяной отрасли. Наши баррели в определённом ракурсе чем-то действительно похожи на огромные пивные банки или составные пластиковые контейнеры для шоколадных яиц – «киндер-сюрпризов». В другом ракурсе видно, что они имеют сглаженные углы.
Пятисотка русская община. Принудительно русская, я бы сказал. Кто бы сюда ни попал, быстро становится русским, и говорить он будет только по-русски, как миленький. Здесь не забалуешь, без выбора. И вдруг – баррели… Что-то я разворчался.
Вот это и есть наша с Ириной работа – ловить баррели, которые регулярно валятся к нам с небес. Собственно, Пятисотка для того и стоит в секторе сброса, здесь живут ловцы баррелей, спасатели, медики и все те, кто так и иначе обеспечивает миссию. Не нами такой расклад придуман, не нам его и отменять. Только лишних вопросов мне лучше не задавать сходу, нетрудно догадываться, каким будет ответ. Хорошим людям я и сам постепенно расскажу, что знаю, и до чего додумался за время службы.
В баррелях под голубыми куполами находятся люди, пассажиры. Обычно по четыре человека в упаковке, именно столько ложементов в объёме корпуса предусмотрено загадочным заводом-изготовителем. Из инструктажей каждый новый спасатель узнаёт, что иногда одного человека заменяют каким-нибудь домашним животным, сам такого ещё не видел, я лишь недавно встал в группу полноценно.
Какое может быть настроение на такой работе? Ужасное. Завидев в небе купол, можно сообщить заранее: только что прибывшие пассажиры с вероятностью почти в восемьдесят процентов уже мертвы. Трижды баррели падали в этом месяце, и все три раза внутри оказывались лишь хладные трупы. Что-то не срабатывает в системе спуска, или атмосферный клапан открывается раньше времени, на большой высоте, где мало кислорода, либо же не открывается вообще. Так объясняет эксцессы наш многоопытный механик. Неудачная конструкция или неправильная отстройка. В результате разгерметизация, мгновенный перепад давления, гибель…
А вот тела всегда остаются тёплые, это и есть самый страшный момент обнаружения и определения, меня каждый раз прям в дрожь бросает. Жутковатое это дело, голубые баррели открывать, я так и не смог привыкнуть.
Раньше, рассказывает Владимир Викторович, корпуса всех баррелей были обгоревшими, их, похоже, сбрасывали прямо с орбиты. Потом технологию спуска поменяли что ли, не знаю. Улучшили, сволочи неизвестные, людей начали скидывать из стратосферы, на корпусах всех баррелей этого года нет и следа воздействия пламени. Я застал лишь четыре орбитальных спуска. На память о предыдущих спусках нам остались старые обгоревшие аппараты, валяющихся по степи, на вводных занятиях их показывают всем новичкам.
Иногда у баррелей не выходят вытяжные парашюты, и тогда спускаемые аппараты летят из стратосферы камнем по баллистической траектории, разогнавшись на орбите и на спуске, они страшно шмякаются о жёлтую землю полигона, порой зарываясь в грунт на метры. Такие капсулы мы даже не берёмся отрывать из ямы, откладывая подобные операции на неопределённый срок. Обычным инструментом эти лепёшки не вскрыть. Хотя две штыковые лопаты постоянно лежат в машине – людей в любом случае захоронить надо. Забрасываем яму, как уж можем, место наносим на карту, но контрольные флажки не ставим, чтобы не разграбили сталкеры. А ведь когда-нибудь придётся вскрывать…
Есть, от чего ошалеть? Вот и я говорю. Каждый раз едешь искать выживших, а находишь покойников.
А люди общине нужны позарез. Живые! Способные продуктивно работать, заниматься жизнеобеспечением, развитием крошечного поселения и гарнизона, исправно нести охранную и спасательную службу, в семейном счастье рожать детей. Последняя удача случилась чуть менее трёх месяцев назад, тогда у нас и появился Игорёня. Единственный выживший при той памятной посадке. Долгий случился перерыв в череде удач.
Никому не пожалуешься.
Никого матом не пошлёшь, в глаз не дашь.
Нет обратной связи с таинственным ЦУПом, Центром управления полётами баррелей, некому им пулю между глаз вставить.
Есть только странная миссия – можно всю территорию перерыть, а нормативных документов к ней не найдёшь. А миссия есть. Когда-то Деда обучили, а он нас.
И мы с Ириной, как и положено профессиональным спасателям, со всей возможной скоростью мчимся на каждый купол, хоть ты расшибись – даже если тебе обе ноги отстегнёт. Ползи, но спасай. Какие там ушибы и разбитые коленки, вы о чём, вообще? Вдруг посчастливится, и выживет весь экипаж, бывает же! Ведь все мы именно так сюда и попали. В таких вот баночках свалились на боевое поле, прямо в хрустящие заросли саксаулов, да на выжженную траву Жестянки.
Откуда эти самые баррели валятся – решительно неизвестно.
Космических кораблей, спутников, орбитальных станций или стратостатов над Жестянкой пока не наблюдалось, как и инверсионных, а правильнее кондиционных следов реактивных самолётов, летящих под сиренево-синей стратосферой. Специальные наблюдения, правда, в гарнизоне Пятисотки не проводятся. В астрономах нет никакой необходимости, все плановые наблюдения были прекращены ещё до моего появления. Наблюдают за небесами только новички, даже после разъяснений ещё питающие какую-то надежду. Игорь, лишь недавно перестав таращиться в небесную высь по восемь раз за час, до сих пор нет-нет, да и вскинет голову к облакам и звёздам.