За белым кречетом
Диппель влез на крышу и уселся рядом со мной. «Если рыбки захотите,— посоветовал он,— то поднимитесь вверх по реке, там в чуме живет старик-рыбак. Вот уж рыбкой вас покормит. А впереди, за поворотом реки, увидите три чума. Два черных, а один белый. Зайдите обязательно, привет от меня передайте Маше Лаптандер». И он рассказал, как познакомился с этой ненецкой девушкой.
...Как-то осенью он должен был доставить заболевшего мальчика из отдаленной фактории в поселок. Оттуда по рации вызывали санрейс, но погода стояла холодная, без конца лил дождь, видимость отвратительная, самолету никак нельзя было лететь. Вот и послали его на вездеходе.
Добрался он до фактории, ненка молодая принесла мальчика на руках. Весь он горел, с ним она и в вездеход села. Взялся Саша за рычаги, понимает, что надо бы теперь поосторожнее ехать, но и побыстрее. Где можно жмет, а на увалах притормаживает. Наконец река. Дорогу перегородила. Мутная, за несколько часов от дождя вода в ней поднялась, широкая стала, не узнать. Вездеход съехал с берегового обрыва в реку да, очевидно, при этом черпанул в мотор воды. Посреди реки мотор вдруг заглох, и сколько ни пытался Диппель, завести его так и не удалось.
А вода прибывала. Машину начало заливать, пассажирам пришлось перебраться на крышу. Закутав в телогрейки девушку и ребенка, Саша шагнул в ледяную воду — пошел искать брод. На ощупь выискивал мель, где смогла бы пройти девушка. Ненцы плавать не умеют, и в старину тонущему, оказавшемуся в воде, никто не помогал. Таков был неписаный закон, родившийся, видимо, из тех соображений, чтобы не погибали вместе с тонущим другие не умеющие плавать люди.
Но у самого берега, куда только Саша не ступал, оказывались глубокие ямы. Несмотря на свой высокий рост, он то и дело проваливался с головой. Однако на руках он мог бы пронести и девушку и мальчика. Весь вымокший, вернулся к вездеходу. «Давайте вас на руках перенесу»,— сказал девушке. Но та, перепугавшись, твердила: «Нет-нет»,— прижимая к себе брата.
Не зная, что делать, он вдруг припомнил, что километрах в двадцати от места их аварии он видел лодку у чума одного старика-охотника, и решил бежать за ней.
— Ждите,— наказал он девушке,— я пригоню лодку, сами выбраться не пытайтесь.
Та испуганно кивнула, ничего в ответ не сказав. Была опасность, что вода в реке еще поднимется, уж очень силен был дождь. Поэтому Диппель бежал не останавливаясь. Дождь усилился, началась гроза — явление для этих мест совсем уж необычное. Однажды он чуть не ослеп от ударившей совсем рядом молнии. «Только бы лодка была цела,— думал он на бегу.— Не унесло бы ее в шторм». Как же обрадовался Саша, когда издалека увидел лодку, стоявшую у чума. Не мешкая ни минуты, они со стариком-охотником отправились на лодке к вездеходу. Сняли пассажиров и тут же двинулись к фактории. Оттуда передали по рации о случившейся беде, и тогда, несмотря на непогоду, вылетел санрейсом вертолет, должно быть, с самыми опытными пилотами. Он и доставил мальчонку в больницу. Сам же Саша на неделю слег — купание в ледяной воде не прошло ему даром. И только потом он узнал фамилию и имя девушки...
Я пообещал непременно зайти к этой девушке, рассказать о встрече с ним, и подивился, сколь нелегка, оказывается, профессия у тундрового вездеходчика. «Да, бывает»,— почесав в затылке, смутился Саша. И мы ненадолго замолчали, глядя вдаль и думая каждый о своем. Вдруг в наступившей тишине мы услышали какой-то хищный шепот: «Не доставай, говорю тебе, у нас и так его мало!» Чуть наклонившись с крыши, мы увидели Таню, пытавшуюся вытащить из рюкзака бутылку спирта, чтобы ее подать к столу и хоть чем-то отблагодарить по русскому обычаю водителя. Но Серега, как самый последний скупердяй, жадно вцепившись в бутылку, норовил ее затолкать обратно в рюкзак. В этот миг я готов был сквозь землю провалиться от стыда за своих товарищей. Но Саша расхохотался: «Да не пью я совсем, не нужно мне ничего»,— сказал он, спрыгнул с крыши и полез в вездеход. Напрасно пытался я его уговорить остаться да попить с нами чайку. «Мне еще к старичку-охотнику заехать надо,— припомнил он.— У него и попью». А я это понял так, что со старичком этим ему будет попить чайку приятнее.
Шесть дней, шесть ясных солнечных дней протомил меня Серега на этой стоянке. Я уж не рад был, что Диппель подвез нас к этому балку. Спать в нем было тепло да и жить удобно. Просторно, имелась печка, светлое окно. «Куда торопиться,— потягиваясь, ухмылялся Серега, уставив на меня свои голубые навыкате глаза,— на маршрут нам дан месяц. Вот за месяц и управимся. А в палатке, я вас уверяю, да при снеге еще наживемся, успеете».
Натянув болотные сапоги, опоясавшись патронташем, закинув за плечи двустволку, он уходил бродить по окрестностям и к вечеру возвращался с несколькими куличками, ржанками и с удивлением жаловался: «Куда все пропало? Ну нет птиц. А ведь в прошлый раз мы сто восемьдесят штук на этом маршруте забили». Согласиться же с тем, что птиц нет как раз потому, что прошлым летом их здесь нещадно стреляли, он категорически отказывался. «Нет, это причиной быть не может»,— стоял он на своем.
Скудость питания начала сказываться уже в эти первые дни. Я предложил, намекнув на спиннинг, отсутствие дичи восполнить рыбой. «Вода мутная, щука брать не будет»,— забросив раза два леску, решил Сергей, ставя спиннинг на место.
Пришлось взяться за ловлю мне. Вода в реке и в самом деле была мутная, видно, в верховьях еще шли дожди, и щуки в реке не ловились. Но отойдя с сотню метров от реки, взглянув при ясном солнышке с невысокого бережка на ближайшее озеро, я отчетливо разглядел несколько щук, как бревна застывших на мелководье. Тут уж способности рыбака Серега продемонстрировал с лихвой. За час с небольшим он натаскал двенадцать щук, каждая примерно до полуметра, и семь полосатых окуней чуть меньшего размера. Лишь потеря нескольких блесен да запоздалое размышление, что же с таким количеством рыбы нам делать, заставили его остановиться.
Из всех шести дней не потерянным напрасно я теперь считаю лишь тот, когда мы обнаружили на берегу одного из озер огромное гнездо орланов-белохвостов.
Большие осторожные птицы, способные, паря на широких крыльях, по многу часов проводить в воздухе, соорудили его на невысокой корявой лиственнице, нависшей над гладью озера. Гнездом они пользовались, вероятно, очень много лет, ежегодно надстраивая. Часть гнезда обрушилась, но и та, что осталась, издали казалась огромной кучей хвороста, напоминавшей стог.
Втроем мы отправились к гнезду, не без труда продираясь сквозь заросли кустарниковых ив и берез, на которых появились первые крохотные листочки. На солнышке запели и первые комары, осложнившие дорогу. По мере приближения к гнезду мы заметили одинокую темную птицу, парившую в отдалении. А когда подошли ближе, то уже два орлана закружили над нами. Ни снижаться, ни пикировать на нас они не стали. Серега не только залез на дерево, но и забрался в орланье гнездо. «Лезьте сюда, и вас выдержит»,— кричал весело бородатый молодец тридцати с лишним лет, радуясь, как мальчишка,— да плоскогубцы и колечки захватите. Два птенца тут, будем кольцевать».
Птенцы еще не сбросили пуховой наряд, только первые ростки перьев появились у них на спине. С большими серыми чешуйчатыми лапами, черными страшными клювами они напоминали маленьких динозавров. Но Серега ловко накрыл их по очереди шапкой и закрепил на лапе каждого по алюминиевому кольцу с номером. Осмотрев гнездо и найдя там головы щук да кости зайцев, он старательно записал все в блокнот, отер взмокший лоб и сказал с довольной улыбкой: «Начало положено, первое гнездо осмотрено, все, слава богу, тут в порядке, теперь можно двигаться дальше». И в тот же день мы накачали лодки, спустили их на воду и поплыли.
Ярко светило солнце, синело безоблачное небо, зеленели редкие лиственницы по берегам. Было тепло, градусов около двадцати, и перед носом лодки, как серый парус, постоянно вилось облако комаров-толкунцов. Впрочем, комары эти были не опасны, они и не думали кусать кого-то, вились в общем рое, радуясь жизни. До поры до времени восхищались жизнью, этим неторопливым легким плаванием и мы.