Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

— Следит, — сообщил он ребятам.
Вечером Федор, лежа в кровати, думал о Рябом. Он, конечно, догадался, что действует рука Климова. Наконец у него постепенно созрел план. Проснулся внутри бывший Варяг и встряхнул кудрями.
…Ребята дежурили поочередно и установили: Рябой следит регулярно, но днем — редко, вечерами — ежедневно, утром — никогда. Потом докопались, что Рябой служит приказчиком на хлебном пункте Блудиловых.
А Федор искал место встречи. И нашел. Недалеко от фотографии стояли два дома так близко друг от друга, что между ними оставалась только щель шириною не более метра. С внутренней стороны она была заложена кирпичами, а с улицы открыта. Там Федор и положил вдоль стены толстую дубовую палку, шест метра два длиной, слегка присыпав его мусором и пылью.
К «встрече» Федор подготовил всех ребят своей комнаты.
Вечером очередной дежурный сообщил:
— Рябой пришел.
— Готовься, братцы! — весело воскликнул Федор. И сразу же — за ворота.
Рябой немедленно последовал за ним. Семь человек «братцев» во главе с длинным Епифановым пошли за Рябым, пока на отшибе.
У щели Федор остановился, будто рассматривая афишу, приклеенную к стене. А когда Рябой был уже близко (что Федор определил по шагам, не оборачиваясь), то он, круто повернувшись, сделал испуганное лицо и нырнул в щель между теми двумя домами.
Бандит вынул финку и последовал за ним, спокойно, не ускоряя шага. Федор попятился в глубину щели.
И вот уже тихий, хриплый голос сказал совсем близко:
— Здорово, писака! Должок за тобой…
— Здорово, Рябой! — крикнул Федор громко, как сигнал. — А «должок» получай! — И он ткнул его шестом так, что тот отпрянул.
Немедленно Федор ударил его еще сильнее. В узкой щели, обороняясь шестом, Федор был недосягаем для Рябого. После четвертого удара Рябой выпятился из щели. Ребята повисли у него на руках и плечах, схватили за глотку, скрутили руки. Все произошло с головокружительной быстротой: Рябой лежал со связанными руками. Он сразу же пробовал взять мирный тон:
— Бросьте, братва, шпанить. Что вы меня — как сидорщика! Шутки не понимаете!
Потом начал сквернословить. К уголовному розыску шел злой и старался задеть кого-либо из сопровождавших пинком. Те отвечали более увесистыми тумаками. Наконец он затих после весьма прозрачного намека Федора:
— Если ты, змеюга, еще попробуешь пинать, то мы сделаем так: жить ты будешь, но будешь бледный.
Рябой понял, с кем он имеет дело, умолк совсем и вел себя уже так, что Епифанов его даже утешил:
— По поведению получишь пять. Ребрами владеть будешь беспошлинно.
В уголовный розыск привели его уже без каких-либо инцидентов. А после составления протокола веселой гурьбой отправились восвояси.
Но вскоре, дней через пять, Федора вызвали в милицию. Начальник милиции пригласил его из приемной:
— Заходите. Садитесь. Земляков?
— Земляков, — ответил Федор и подумал: «Знает ведь фамилию, а спрашивает».
— Ну, давайте поговорим.
— Давайте поговорим. Еще раз допросите?
— Пока хватит.
— Зачем же я вам потребовался?
— А вам кажется, что в милицию вызывают только для допроса?
— Не знаю.
— Ну я знаю… Хочу вам что-то сказать. — Он встал, прикрыл дверь поплотнее, сел снова за письменный стол, взялся за подбородок и, глядя на Федора из-под седых бровей, спросил: — Сказать вам, товарищ Земляков, кем оказался Рябой?
— Скажите, если можно.
— Бывший белый офицер, участник семеновской банды на Дальнем Востоке… Скрывался здесь под чужой фамилией, с чужим паспортом. Организовал здесь шайку. А в последнее время руководство этой шайкой захватил Климов.
Федор недоумевал. А начальник продолжал:
— Вот они какие дела… Действовали вы опрометчиво, по-мальчишески. Рябой недооценил вас как противника. Иначе он сработал бы по-другому. И вам, конечно, несдобровать бы. Нельзя шутить такими вещами. Надо было предупредить милицию.
— А я ее как-то не особенно люблю, милицию-то, — пояснил Федор, видимо обидевшись на слово «по-мальчишески».
Начальник пристально посмотрел на него. Федор выдержал взгляд, не смутившись и не отводя глаз. Первым отвел глаза начальник, улыбнувшись в размашистые буденовские усы, тоже седые, как брови.
 
— Воровал? — спросил он неожиданно.
— Воровал.
— Приводы были?
— Были.
— За что?
— Кур сушил на бельевой веревке.
— Много?
— Всех, какие были в курнике. И гусей воровал. И лошадей воровал… у бандитов.
Начальник рассмеялся и сквозь смех спросил:
— Значит, было дело?
— Было, — угрюмо ответил Федор. — Только не смешно это. Вовсе не смешно, скажу я вам.
Собеседник осекся. Он, казалось, смутился, встал и на секунду отвернулся к окну, взглянув на улицу. И в тот момент Федор бесшумно схватил со стола тремя пальцами маленький дамский пистолетик и сунул в рукав. А начальник вернулся в кресло и задумчиво сказал:
— Вот так, значит… Постарайтесь-ка, Земляков, не ходить ночью. Мы еще не знаем точно, не застрял ли кто из этой шайки. Эта сволочь всегда оставляет резервы. Вот так, значит… Хоть вы и не любите милицию, но…
— Не очень, — еще раз подтвердил Федор.
— Ну вот. А вы у этой шайки, как нам известно, на примете, как корреспондент уездной газеты. Вот. За два года было два покушения на селькоров, один из них убит. Будьте осторожны. Предупреждаю… Хоть вы и не любите милицию…
— А я даже вооружаюсь, товарищ начальник, — сказал Федор, усмехнувшись.
— Чем?
— Огнестрельным.
— Ну это, знаете… без разрешения нельзя…
— Вы же не будете знать — значит, и не виноваты.
— Ох и был же ты, парень, жох! — перешел начальник на «ты». — А смотри-ка, выкрутился… в люди. Только имей в виду: я сказал все серьезно, без шуток. Будь осторожен. — И он встал, давая понять, что Федору пора уходить.
Федор встал, но добрая усмешка все еще не сходила с лица. Он подал руку и сказал:
— Спасибо вам… Но мне кажется, у вас на столе чего-то нет.
Начальник окинул взором стол и воскликнул:
— Украл!
— Точно.
— А ну?
Федор вынул из рукава пистолетик и положил на место.
— Ну и ну! Не заметил. Чисто! Талант! — восхищался начальник милиции… Чуть подумал. Глянул на Федора, на пистолетик и решительно сказал: — Возьми себе. Твой.
— На что он мне?
— Возьми. Для самоохраны. Мы селькорам разрешаем. И тебе выдам разрешение.
— Купить думаете? — в упор спросил Федор.
— Да на черта ты мне нужен, покупать тебя! Охранять тебя надо. А черт тебя знает, как охранять… сорвиголову. Не приходилось. Может, они за тобой охотиться будут, чудак ты еловый. Ты ж о них на весь уезд нашумел.
— Ладно, — Федор смущенно произнес последние слова: — Верите, выходит?
— Ну, пока… Иди, иди…
Федор ушел в общежитие.
Тосе он написал вечером того же дня длинное письмо, где все изобразил в шуточных тонах.
А Тося сердцем почувствовала, что раз у Федора пистолет, то он в какой-то опасности. Она забеспокоилась, заволновалась, не спала ночами.
Глава одиннадцатая
Тося несколько дней раздумывала над письмом Федора. И решила ехать в Белохлебинск.
Накануне отъезда она написала Ване Крючкову записку:
 
«Завтра еду к Феде. Зайдите. Тося».
 
С Ваней у нее размолвка сгладилась, хотя и не сразу. Он сам как-то зашел к ней на квартиру, молча чуть посидел и спросил:
— Обиделись на меня?
— Я его — «к черту», а он — «обиделись»! Вам надо обижаться, а не мне…
— Ну давайте мириться.
— Давайте. Как?
— Очень просто: забудем.
— Ладно.
Раза два они ходили вместе в кино. О Федоре говорили много, а о неприятном разговоре в день проводов — никогда. Тося так же, если не сильнее, любила Федора и верила Ване. Знала, женским чутьем, не выкинул ее Ваня из сердца, но думала и была уверена, что Федора он любит больше, что к ней у Вани чувство легкое, преходящее. Ведь она уже не девушка, и Ваня, казалось ей, понимает, и что все обойдется и останутся они друзьями. Она верила в дружбу с Ваней, в дружбу хорошую, чистую. Многому верит человек, когда ему двадцать лет! И это очень хорошо.