Не отрекаются, любя... (СИ)

У них, конечно, пока не было никаких доказательств, одни догадки. Но это было куда больше, чем ничего.
Переодеваясь после душа в чистые джинсы, чёрную толстовку с капюшоном и кожаную куртку — нечто в чём его не выгонят из клуба, Марк решил, что о заводах он подумает потом.
«Я хочу пойти и переспать с мужиком, если он мне понравился, просто потому, что он мне понравился», — сказала Белка.
«Так почему бы мне не стать этим мужиком?» — сказал себе Марк, входя в клуб.
— Ромео с Джульеттой — сказка. Выдумка, Вера, а это жизнь.
— И в этой жизни, мама, ты ни разу не пошла мне навстречу. Ни разу меня не услышала. Ни разу не поддержала. Что бы я ни чувствовала, о чём бы ни горевала, какой бы радостью с тобой ни делилась, ты всё время делала наоборот. Я плакала, что Марк уехал — ты надо мной смеялась: так тебе и надо. Ты же предупреждала! Я радовалась своим пусть небольшим, но успехам, когда открыла фирму, получила первый заказ — ты фыркала: да какие это деньги, сидела бы лучше при зарплате, ничего у тебя не получится, обесценивая заодно и мои успехи. С самого детства ты обесценивала не только мои успехи, но и мои желания, и мои чувства. Я хотела одну куклу, ты покупала другую — ту, что нравилась тебе. Хотела одного фасона юбку, а носила другого — того, что приглянулся тебе. Ты даже на выпускной не купила платье, что выбрала я — заказала у швеи из какой-то пропахшей нафталином ткани, что сто лет хранилась в чемодане, и отправила меня в нём.  
— Это, между прочим, была очень дорогая ткань.
— Да разве дело в цене, мам? Дело в том, что тебе было дорого то голубое шитьё. Тебе. И не важно, что выпускной — мой.  
— Это ты всё делала мне на зло, — решительно встала мама.
— Я? Тебе на зло? — встала следом Вера. — Ты серьёзно думаешь, что я тебе на зло влюбилась в Реверта? Тебе на зло с ним дружила? Ну да, я, видимо, была дана тебе в наказание. И ты, как могла, всю жизнь тянула этот крест.
— Этого я не говорила, — швырнула мама на стол полотенце.
— А это необязательно говорить. Это и так понятно. Как бы я ни старалась, я всё равно не оправдала твои надежды. Ни одну. Влюбилась в Реверта, а не в Измайлова, который так тебе нравился. Поступила на ландшафтную архитектуру, а не в медицинский, как ты хотела. Но знаешь, я горжусь собой, что хоть в тот раз тебе не уступила, и выбрала то, что велело моё сердце. Хотя всю жизнь тебе уступаю, стараюсь не огорчать. Чтобы ты меня любила, мной гордилась. Ведь у меня кроме тебя и Марка по сути никого и не было. Да и тот меня бросил.
— Да уж, уступаешь, — хмыкнула мама.
— Да, мама. Уступаю. Ношу длинные юбки, хожу на выпускные в нафталиновых платьях, играю с куклами, которые дают. Даже выбрав не ту специальность, что хотела ты, я не поехала поступать в столицу, а осталась здесь. Ради тебя. И вышла замуж за Измайлова, хотя могла…
Вера осеклась. Закрыла глаза. Не потому, что их жгли слёзы, а значит вот-вот потечёт тушь и испортит её часовые усилия. Не потому, что была не права, хотя, наверняка, не права: в этих спорах, как в любых в спорах, нет правды — одни обиды. Вера осеклась потому, что только сейчас поняла, что не так между ней и Марком.
Нет: что не так с ней.
— Не смей больше указывать, что мне делать, мама, — выдохнула Вера. — Не смей говорить про Реверта, что теперь я должна быть с ним ради Ваньки. Что это мой долг матери — сделать так, как лучше для ребёнка, а не для себя. Может, по твоему мнению, мы и должны жить только ради детей. Только я так не считаю. Да, это не ты, это я всё испортила. Я тебя разочаровала. Я исполнила твой самый страшный кошмар: разведёнка с ребёнком. Что люди скажут, — взмахнула руками Вера. — Но в этом нет твоей вины. Только моя. Я люблю тебя, мам. И благодарна за всё, что ты для меня сделала. Но, если ты ещё раз скажешь: «Я считаю, ты должна…», я заберу Ваньку и уеду.
Вера сгребла рассыпанную косметику в гробовой тишине. И обернулась в дверях.
— Это моя жизнь, мам. Не Ванькина, не твоя. Моя. Я буду утром. И тебя не касается с кем я проведу эту ночь…
 
— Эй, подруга! — окликнула Веру Ирка. — Глотай коктейль веселее, а то что-то ты совсем приуныла, сидишь его греешь.
Вера улыбнулась.
— Я в порядке. Просто задумалась. — Подняла стакан: — За нас?
— За нас, — потянулись к ней своими фужерами девчонки.
— Ну где там твой адвокат? — осушив до дна очередную Маргариту, спросила Ирка.
С девчонками, Ирой и Лерой, Вера работала в крупной студии ландшафтного дизайна, куда пришла набираться опыта сразу после универа. Вера ушла, когда открыла свою компанию, а они так там до сих пор и работали. Лера — постарше и посерьёзнее. Ирка её полная противоположность. Но в данный конкретный момент, когда Ирка выдохнула и скосила глаза на бар, принципиальная разница между ними была только одна: Лера знала Реверта, а Ирка — нет.
   — О, мой бог! Девочки, только не поворачивайтесь, — зашептала Ирина. — Там у барной стойки такой мужик, что я разом вспотела, взопрела и промокла.
Там, у барной стойки — Да чтоб его! — и стоял Реверт.
— Ну, после твоей третьей Маргариты, я даже поворачиваться не хочу, — усмехнулась Лера. — Тебе все сейчас мачо брутальные.
— Боюсь, тут тот редкий случай, когда она права, — выдохнула Вера.
И Лера, конечно, повернулась, а потом посмотрела на Ирку, что призывно поправила на груди кофточку, осуждающе:
— Расслабься, подруга, — хмыкнула она. — Там не по твою душу.
— В каком смысле? — вскинула Ирка подбородок, готовая возразить.
— В прямом, — обрезала Лера. — Это отец её сына, — показала она на Веру.
— Так это и есть знаменитый Марк Реверт?! Держите меня семеро, — рухнула та, привалившись к спинке. — А ты сразу не могла сказать, что он… ходячий секс?
— Тебе бы сейчас к своему лежачему полицейскому, — качнула головой Лера, имея в виду Иркино последнее увлечение, насколько Вера была в курсе личной жизни подруг. — Но чувствую четвёртого бокала не избежать.
— Так, погодите, погодите. А почему это не по мою душу? Насколько я поняла, — Ирка показала на Веру, — мы ждём адвоката? Так?
Вера глянула на телефон. Вестлинг прислал сообщение пару минут назад, что уже подъезжает.
— О, да, — кивнула Вера, предвидя трудности. Похоже и вечер не задался.
— Так какого ты тогда мне голову морочишь? — этот вопрос Ирка адресовала Лере. — Заделал он ей ребёнка или нет, сейчас он свободен? Свободен. Мы его видеть не желаем, — снова показала она на Веру, — лечим развод адвокатом. Правильно? Мы не претендуем, — переместилась её указующая длань на Леру. — А я, может, тоже хочу зеленоглазого ангелочка. Какой генофонд пропадает зря! И… четвёртую Маргариту. 
Но пока они спорили: заказывать или не заказывать ещё по коктейлю, Реверт уже и сам нарисовался у их диванчика и решил спор одним движением пальцев.
— Заказ этого столика в мой счёт, пожалуйста, — попросил он официантку, а потом повернулся к девушкам. — Ни в чём себе не отказывайте, дамы.
— Как же нам вас не хватало, — улыбнулась Ирка.
Она, конечно, заказала четвёртую Маргариту. Лера — шампанское. А Вера, подумав, — мартини с водкой. Любимый коктейль Джеймса Бонда, который как известно, надо взболтать, но не смешивать.
И чего ей хотелось сейчас больше: напиться, забыться или на зло всем врагам заказать то, про что однажды сказала Марку: «Чего я больше ни за что не буду пить — это мартини с водкой. Только если захочу, чтобы ты меня бросил» — она не смогла бы ответить.
Ни один мускул не дрогнул на лице Реверта, хотя он вряд ли забыл, что перед тем, как дать этот зарок, Вера напилась. Как её тошнило, а он с ней нянчился: мыл испачканные волосы, стирал одежду, даже купил новые туфли вместо облёванных и непоправимо испорченных.
 
Чёрт бы тебя подрал, Реверт!
Во что бы Вера ни ткнула в винной карте, оно всё равно было бы связано с ним. В каком бы направлении ни показала, как стрелка компаса в север — упёрлась бы пальцем в его грудь. Как бы далеко ни пыталась отплыть от берега — её всё равно швырнуло бы обратно на скалы по имени Марк Реверт. И о чём бы ни подумала — любая мысль отрикошетила в него. Даже Файлин со своими рассказами вызывала невыносимую тоску, потому что Вере навязчиво казалось, что Файлин рассказывает ей про Марка.