Всё как у людей

Теперь там был чужой живот. Бледный, впалый, с незнакомого вида пупком и длинным продольным рубцом, толстым, цвета свиного фарша и поблескивающим на частых микроскладочках. Блеск мигал и как будто катился, потому что складочки натягивались и исчезали, растворялись, и цвет фарша выцветал, так что рубец, пока Женя рассматривала его, стал гораздо менее заметным и – она потрогала несмело, потом сильнее – менее ощутимым кончиками пальцев, точно клок сахарной ваты, упавший на поверхность теп-лого чая.
Женя двинула пальцем посильнее и тут же отдернула руку и вскинула голову, чтобы упавший подол не позволил увидеть, как часть шрама под нажимом стерлась, будто нарисованная, и, что страшнее, – как внутри живота под кожей будто бы прошелся палец, выставленный навстречу ее указательному.
Женя поспешно убрала вторую руку, и ужас стал пронзительным. Кажется, она нечаянно сковырнула пупок. Он сорвался на пол сморщенной бесцветной коросточкой, как с высохшей болячки. Но это же не болячка, подумала Женя в панике. Это же пупок. Как я без него? Он нужен ведь каждому, и мне был нужен всегда.
Зачем, кстати?
Я не хочу об этом думать, поняла Женя. Я не хочу это ощущать. Я не хочу этого всего. Так не бывает. Это не я.
Кто я?
Она сделала решительный шаг и замерла, зажмурившись. Перед ней стояла хмурая щекастая девочка в дорогом желтом платье. Девочка смотрела на Женю исподлобья. За ее спиной был не проход к торговому залу, а неприятно окрашенная стена с жутковато нарисованным Чебурашкой.
– Я заберу тебя, – сказала Женя, обмирая. – Скоро буду, жди.
– Вот эта, – услышала она, открыла глаза и вцепилась в стеллаж, переводя дыхание. Сердце колотилось, с лица капало, глаза метались, спасаясь то ли от натекающего с бровей пота, то ли от пережитого только что видения. Вместе с глазами метался мир, и стеллажи, и торговый зал, и два мента, которых науськивал на Женю незнакомый охранник, перехвативший левой рукой локоть правой.
Менты двинулись на Женю.
Женя двинулась им навстречу – быстро, чтобы соприкосновение случилось не между стеллажами. Менты облегчили задачу: они замедлили шаг, нашаривая дубинки. Женя увеличила темп.
– Стоять, сказал! – воскликнул левый мент, несколько привирая, потому что ничего он пока не сказал, но тут же умолк.
Он явно не умел сочетать осмысленные действия с осмысленными высказываниями.
Менты засуетились молча, выдергивая дубинки, отводя их и чуть расходясь, чтобы не мешать друг другу.
Женя быстро проскочила между ними, с удивительной в первую очередь для себя ловкостью уклонившись от обеих выброшенных рук, с дубинкой и без, – левый мент все-таки не решился бить без предупреждения.

– Стоять! – повторил левый мент с забавным отчаянием, глядя перед собой, на товарища, потом, развернувшись, туда, где должна была бежать рехнутая баба в медицинской накидке.
Там никого не было.
Илья смотрел на пустой проем выходной двери с раздвинутыми створками. Через проем долетал невнятный уличный шум.
Хлопнула дверь машины.
Двери, помедлив, начали съезжаться, отрезая наружные звуки – в том числе, наверное, скрежет зажигания и рокот мотора, следующие обычно за хлопаньем водительской дверцы.
Левый мент спросил:
– Ты тачку запер?
Менты переглянулись и рванули к двери.
Илья медленно опустился на корточки, баюкая пульсирующую болью руку.
Слава богу, подумал он, ушла, дальше не мои проблемы. Слава богу.
 
Глава четвертая 
 Из машины
Они успели сделать три круга по окрестностям, расширяя радиус. Овчаренко молчал, глядя в окно, – как обычно, но Пыхову становилось все неуютнее. Не только от молчания, конечно. Больше от того, что по улицам бегает образец, выведенный в непонятный и небывалый режим. А Юсупов не может ни засечь его, ни хотя бы частично наладить телеметрию. За что ему деньги-то платят, подумал Пыхов раздраженно. И немаленькие, наверное, деньги.
Вопрос был не по делу и Пыхову не по чину, но сдержаться он уже не мог, поэтому развернулся, чтобы поинтересоваться в какой уж получится форме. И тут Юсупов сказал:
– Кажется, есть. У ментов вызов в «Перекресток» на Великанова, тетка напала на охранника.
– Поехали, – сказал Пыхов, хотя Василич без лишних команд уже, притопив, выходил на полицейский разворот поперек проспекта, бегло убедившись, что встречные машины не зацепит, а попутные успеют увильнуть, если захотят.
Захотели.
– Так, – сказал Овчаренко.
Не про поворот, конечно, а про «напала на охранника». Это очень плохой сигнал. Ладно, разберемся, подумал Пыхов неуверенно.
Как в этом разобраться, подумала Женя, оглядываясь. Вот тут, видимо, ключ должен торчать, но не торчит. Да если бы и торчал – толку-то. Я ж водить не умею.
В полицейской машине пахло елочкой-отдушкой, чипсами и долго сидевшими на одном месте мужиками. Спасибо не слишком толстыми.
Это я сейчас фэтшейминг включила, подумала Женя. И это я время трачу на ненужные мысли и рефлексии, вместо того чтобы выскочить отсюда и бежать со всех ног, пока к нападению охранника не добавили попытку угона полицейской машины. Никто же не будет разбираться в том, что машина была открытой. И в том, что я просто дернула за ручку и села в открытую машину отдохнуть.
И просто руками по приборной доске повела. Как будто пыль стирала.
У мужиков вечно пыль и мусор.
«Перекресток» на Великанова был в десяти кварталах. Василич пролетел их за минуту. Теперь надо было проехать метров сто до разворота и уйти на дублер, который отбивался от проспекта расширяющимся газоном с редкими деревьями.
Стоянка у «Перекрестка» оказалась почти пустой – время такое, обеденный наплыв давно иссяк, вечерний еще не начался. Почти впритык к раздвижным стеклянным дверям припарковалась полицейская «гранта» – Пыхов сперва решил было, что та самая, гаишника Рогова, но нет, экипаж ППС номер двенадцать ноль семь. Стекла машины бликовали, стекла дверей «Перекрестка» тоже, картинка выглядела статичной и мирной. Но Пыхов все равно заерзал и скомандовал:
– Давай через газон.
– Рыхло, встрянем, – буркнул Василич, газуя перед уходом на встречку. – Держитесь.
Женя закрыла глаза. Ей почему-то не надо было ни вертеть головой, ни вглядываться, ни даже просто держать веки поднятыми, чтобы видеть, как стеклянные двери супермаркета распахиваются, выпуская мешающих друг другу полицейских, как с полотна проспекта позади налетает с растущим ревом черный микроавтобус, слишком громко бьет о бордюрный камень левым и тут же правым колесом, подскочив, вколачивает себя почти до днища в землю, выбрасывает в разные стороны два густых черных фонтана, на неуловимый миг застывает и тут же выпрыгивает, будто с пинка, и мчится на «гранту», махом раздувшись из точки в полмира, и как оставшаяся половина мира, спрятанная под теплой пластмассой, собирается в механизмы, устройства, передачи и провода, которые только кажутся сложными и непонятными, но если вот этот цилиндр провернется, здесь вспыхнет искра, которая заставит все работать ровно так, как надо.